– Шади. Это, похоже, «Ф-шесть-бис».

– Боже, как близко он прошел.

– Я думаю, вы увидите эти штуки еще ближе, мистер Сэнгстер. – Троцкий улучил мгновение и почесал нос. – И в данный момент у нас нет ни одной кэгэбэшной норы, куда можно бы было улизнуть. Поэтому держитесь!

Когда самолет выровнялся, второй пилот подтолкнул Прошина локтем.

– Иди в салон, взгляни там…

– И что мне искать?

– Все, идиот!

Через несколько мгновений Прошин вернулся, нахмурившись.

– На земле огни.

– Больше ничего?

– Только дождь.

– Так дождя нет.

– Но стекла покрыты водой.

Троцкий оторвал обе руки от ручки и схватился за виски.

– Это же топливо, ты, чурка! Мы течем! – Он взглянул на приборную доску. Сэнгстер услышал, как он пробормотал: – Не хватит.

– Шади приказывает сесть, – объявил второй пилот.

В подтверждение его слов мимо промчался еще один истребитель, покачав крыльями.

– Где мы находимся? – спросил Сэнгстер.

– Примерно… Наньлан. Пересекаем береговую линию.

– Расстояние?

– Сорок километров. Но нам надо пролететь еще четырнадцать километров над китайскими территориальными водами. И к тому же мы теряем высоту. – Троцкий постучал по одному из циферблатов.

Вдруг «Ф-6-бис» скользнул влево и исчез.

– Куда делся этот козел? – проворчал Троцкий.

– Ушел назад, – напряженно ответил Сэнгстер. – В режим атаки.

Но он ошибся. Истребитель снова появился ниоткуда, спикировав на них сверху и пройдя в нескольких футах перед носом «Цессны».

– Боже, вот это уже было близко! – Сэнгстер привалился к дверному проему, расстегивая воротник.

– Если мы обманем его в следующий раз, то сможем… сможем дотянуть до маяка Чек-Лэп-Кок.

– А он в гонконгских водах?

– Да. Если он пойдет за нами и дальше, то это уже не преследование, а война.

Не меняя курса, Троцкий начал бросать самолет вверх-вниз. Он поднимал его на сотню метров и бросал вниз: самолет начинал падать камнем, потом снова набирал полсотни метров.

В головах у всех вертелась одна и та же мысль. «Цесна» теряла топливо, подобно баку, по которому выстрелили дробью. Всего одна трассирующая пуля, а может быть, даже близко пролетевший снаряд…

Сэнгстер страстно желал выжить. Он смотрел во все стороны и не мог заметить ни преследующего их самолета, ни даже признаков того, что по ним ведут огонь.

– Не понимаю! – крикнул он в ухо Троцкому. – Почему он не стреляет?

Русский покачал головой и ничего не ответил. Вдруг второй пилот крикнул:

– Вот почему! – Перед ними, в светлеющем предрассветном сумраке, вырисовывалась клокочущая белая пелена. – Низкая облачность.

Радио захрипело. Второй пилот начал настойчиво вызывать диспетчерскую аэропорта Кай Так, объясняя их проблемы.

– Майский день, майский день!.. Высота тридцать, быстро снижаемся.

Они вошли в эту клокочущую пелену и понеслись сквозь воду.

– Не похоже, что мы дотянем, – скупо объявил Троцкий. – Мистер Сэнгстер, пришла пора вам замочить ноги…

Двигатели остановились, самолет клюнул носом. Словно на мгновенной фотографии Сэнгстер увидел покачивающуюся черноту, понесшуюся ему навстречу. Троцкий пытался хоть на мгновение выровнять самолет.

– Джин, – услышал он крик Прошина. – Джин!..

Глава 27

Когда Диана очнулась, в последний раз за ночь вынырнув на поверхность после недолгого полусна, первое, что она увидела, был Чан Пин, сидевший рядом с дверью. Локти его упирались в колени. Дверь была чуть приоткрыта, и над его макушкой в вагон лился узкий луч света. Чан Пин не заметил, что она проснулась, и продолжал смотреть между своими коленями вниз на солнечный зайчик на деревянном полу.

Диана лежала неподвижно, рассматривая юношу сквозь приоткрытые веки. Сегодня он казался спокойным, в согласии с самим собой, таким непохожим на большинство ее знакомых мужчин. Но, хотя она еще не понимала его полностью, она чувствовала, что за мягким обликом скрывается стальной характер. Это хорошее сочетание. Может быть, когда-нибудь она и поймет этого юношу до конца. В Гонконге…

Она знала, что не должна позволять мечтам увлечь себя. Однако они были словно скала, на которую она могла опереться.

– В вагоне грязно, – сказала она сонным голосом.

– Пыль скапливается, если в комнате не убирают, наши лица станут грязными, если мы не будем умываться.

– Кто это сказал?

– Мао Цзэдун.

– Могу поспорить, что он никогда не путешествовал в вагоне для свиней. О чем ты думал?

– М-м?

– Когда я проснулась, мне показалось, что ты далеко-далеко отсюда.

– Ах, это… О моем отце.

– Расскажи мне, – прошептала она.

– Солнце, – коротко пояснил он. – Солнце напомнило мне об этом. Я тогда был маленьким. Может быть, мне было лет десять.

– Расскажи!

Слова с трудом давались ему.

– У меня было увеличительное стекло, я часто им пользовался. Иногда я фокусировал луч солнца на каком-нибудь насекомом. – Он взглянул на нее, пытаясь угадать, какова будет ее реакция. – Однажды мой отец застал меня за этим. Он отобрал у меня стекло.

– Хорошо.

– Да, я тоже так думаю. Но ты знаешь, почему он так сделал?

– Потому что ему не нравилось, что ты жестокий?

– Нет. Потому что он боялся, что я испорчу себе зрение и не смогу учиться.

– О! А почему ты сегодня задумался над этим?

Но он лишь пожал своими классически вылепленными мускулистыми плечами и отвел взгляд в сторону. Диана задумалась, чего же он больше стыдится: своей бездумной детской жестокости или циничной реакции собственного отца.

Вдруг солнце исчезло и шум в вагоне повысился. Туннель. Теперь они не могли видеть друг друга. Когда поезд вынырнул из туннеля, Диана подползла к Чан Пину и устроилась рядом с ним у двери.

За ночь ландшафт резко изменился. Все признаки изобильной жизни исчезли. Диана увидела улетавшие назад мимо вагонной двери красно-коричневые откосы, поросшие островками кустарника и клочковатой травой. Иногда кое-где среди них торчали одинокие деревья, будто нарисованные на неумелой акварели неопытной рукой. Но тут ее внимание привлекла шершавая стена серо-белого цвета, мимо которой теперь катился, грохоча, поезд, въехавший в узкое ущелье – стук колес возвращался, отраженный от огромных валунов, лежавших почти у самых рельсов. Начался еще один туннель; потом снова стена ущелья, еще один длинный-длинный туннель, который, казалось, никогда не кончится в толще горы. Когда наконец он все же закончился, ландшафт опять оказался совсем другим, и Диана с изумлением увидела, что они въехали в страну карста.

Поезд замедлил ход почти до скорости пешехода, чтобы переползти по деревянному мосту через быструю реку с бледно-зеленой мутной водой. Вид, открывшийся перед ее глазами, мог бы послужить натурой для пейзажа на рисовой бумаге в китайском стиле, если бы не одно – свет. Не было той туманной, колыхавшейся в воздухе далекой дымки, которую так любили изображать старые мастера. Фантастический пейзаж заливало горячее злое солнце, будто старую картину на время извлекли из зала со специальным освещением и перенесли в помещение для реставрации под резкий свет неоновых ламп.

Кроме света, все остальное было в наличии: журчащий поток реки, густые заросли бамбука, криптомерии, виден был даже павильон, наполовину укрывшийся за рощицей камфарных деревьев; вдали она разглядела водопад, низвергавшийся в реку в облаке радужных брызг. Однако самым удивительным был этот загадочный карст… эти фантастические известковые образования, каменные выступы, торчавшие из земли, словно гигантские сталагмиты. Каждый отличался от соседних, но в то же время сливался вместе с ними в одно гигантское целое.

Диана, не замечая того, положила руку на плечо Чан Пина, а он положил свою ладонь поверх ее руки, будто подтверждая силу разделяемого ими впечатления. Поезд пересек реку, снова набрал скорость, и его поглотил очередной туннель.