Тут они распрощались; королевна пошла направо, Иван купеческий сын — налево. Приходит он в трактир, тряхнул перед хозяином своим кошельком, золото так и посыпалось: «Что, брат! Ты думал: у солдата денег нет, так его на три года закабалить можно; ан врешь! Отсчитывай, сколько надобно». Заплатил ему триста рублей, сел на коня и поехал, куда ему сказано. «Что за диво? Откуда у него деньги взялись?» — думает трактирщица, кинулась к своим волшебным книгам и увидела, что он избавил заклятую королевну и та подарила ему такой кошелек, что завсегда деньги будут. Сейчас позвала мальчика, послала его в поле коров пасти и дала ему наговоренное яблоко: «Подойдет к тебе солдат, попросит напиться; ты ему скажи: воды нету, а вот тебе яблочко наливное!»
Мальчик погнал коров в поле; только успел пригнать, глядь — едет Иван купеческий сын: «Ах, братец, — говорит, — нет ли у тебя водицы напиться? Страшно испить хочется!» — «Нет, служивый, вода далеко отсюда; а есть у меня яблочко наливное, коли хочешь — скушай, авось освежишься!» Иван купеческий сын взял яблочко, скушал, и напал на него крепкий-крепкий сон; трое суток без просыпу спал. Понапрасну ожидала королевна своего жениха три дня сряду: «Видно, не судьба моя быть за ним замужем!» Вздохнула, села в коляску и поехала; видит — мальчик коров пасет: «Пастушок, пастушок! Не видал ли ты доброго мо́лодца, русского солдата?» — «Да вот он под дубом третьи сутки спит».
Королевна глянула — он самый и есть! Стала его толкать, будить; но сколько ни старалась — ничего не могла сделать, чтобы он проснулся. Взяла она листок бумаги, достала карандаш и написала такую записку: «Если ты не пойдешь на такой-то перевоз, то не бывать тебе в тридесятом государстве, не называться моим мужем!» Положила записку Ивану купеческому сыну в карман, поцеловала его сонного, заплакала горькими слезами и уехала далеко-далеко; была, да и нет ее!
Вечером поздно проснулся Иван и не знает, что ему делать. А мальчик стал ему рассказывать: «Приезжала-де сюда красная де́вица, да такая нарядная! Будила тебя, будила, да не добудилась, написала записку и положила в твой карман, а сама села в коляску, да и с глаз пропала». Иван купеческий сын богу помолился, на все стороны поклонился и поскакал на перевоз.
Долго ли, коротко ли, прискакал туда и кричит перевозчикам: «Эй, братцы! Перевезите меня как можно скорей на другую сторону; вот вам и плата вперед!» Вынул кошелек, начал встряхивать и насыпал им золота полную лодку. Перевозчики ажно ахнули. «Да тебе куда, служивый?» — «В тридесятое государство». — «Ну, брат, в тридесятое государство кривой дорогой три года ехать, а прямой — три часа; только прямо-то проезду нет!» — «Как же быть?» — «А мы тебе вот что скажем: прилетает сюда Гриб-птица[279] — собой словно гора великая — и хватает здесь всякую падаль да на тот берег носит. Так ты разрежь у своей лошади брюхо, вычисти и вымой; мы тебя и зашьем в середку. Гриб-птица подхватит падаль, перенесет в тридесятое государство и бросит своим детенышам: тут ты поскорей вылезай из лошадиного брюха и ступай, куда тебе надобно».
Иван купеческий сын отрубил коню голову, разрезал брюхо, вычистил, вымыл и залез туда; перевозчики зашили лошадиное брюхо, а сами ушли — спрятались. Вдруг Гриб-птица летит, как гора валит, подхватила падаль, понесла в тридесятое государство и бросила своим детенышам, а сама полетела опять за добычею. Иван распорол лошадиное брюхо, вылез и пошел к королю на службу проситься. А в том тридесятом государстве Гриб-птица много пакости делала; каждый божий день принуждены были выставлять ей по единому человеку на съедение, чтоб только в конец царство не запустошила.
Вот король думал-думал, куда деть этого странника. И приказал выставить его злой птице на съедение. Взяли его королевские воины, привели в сад, поставили возле яблони и говорят: «Карауль, чтоб не пропало ни одно яблочко!» Стоит Иван купеческий сын, караулит; вдруг Гриб-птица летит, как гора валит. «Здравствуй, добрый мо́лодец! Я не знала, что ты в лошадином брюхе был; а то б давно тебя съела». — «Бог знает, либо съела, либо нет!» Птица одну губу ведет по́ земи, а другую крышей расставила, хочет съесть доброго мо́лодца. Иван купеческий сын махнул штыком и приткнул ей нижнюю губу плотно к сырой земле, после выхватил тесак и давай рубить Гриб-птицу — по чем по́падя. «Ах, добрый мо́лодец, — сказала птица, — не руби меня, я тебя богатырем сделаю; возьми пузырек из-под моего левого крыла да выпей — сам узнаешь!»
Иван купеческий сын взял пузырек, выпил, почуял в себе великую силу и еще бойчей на нее напал: знай машет да рубит! «Ах, добрый мо́лодец, не руби меня; я тебе и другой пузырек отдам, из-под правого крыла». Иван купеческий сын выпил и другой пузырек, почуял еще бо́льшую силу, а рубить все не перестает. «Ах, добрый мо́лодец, не руби меня; я тебя на счастье наведу: есть тут зеленые луга, в тех лугах растут три высокие дуба, под теми дубами — чугунные двери, за теми дверями — три богатырские коня; в некую пору они тебе пригодятся!» Иван купеческий сын птицу слушать — слушает, а рубить — все-таки рубит; изрубил ее на мелкие части и сложил в большущую кучу.
Наутро король призывает к себе дежурного генерала: «Поди, — говорит, — вели прибрать кости Ивана купеческого сына; хоть он из чужих земель, а все человечьим костям без погребения непригоже валяться». Дежурный генерал бросился в сад, смотрит — Иван жив, а Гриб-птица на мелкие части изрублена; доложил про то королю. Король сильно обрадовался, похвалил Ивана и дал ему своеручный открытый лист: позволяется-де ему по всему государству ходить, во всех кабаках и трактирах пить-есть безденежно.
Иван купеческий сын, получа открытый лист, пошел в самый богатый трактир, хлопнул три ведра вина, три ковриги хлеба да полбыка на закуску пошло, воротился на королевскую конюшню и лег спать. Вот так-то жил он у короля на конюшне круглых три года; а после того явилась королевна — она кривой дорогой ехала. Отец радехонек, стал расспрашивать: «Кто тебя, дочь любезная, от горькой доли спас?» — «Такой-то солдат из купеческих детей». — «Да ведь он сюда пришел и мне большую радость сделал — Гриб-птицу изрубил!» Что долго думать-то? Обвенчали
Ивана купеческого сына на королевне и сотворили пир на весь мир, и я там был, вино пил, по усам текло, во рту не было.
В скором времени пишет к королю трехглавый змей: «Отдай свою дочь, не то все королевство огнем сожгу, пеплом развею!» Король запечалился, а Иван купеческий сын хлопнул три ведра вина, три ковриги хлеба да полбыка на закуску пошло, кинулся в зеленые луга, поднял чугунную дверь, вывел богатырского коня, надел на себя меч-кладенец да боевую палицу, сел на коня и поскакал сражаться. «Эх, добрый мо́лодец, — говорит змей, — что ты задумал... Я тебя на одну руку посажу, другой прихлопну — только мокренько будет!» — «Не хвались, прежде богу помолись!» — отвечал Иван, махнул мечом-кладенцом и сшиб разом все три головы. После победил он шестиглавого змея, а вслед за тем и двенадцатиглавого и прославился своей силою и доблестью во всех землях.
279
Гриб (Грип)-птица вместо Гриф-птица.
280
Место записи неизвестно.
AT 401 + отчасти 4002 (Царь-девица. См. прим. к текстам № 230 и 271) + 518 (Обманутые черти или лешие, великаны. См. прим. к тексту № 185). Текст отличается от предыдущего рядом оригинально разработанных эпизодов, например, встречи солдата с чертями, сидящими в поле возле кипящего котла, под которым нет огня. Финальный эпизод близок к сюжету о загадках царевны (AT 851 A. «Турандот»). Бытовой солдатский колорит сказки очень выразителен.
После слов «я сделаюсь по-прежнему королевою и выйду за тебя замуж» (с. 276) Афанасьевым указаны два варианта начала сказки:
«Вариант 1: Жил-был царь Долмат, набрал себе войска три тысячи, и все из солдатских детей — лет по шестнадцати от роду, и поместил всех в дворцовые роты. Прошло лет десяток — солдатские дети в чины выслужились: кто в офицеры, кто в полковники, а кто и в генералы попал! Только один из всех товарищей, Семен Ерофеев, рядовым остался; стал он царю жаловаться. «Так и так, — говорит, — не мог себе заслужить никакого чинишка; людям счастье, а я ни при чем!» Царь Долмат приказал дать ему отставку и наделить тремя десятинами земли. Семен нанял работника, вспахал и засеял землю пшеницею; выросла пшеница чудесная! Вот как-то вышел на́ поле, смотрит — одна десятина совсем вытоптана, нет на ней ни былинки, только черная земля виднеется. Крепко жаль ему стало, что такой урон приключился; тотчас нарядил мужиков караульных и строго наказал, чтоб они всю ночь не спали да хлеб берегли. Пошли мужики в поле, принялись караулить, а в самую полночь, только двенадцать часов ударило, ни один из них не мог выдержать, чтобы не уснуть; где кто стоял — на том месте и повалился; напал на них крепкий, тяжелый сон, и проспали они вплоть до белого дня. Поутру глядь — еще десятина вытоптана. Семен больше прежнего нарядил караульных — и верховых и пеших — и сам с ними в поле поехал. «Ну, — говорит, — братцы! Разделимся пополам: одна половина пусть караул держит с вечера до полуночи, а другая с полуночи до утра». Так и сделали. Стало время подходить к полуночи, начал первых караульщиков сон одолевать, разбудили они новых на смену, да тут же и повалились спать; а новые караульщики сами еле могут вытерпеть: так сном и качает их во все стороны! Семен Ерофеев видит — дело неладно, и велел им поча́сту бить друг дружку по уху и кричать: «Слуша́й!» Принялись мужики друг дружку хлестать по́ уху; тем только и сон от себя отва́дили. Вдруг поднялась сильная буря — катит огромная колесница, в двенадцать лошадей запряжена, лошади словно змеи извиваются, в позади двенадцать волков, да столько ж медведей на железных цепях приковано. Быстро пронеслась колесница по полю; где росла-зеленела пшеница, там черная земля повыступила; не осталось ни единой былинки! Семен вскочил на коня и поскакал за колесницею; а следом за ним одиннадцать мужиков приударили. Долго ли, коротко ли — наехали они на огромный дворец; вошли в белокаменные палаты, видят — стол накрыт, на столе двенадцать приборов и всяких вин и закусок вдоволь наготовлено; поели-выпили и собираются назад уйти, только куда ни сунутся — не могут дверей найти. Входит к ним древняя старушка и говорит: «Что вы понапрасну трудитесь? Войти-то к нам легко, а выйти трудно; сюда ворота широкие, а отсюда узкие. Вот скоро прийдут сюда двенадцать медведиц, пообедают и опять уйдут, а то не медведицы, а заклятые красные девицы; одиннадцать — боярские дочери, а двенадцатая — царевна; если вы переночуете здесь три ночи, то всех их избавите и себе счастье добудете!»
Вариант 2: Жил-был богатый купец, помер — и остался у него молодой сын. Напала на него грусть-тоска, и вздумал он в трактир пойти да разгуляться промеж добрых людей. Приходит в трактир — сидит там кабацкий ярыга да песни поет. Спрашивает его купеческий сын: «Скажи, отчего так весел?» — «А чего мне печалиться? Ведь я косушку вина выпил, с того и весел стал». — «Будто и взаправду?» — «Попробуй, сам узнаешь!» Купеческий сын выпил рюмку, другую — стало повеселей: «Дай-ка еще попробую!» Осушил полштофа, опьянел и затянул песню. «Что так сидеть? — говорит кабацкий ярыга. — Давай перекинем в карты». — «Изволь!» Сели играть в карты. В короткое время купеческий сын проиграл все свои деньги. — «Больше, — говорит, — играть не́ на что». — «Не все на деньги, играй под дом да под лавки! — отвечает кабацкий ярыга, — может отыграешься!» Не прошло и полчаса, как купеческий сын ни при чем остался: и дом и лавки — все спустил. Наутро проснулся — гол как сокол! Что тут делать? Пошел с горя в солдаты нанялся. Служил, служил; солдатская служба — нелегкая, за все про все спина отвечает! И задумал он бежать. Убежал в густой, дремучий лес, выбрался на одну полянку и сел отдохнуть... Откуда ни взялись — летят три голу́бки, а за ними три змея несутся; прилетели на ту полянку и принялись драться. «Служивый, помоги нам, — говорят змеи, — мы тебе много денег подарим». — «Нет, служивый, лучше нам помоги, — говорят голу́бки, — мы тебе сами сгодимся!» Купеческий сын обнажил свою острую саблю, порубил трех змеев до смерти, а голубки взмахнули крылышками и улетели. Отдохнул купеческий сын и пошел дальше, куда глаза глядят; шел, шел и набрёл он на землянку, входит — в землянке стол стоит, на столе три прибора с ествами; он взял со всякого прибора, съел по кусочку, забился под кровать и лежит себе, дух притаивши. Вдруг прилетели туда три голу́бки, ударились о сырую землю и сделались красными девицами. «Ах, — говорят, — к нам кто-то в гости пожаловал, и кажись — человек добрый, никого не обидел, со всякого прибора по кусочку взял». Купеческий сын услыхал эти речи, вылез из-под кровати и говорит: «Здравствуйте, красные девицы!» — «Ах, добрый молодец! Сослужил ты нам одну службу — убил трех змеев, сослужи и другую; перебудь здесь три ночи! Что бы кругом тебя ни делалось: будут ли громы греметь, ветры свистать, страхи страшить — стой крепко, не бойся и читай вот эту книгу...»