И у дяди Владимира Попов угадал скрытый талант писателя и предложил ему писать для журнала юмористические охотничьи рассказы. В «Следопыте» появился второй рассказ В. Ветова — "Щадилов пруд", в котором фигурировали уже два незадачливых охотника — высокий и худой сам автор, прозванный Хвощом из-за своих обтрепанных обмоток, похожих на два стебля хвоща, и другой охотник низенький и тоже худой, с очками на длинном носу — Семен Семенович Боченкин.

Попов предложил дяде писать серию рассказов об этих двух героях. Так начали появляться в «Следопыте» через два номера на третий, иногда через номер "Необычайные приключения Боченкина и Хвоща". За два с лишним года было напечатано двенадцать рассказов этой серии. Иные были талантливы, иные не очень, и только один рассказ Попов забраковал. Действие их происходило на фоне старозаветного городка Тульской губернии Б. (подразумевался Богородицк начала двадцатых годов). Читатели заметили эти рассказы, а уж жители Богородицка, угадывая, кого изобразил автор, угадывая место действия, были в восторге, передавали журнал из рук в руки, зачитывали до дыр.

Так дядя Владимир получил хороший дополнительный заработок, Попов в одной своей обзорной статье сказал про автора, что он "начал выходить на широкую литературную дорогу". А брат Владимир, иллюстрируя его рассказы, получил известность не только как морской художник, но и как художник-юморист.

По своим выходным, по понедельникам, дядя Владимир приезжал к нам, и тогда вечером вокруг стола под председательством дедушки собирались мы все, кроме моего отца, удалявшегося в свою комнату к очередной письменной работе.

Дядя читал вслух. И начинался обстоятельный и оживленный разбор рукописи. Придирчиво критиковал брат Владимир, предлагал что-то выкинуть, заменить неудачный эпитет, придумывал новые, иногда разрушающие сюжет удачные ходы. Моя мать вносила кое-какие поправки, дедушка вставлял что-то остроумное. И дядя Владимир, несколько обескураженный и одновременно окрыленный критикой, возвращался в Сергиев посад переделывать рассказ.

А случалось, самый сюжет рассказа вообще выдумывался у нас за столом. Задавал брат Владимир вопрос:

— А что произойдет, если в богородицком пруду неожиданно заведется крокодил? И начинали фантазировать, оживленно спорить: как он туда попал, что он там делал, кого напугал, кого съел, как его ловили Боченкин и Хвощ и чем все это кончилось? Так у нас за столом появился сюжет рассказа "Аллигатор с реки Миссисипи".

А я скромно и молча усаживался в уголку, ни разу не осмеливался подать совет и слушал во все уши. Те шумные обсуждения стали для меня первой школой писательского мастерства.

Приезжая к нам, дядя Владимир постоянно с увлечением рассказывал о писателе Михаиле Михайловиче Пришвине, который в 1926 году переехал из Переславля-Залесского в Сергиев посад и купил дом на Красюковке, недалеко от дяди Владимира.

Попытаюсь восстановить истину, основанную на рассказах дяди Владимира, по воспоминаниям других лиц, да и мне однажды посчастливилось отправиться с Михаилом Михайловичем на охоту…

В 1926 году Пришвин стал известным писателем. В "Новом мире" печатались его рассказы "Журавлиная родина". Их читали, восхищались ими. Там постоянно фигурируют друзья писателя — сергиевские охотники. Музыкант Т.- это и есть дядя Владимир.

Дом Пришвина был гостеприимным. К нему "на огонек" собирались не только охотники, но и другие жители Посада. Художник Фаворский с ним подружился, и оба они постоянно ходили друг к другу в гости. И Фаворский с женой, и друзья-охотники со своими женами искренно полюбили писателя, остроумного, увлекающегося, который на совместных охотах всегда был первым, всегда был неутомимым, а на своих обильных пиршествах садился во главе стола, рассказывал что-либо интересное, произносил замысловатые тосты.

И все гости столь же искренно полюбили супругу Михаила Михайловича, пышную, солидную Ефросинью Павловну. Была она гостеприимна, любила всех угощать. В общих беседах она не могла участвовать, потому что была не шибко грамотной крестьянской бабой, однако с женами охотников она охотно разговаривала о всяких житейских делах. Как положено крестьянке, живущей в достатке, у нее завелось хорошее хозяйство — корова, которую она сама доила и выгоняла в стадо, поросенок, сзади дома виднелись яблони и вишни, а на грядках, которые она сама вскапывала и поливала, росли овощи.

Дом Пришвина был полная чаша — любящая жена, много друзей. Живи, наслаждайся в семье и на охоте. Чего еще надо писателю, получившему признание, к которому сюжеты так и лезут из окружающей жизни?! Пиши свои рассказы, наполняй их поэзией и любовью к природе земли русской. А многочисленные читатели будут наслаждаться ими.

В каждый свой приезд к нам дядя Владимир с восторгом рассказывал что-либо новое о Пришвине и о его жене, о совместной с ним охоте, об их пиршествах. Вот только два сына-студента огорчали хлебосольных родителей. Я их немного знал: были они то, что называется снобы, задирали носы, про них говорили, что они стыдятся своей матери…

Получил Пришвин просторную квартиру в Москве, в Лаврушинском переулке, прислали ему молодую секретаршу, и всё его сергиевское благополучие рухнуло. Он бросил свою жену.

Вторая жена Пришвина, Валерия Дмитриевна, неизменно старательно отстраняла многое из биографии писателя, связанное с его жизнью в Сергиевом посаде, — вот почему в книгах о нем не упоминаются его друзья-охотники, а в биографических исследованиях ни слова не говорится о его первой жене Ефросинье Павловне, с которой он прожил душа в душу не менее тридцати лет.

7

Зиму 1926/27 года мы жили очень весело. Почти каждую субботу к моей сестре Маше и ко мне собирались гости, и мы большой компанией танцевали фокстрот под граммофон Любошинских, постоянно сами ходили в гости, ходили в театр, столь же большой компанией ездили по воскресеньям к Осоргиным, катались там на лыжах, но уроки Закона Божьего прекратились — за такое дело могли посадить.

А между тем ГПУ не дремало. То того сажали, то другого. Однажды рано утром раздался у нас звонок. Мой отец, который уже встал, чтобы идти на работу, открыл дверь. Я проснулся, услышал в прихожей такой разговор:

— Осоргина Александра Михайловна у вас находится? — спрашивал мужской голос.

— У нас, — отвечал отец. — Но она еще спит. А что?

— А вот мы ее сейчас разбудим. — Голос был твердым, резким. — Где она?

Высокий мужчина в военной форме прошел по коридору прямо в женскую спальню. Все вскочили, вскочил и я. А накануне наша сестра Лина приехала к нам со своей двухлетней дочкой Мариночкой, чтобы показать ее доктору.

— Да у меня же маленькая девочка, — умоляла Лина.

— Ну и что? Вон сколько народу за ней присмотрит. Вот ордер на арест, сказал военный.

Оказывается, на 17-й версте всю ночь шел обыск. Там в это время был только дядя Миша. Другие обыскивающие уехали прямо на Лубянку, а один приехал к нам за Линой. Как человек исключительной честности, дядя Миша не мог сказать, что он не знает, где она находится, и дал наш адрес.

Когда Лину увозили, к нам приехали все Осоргины — дядя Миша, тетя Лиза, Мария, Тоня.

Растерянная Лина со всеми прощалась, просила смотреть за ее дочкой, что-то успела шепнуть своему свекру. Военный, сердитый и заспанный после бессонной ночи, торопил. Трогательна была любовь Осоргиных к их невестке…

В тот же день мой отец помчался в Политический Красный Крест к Пешковой. Услышав, что арестована Лина, она тут же, при моем отце, позвонила по телефону и голосом, не допускающим возражений, потребовала, чтобы ее приняли немедленно. Отец понял, что она требовала встречи с самим Ягодой.

И хотя целая очередь страждущих ждала от нее слов утешения, она прошла мимо них и уехала.

Впервые к Георгию на очередное воскресное свидание в Бутырки не пришла его жена. Дядя Миша всеми силами своих христианских убеждений старался утешить сына. Потом Георгий говорил, что те дни, когда Лина сидела, за все годы его заключения были самыми для него тяжкими.