– А я по-бретонски, – надменно отозвалась Лиз.

– Я буду приносить королю игрушки: крольчат из Керселекского леса, зеленых ящериц из ущелья, мальков для аквариума…

– А я принесу королю раннюю примулу, первую веточку боярышника, первый нарцисс – моему маленькому королю.

– Нашему маленькому королю, – сказал я, и в Финистерре воцарился мир.

Удобно устроившись в кресле, я лениво перебирал страницы древнего тома.

– Не могу найти герб, – сказал я.

– Герб, дорогой? Он представляет собой голову монаха, имеющего на лбу метку в виде наконечника стрелы. Поле герба…

Я выпрямился в кресле и уставился на жену.

– Дик, что с тобой? – улыбнулась она. – Эта история здесь, в книге. Сейчас я найду ее тебе. Нет, хочешь, я расскажу ее сама? Тогда слушай. Это случилось во времена третьего крестового похода. Был один монах, которого все называли Черным. Он стал изменником, продавшим врагам Христа. Синьор де Тревек ворвался в сарацинский лагерь, имея под рукой всего лишь сотню всадников, вооруженных пиками, и вывез Черного монаха из самой середины вражеского войска.

– Так вот как Тревеки приобрели герб, – пробормотал я, думая о клейменном черепе из могильной ямы.

– Да, – сказала Лиз. – Синьор де Тревек отрубил Черному монаху голову. Но прежде он с помощью стрелы поставил ему на лоб клеймо. Книга называет этот поступок богоугодным, и синьор де Тревек стяжал большую славу и уважение. Но, по-моему, это просто жестоко, – и она вздохнула.

– Ты когда-нибудь слышала о другом Черном монахе?

– Да. Он жил здесь, в Сэн-Гилдасе, в прошлом веке. Был невинен, как голубь. Он писал на бретонском. Хроники, наверное, хотя я никогда их не видела. У него было такое же имя, как у другого летописца, тоже монаха, Жака Сорге. Кто-то говорил, что Сорге был отдаленным потомком того предателя. Конечно, тот, первый Черный монах, был негодяем. Но, если у него и был ребенок, он ведь не обязательно должен быть предком Жака Сорге. А второй монах, говорят, был святым человеком. Говорят даже, что его взяли живым на небо, – добавила Лиз, глядя на меня доверчивыми глазами.

Я улыбнулся снисходительно.

– Но ведь он исчез, – настаивала Лиз.

– Боюсь, что он исчез в другом направлении, – пошутил я и рассказал ей все, что произошло утром. Я поступил необдуманно. Я совершенно забыл о человеке в маске, заглядывавшем в окно, и вспомнил о нем слишком поздно. Я осознал, что я наделал, лишь увидев, что Лиз сильно побледнела.

– Лиз, – нежно убеждал я ее, – это всего-навсего чья-то дурацкая шутка. Ты сама об этом говорила. Надеюсь, ты у меня не суеверная?

Не отрывая своих глаз от моих, она медленно вынула золотой нательный крестик и поцеловала его. Но губы, прижатые к символу веры, дрожали.

III.

Около девяти часов утра я вошел в гостиницу «Груа», сел за длинный дубовый стол и поздоровался с Марианной Брюнер, кивнувшей мне в ответ прелестной головкой в белоснежном чепце.

– Ну-с, умница моя, – начал я, – чем сегодня угощают в этом заведении?

– Шист? – предложила она по-бретонски.

– Да, и немного красного вина, – ответил я.

Она подала великолепный кевильперский сидр, и я добавил туда немного бордо. Марианна наблюдала за мной плутовскими черными глазами.

– Отчего у тебя такой яркий румянец, Марианна? – спросил я. – Наверное, Жан Мари был здесь?

– Мы собираемся пожениться, месье Даррел, – сказала она и невольно рассмеялась.

– А! Так вот почему Жан Мари Трегунк совсем потерял голову!

– Голову? О, месье Даррел, вы, наверное, хотите сказать сердце.

– Ох, да, конечно. Он слишком рассудительный, чтобы потерять голову.

– Только благодаря вашей доброте… – начала было девушка, но я остановил ее жестом и поднял стакан.

– Только благодаря вам самим. За ваше счастье, Марианна! – и я с удовольствием осушил стакан «шиста». – А теперь поведай-ка мне, где я смогу найти Ле Биана и Фортона.

– Месье Ле Биан и месье Фортон наверху. Они, наверное, заняты разбором имущества, оставшегося от Красного Адмирала.

– Они собираются отослать все в Париж? Да? Могу я подняться наверх?

– Храни вас бог, месье Даррел! – И девушка улыбнулась.

Я постучал. Дверь мне открыл маленький аптекарь. Он был покрыт пылью с головы до ног. Очки косо сидели на его носу.

– Входите, месье Даррел, – произнес он. – Мы с мэром упаковываем имущество Пурпурного Императора и бедняги Адмирала.

– Коллекции? – осведомился я, заходя в комнату. – Будьте осторожны при укладке. Футляры стеклянные, к тому же малейшее сотрясение – и бабочка останется без крылышек или усиков.

Ле Биан пожал мне руку и кивнул на большую стопку в центре комнаты.

– Футляры обиты пробкой, – успокоил он меня, – к тому же мы прокладываем их войлоком. Парижское Этимологическое общество обещало оплатить пересылку.

Объединенная коллекция Красного Адмирала и Пурпурного Императора представляла собой замечательное зрелище.

Я рассматривал футляр за футляром и не мог оторваться. Экземпляры были великолепные. Каждая бабочка, каждый мотылек снабжен этикеткой с латинским названием. Здесь были и обыкновенные капустницы и огненные медведницы; были здесь бабочки дневные, солнечных цветов – от лимонного до жарко-оранжевого, и ночные, серебристо-серые и серовато-коричневые. Были здесь и футляры-гиганты, заполненные яркими крапивницами, представителями многочисленного семейства ванесс.

В особом, довольно вместительном ящичке помещался Пурпурный Император, Анатура ирис, бабочка, давшая Пурпурному Императору такое имя и послужившая причиной его смерти.

Я стоял, глядя на печально известную бабочку. Ле Биан приколачивал крышку к огромной коробке, доверху заполненной футлярами всевозможных размеров. Наконец он вогнал последний гвоздь и поднял на меня глаза.

– Значит, решено, – сказал он, – что ваша жена передает коллекцию, принадлежащую Пурпурному Императору, городу Парижу?

Я утвердительно кивнул.

– Без изъятий?

– Это дар, – сказал я.

– Включая и этот экземпляр, что у вас в руках? – спросил Ле Биан. – Эта бабочка стоит кучу денег.

– Неужели вы думаете, что у нас возникнет желание продать Императора? – спросил я. Меня начала раздражать настойчивость мэра.

– Я бы его уничтожил, будь я на вашем месте, – визгливо закричал Ле Биан.

– Это было бы такой же глупостью, как ваше вчерашнее захоронение манускрипта, – заявил я и посмотрел на Макса Фор-тона. Он немедленно отвел глаза.

– Суеверные трусы! – сказал я и сунул руки в карманы. – Вы верите любым небылицам, которые вам рассказывают.

– Ну и что? – спросил Ле Биан, подняв брови. – В них больше правды, чем лжи.

– Неужели? – ухмыльнулся я. – Мэр Сэн-Гилдаса и Сэн-Жульена верит в оборотней?

– Нет, в оборотней не верю.

– Тогда во что? В огненного человечка?

– Это история, – убежденно сказал Ле Биан.

– Черт возьми! – закричал я. – Вероятно, господин мэр непоколебимо верит в существование великанов?

– Великаны существовали, это всем известно, – проворчал Макс Фортон.

– И это говорит аптекарь! – воскликнул я с укоризной.

– Послушайте, месье Даррел, – скрипучим голосом отозвался на это Ле Биан. – Вы знаете, что Пурпурный Император был ученым человеком? Сейчас, я думаю, пришла пора задать вам вопрос: Почему он постоянно отказывался включить в свою коллекцию посланца смерти?

– Кого, кого? – удивился я.

– Я имею в виду ночную бабочку. Ее называют «мертвая голова», но мы в Сэн-Гилдасе зовем ее «посланец смерти^.

– А, вы говорите о большом бражнике, широко известном под названием «мертвая голова», – сказал я. – С какой стати местные жители именуют ее посланцем смерти?

– Дело в том, что они говорят так о ней не менее восьмисот лет, – вступил в разговор аптекарь. – Даже Фруассар упоминает об этом в комментариях к хроникам Жака Сорге. У вас в библиотеке есть эта книга.