Он лежал на жестких досках своего походного ложа и еще чувствовал боль от падения, от удара о твердые камни. Вячка поднял над собой руки, сжал их в кулаки, со страхом ожидая, что не ощутит прежней силы в кулаках. Но сила была, бурная, хмельная, прежняя. Тогда он рывком сбросил с себя покрывало, упруго вскочил на ноги, подбежал к окну взглянуть, ночь или день на улице. Был самый полдень. Солнце маленькой разогретой гривной стояло высоко-высоко в небе, и лучи его, словно острые золотые мечи, рассекали густую от зноя синеву.

Вячка рассмеялся. Он смеялся долго, беззвучно. Было легко и ясно. «Я вернулся!» – кричал в душе звонкий ликующий голос.

Он приказал молодой челяднице позвать княгиню Добронегу. Вскоре в опочивальню вошла Добронега, грустная, испуганная. Глаза заплаканные, на шее повязан черный, прошитый золотой ниткой платок.

Вячка поцеловал княгиню, снял с ее шеи черный платок, отбросил его подальше и спросил:

– Где моя кольчуга? Где меч Все слава?

– Ой, князь, – прошептала Добронега, засветившись от радости.

– А ты думала, что я в Риге стал монахом? – прижал ее к горячей крепкой груди Вячка. – Зови сюда Холодка. Только так, чтобы чужие глаза не увидели, чтоб уши чужие не услышали.

Вскоре прибежал старший дружинник Холодок, стал на пороге опочивальни.

– Посылай гонцов к кунигасу Довгеруту, к аукштайтам, – сказал ему Вячка.

Холодок с загоревшимися радостью глазами бросился было выполнять приказ, но Вячка знаком остановил его.

– Что делали тевтоны?

– Вчера пили вино и задирались с полоцкими купцами.

– А сегодня что делают?

– Режут камень-плитняк за городским валом, хотят строить рядом с твоим теремом крепость. Рыцарь Готфрид у них старший.

– Оружие взяли с собой?

– Они всегда ходят с оружием. И пьют, и работают с мечами на поясе. Но сегодня жарко – они могут раздеться и быть без кольчуг и мечей.

Выслушав Холодка, Вячка повеселел.

– Пришли ко мне двух ловких, смекалистых хлопцев. Надо проследить, чем занимаются тевтоны, как они вооружены. А сам готовь меч и посылай человека к аукштайтам. Пусть передаст: ждем их.

– Все сделаю, князь. Пришлю Якова Полочанина и Мирошку, и к Довгеруту немедля человек помчится. – Холодок поклонился и не мешкая вышел.

Казалось, порыв майского ветра залетел в терем.

Дружинники надевали кольчуги, шлемы, стараясь быть бесшумными, разбирали щиты, мечи, копья и луки. Вячке принесли кольчугу, шлем и меч Всеслава. Добронега с поклоном подала мужу тяжелый меч, сказала:

– Будь крепок душой и мечом, мой княже. Святая София смотрит на тебя и ждет победы.

– Ты на меня смотришь, Добронега, – скупо улыбнулся Вячка. – Умру, но честь полочан не отдам на поругание. Славная будет валка!

Он решительно поднял меч.

В эту минуту в опочивальню вбежали Яков Полочанин и Мирошка, оба вспотевшие, раскрасневшиеся.

– Тевтоны рубят камень в большой яме, – выдохнул Яков, – мечи и кольчуги свалили на край. Мокрые от пота, как болотные жабы.

– Рубон, – тихо произнес Вячка и вытащил из ножен меч.

– Рубон, – как порыв ветра, пронеслось по дружине, сгрудившейся во всех переходах терема.

– Князь, позволь слово молвить, – вдруг сказал Яков.

– Говори, Яков Полочанин. – Вячка остановился на пороге.

– В рукоять твоего меча вложены мощи?

– Мастера, делавшие меч, вложили в рукоять мощи святой Ефросиньи. – Вячка с недоумением глядел на Якова, не понимая, куда тот клонит.

– Неправда. В рукояти лежат барсучьи кости. И Яков торопливо, сбивчиво пересказал князю весь разговор, который слышал он лунной ночью на дворе боярина Ивана. Добронега и Холодок, стоявшие рядом с князем, растерянно глядели на Вячку. Князь покрутил в руке меч, подумал, решительно поджал губы.

– Валка ждет. Много работы будет мечу. Откуда мне знать, чьи мощи лежат в рукояти? Что ж, пусть барсук. Веди меня, Святой Барсук!

Городские ворота были открыты заранее, и дружина Вячки стремительно и внезапно атаковала тевтонов. Вячка видел белые испуганные лица врагов. Хрустела под ногами дресва, пахло свежевскопанной землей. Биться в яме было тесно, не хватало размаха руке, и князь только колол мечом. Несколько тевтонов успели схватить оружие и старались отдать жизнь как можно дороже. Они были голые, белокожие, скользкие от пота, как рыбы. Остро пахло потом, и этот ненавистный запах разъярил Вячку. Он закричал:

– Никого не выпускайте из ямы! Рубите всех! Софью Альберт мне все равно не отдаст. Тобой жертвую, дочка!

Дружинники с новой силой яростно ринулись на тевтонов. Горстка врагов, оставшихся в живых, была порублена на куски. Только Готфрид, высокий, рыжеволосый, сжимая в одной руке меч, в другой – копье, прислонился спиной к куче острых красно-бурых камней и, не обращая внимания на раны, на кровь, струящуюся по груди, мужественно отбивал все удары дружинников.

– Дайте я его из лука возьму! – в бешенстве закричал Холодок воям, мешавшим ему пустить стрелу. Да всех опередил Вячка. В один прыжок он очутился перед Готфридом:

Узнал, тевтон, травяного короля? Защищайся!

Готфрид, оскалив зубы в смертельном отчаянии, собрал остатки последних сил и ударил мечом. Это был страшный удар. Но в тот миг, когда меч обрушивался на князя, Вячка резко повернул щит, и меч вырвался из руки Готфрида. Тевтон взвыл от злости:

– Ты – травяной король, а наша церковь из железа! На кого ты поднял руку? Ложкой не вычерпаешь океан! Все равно будешь лежать у ног нашей церкви!

– Береги силы, не кричи, – спокойно ответил Вячка. – Умри достойно, тевтон, как умирают мужи.

Готфрид ткнул копьем, но Вячка поймал, зажал древко его копья под мышкой левой руки. Напрасно Готфрид пытался вырвать копье назад.

– А из железа ли твоя выя, тевтон?! – крикнул Вячка и косо рубанул Готфрида там, где шея входит в плечи. Голова надломилась, и все увидели жилы – как перерубленные красные корни.

Валка закончилась. Лесные пчелы гудели над мертвыми тевтонами. Печальный крик чаек несся над Двиной. Вячка хмуро глядел на дело рук своих.

– Кто из наших богу душу отдал? – спросил он наконец.

– Грикшу убили, – ответили ему.

– Добрый был вой. Красиво погиб, – тихо сказал Вячка. – Позовите отца Степана и холопов из терема. Надо похоронить всех мертвых.

Он присел на теплый от солнца камень, закрыл глаза. Непонятно – радость или тоска была у него на душе.

– Князь, литва подходит! – весело закричал Холодок.

Вячка вскочил. Земля дрожала от конских копыт. Пять сотен привел с собой Кунас, младший сын Довгерута. Литовцы были высокорослые, светловолосые, со звериными шкурами на плечах, с луками, копьями и мачугами.

– Приветствую тебя, Кунас, – обнял и поцеловал молодого кунигаса Вячка. – Хочешь своим копьем пробить железные ворота Леневардена?

– Давно хочу, князь, – широко улыбнулся голубоглазый загорелый Кунас.

– Конюшие и седельничие, готовьте коней, – приказал Вячка.

Подбежал ловчий Яков, поклонился:

– Позволь слово молвить, князь.

– Опять про барсука будешь говорить? – разозлился Вячка. – Слишком часто ты, Яков Полочанин, мою дорогу переходишь.

– Одна у нас дорога, – выдержал его взгляд Яков. – Убили младшего дружинника, князь…

– Знаю, что убили, – резко прервал его Вячка.

– Позволь взять его коня боевого и меч.

– Вон оно что! Дружинником моим хочешь стать?

– Хочу, князь.

– А ты знаешь, что вои мои не только мед пьют, но и животы кладут?

Взгляд у Вячки был суровый, пронзительный.

– Знаю и не боюсь, – ответил Яков.

– Молодец! Хвалю на добром слове, – улыбнулся Вячка и крикнул: – Дать коня Якову Полочанину!

Подвели коней Вячке и Якову. Вячка в мгновение ока вскочил в седло. Яков сел на коня не так ловко, но все же в седле сидел как влитый, казалось, весь век на боевых конях ездил. И снова обратился к князю:

– Позволь, князь, еще одно слово молвить.

– А ты разговорчивый, – засмеялся Вячка. – Не успел перьями обрасти, а уже два слова у князя просишь. Ну, говори свое второе слово, только побыстрее, а то нам пора на рыцаря Даниила выступать, на Леневарден.