Мы устремились наружу к цепочке киосков и кафе, в которых сидели пожилые без-дельники. Когда мы проходили мимо, они встали и присоединились к нам.

- Долой Бальфур! - кричали они.

Мы оказались на шоссе. На обочине очередь из нескольких сотен женщин и девушек ждала водовозку. Взбудораженная очередь смешалась.

- Долой Бальфур!

Они стали маршировать за нами следом, и мы все вместе направились к лагерю Эйн эс-Султан. Из Акбат-Джабара присоединились еще сотни людей. Шоссе заполнилось людьми.

- Долой Бальфур!

Мы подошли к маленькому отдельно стоящему двухэтажному домику сапожника, армянина по имени Томасян, всю свою жизнь прожившего в Иерихоне.

- Что случилось? - крикнул он со своего балкона.

- Долой балкон! - крикнул кто-то.

- Долой балкон! - стало новым припевом.

- Долой того, кто там наверху!

Разносчика с ослиной тележкой согнали с шоссе, и мы окружили его.

- Долой тележку!

- Долой корпус Абдаллы!

- Долой Объединенные Нации!

- Долой американских преступников!

Теперь толпу оркестровали Мусульманские братья. Люди ворвались в дом армянина, разграбили его и хором орали, что Томасян - предатель.

- Джихад!

- Священная война!

- Долой армян!

Очевидно, кто-то координировал наш разрастающийся бунт, потому что учитель из Братства вышел из Эйн эс-Султана с сотней мальчишек, во всю прыть бежавших за ним. Когда они присоединились к нам, стало заметно, что они страшно устали от жары, вспо-тели и едва держались на ногах. Они смешались с нами, и одного из них начало рвать, за ним другого и третьего. Через минуту разразилась всеобщая рвота.

- Сионисты отравили источники!

- Долой сионистов!

Люди стали падать на колени, давясь, их стало рвать по всему шоссе.

- Нас отравили!

Сотни людей попадали на землю, корчась и крича. Кому виделся Мохаммед. А кому - и сам Аллах!

Скорая помощь Красного полумесяца не могла справиться с приступом всеобщей истерики. Женщины лишались чувств. Мужчины бессмысленно бегали кругами.

Застрявшие на шоссе машины и грузовики сердито сигналили. На них набросились, перевернули и подожгли. Вскоре воздух наполнился бесцельно швыряемыми камнями. К блевотине присоединилась кровь.

- ДОЛОЙ БАЛКОН!

- ДОЛОЙ БАЛКОН!

1953 год

С того самого момента, как Пер Ольсен вошел в нашу хибарку, мы поняли, что он отнюдь не из породы обычных чиновников. Нашим новым администратором от ЮНРВА был датчанин лет пятидесяти, но у него не было ни голубых глаз, ни светлых волос. Он был славный человек с тем чувством заразительного доброго юмора, что помогает быстро преодолеть натянутость, которую испытываешь с большинством иностранцев.

Свои рекомендации Пер Ольсен заслужил в отголосках одной из самых кровавых в истории войн - войны между мусульманами и индуистами в Индии. В ходе обмена насе-лением, последовавшим за образованием Пакистана, буквально за один день возникло около двадцати миллионов беженцев. Гуманитарной работой среди них Ольсен заслужил высокий авторитет. Но Иерихон был для него нечто другое, чем просто новое место рабо-ты.

С самого начала, когда датчанин попросил своих арабских помощников о встречах, отец был под впечатлением от Пера Ольсена.

- Это прекрасный человек, - сказал мне Ибрагим. - Я уверен, что у него здесь осо-бые дела.

Мне уже стукнуло семнадцать, и я хорошо владел английским. В добавление к по-стоянному преподаванию в школе Вади Бакка, я был переводчиком у своего отца. Таким образом, я с самого начала был как бы частью его дружбы с Пером Ольсеном.

Оказавшись в стране и разобравшись в возможностях арабов, Ольсен зашел к нам домой.

- Я хотел бы опереться на вас, хаджи Ибрагим, как на своего личного советника.

- Я всего лишь скромный служащий Объединенных Наций. Я всегда к вашим услу-гам по первому вашему слову.

- Мы собираемся интересно провести здесь время, - сказал Ольсен, выхватив из пачки в кармане своей рубашки длинную, тонкую шиммельпеннинкскую сигару. Отец по-пробовал.

- Гмм, совсем другое дело, - сказал отец. - Отличная.

- Теперь, когда мы подымили в вашем доме положенные сорок секунд, позвольте мне поговорить с вами, пусть не совсем как с братом, но как с человеком, которого я хотел бы иметь на своей стороне.

Отец улыбнулся.

- Что вы хотели бы узнать обо мне? - продолжал Пер Ольсен.

- Ваши звание и репутация опередили вас, - сказал отец.

- Худшее я повидал на границе Индии с Пакистаном. Желаете ли вы знать подроб-ности того, что я собираюсь делать?

- Лишь время покажет, можно ли Индию перенести на Палестину.

- Мне слишком много приходилось быть свидетелем того, как людскую испорчен-ность усыпляют ощущением ложной безопасности. Короче говоря, - сказал Пер Ольсен, - я не за тех и не за других. Меня не интересует еврейская или арабская политика. Моя пер-вая жена была еврейка, ее убили нацисты в Дахау. Слава Богу, не было детей. Теперь у меня жена мусульманка, она работала медсестрой вместе со мной в Индии. У нас трое де-тей. Как видите, у меня все перемешалось.

- Великолепная сигара, - сказал отец, наслаждаясь.

Двое мужчин надолго замолчали, стараясь пробиться через время, пространство, культуры, подозрения.

- Чего же вы хотите? - спросил отец.

- Я дал согласие ехать в Иерихон, потому что смог взяться за особое поручение. Как вы знаете, безделье и отчаяние - вот двойное проклятие беженцев. С голодом и болезнями можно справиться. Все это вместе порождает преступность, террор, сумасшествие. Будь у меня бог, это был бы принцип "помоги себе сам". Вот я и готов помочь вам начать помо-гать самим себе. Я хочу сделать в Акбат-Джабаре нечто такое, что поразит других, кто на-ходится в положении беженцев, и выведет их из их летаргии.

- Что вы знаете об арабах?

- Хаджи Ибрагим, я не дурак. За тем я к вам и пришел. Впервые я узнал о вас от монсиньора Гренелли, ватиканского наблюдателя по беженцам. Он рассказал мне о вашей долгой войне в одиночку в Цюрихе. И я поставил себе целью узнать о вас как можно больше подноготной. Ну, так что же вы скажете? У меня есть средства, есть план.

- Мой первый совет, Пер Ольсен, - двигаться медленно. Очень медленно.

Казалось, отец претерпел духовное возрождение, когда Ольсен и ЮНРВА запустили волну активности. В Иерихонской долине послышался шумок строительства.

Было возведено шесть школ, из них две для девочек.

Были построены всякие медицинские учреждения, больницы, малярийный диспан-сер, установка для хлорирования воды, здание регидратации, центры дополнительного питания для младенцев и молодых, среди которых была ужасная смертность.

Вдоль шоссе выросли мечети, ритуальные бойни, магазины, полицейский участок, продуктовые склады, раздаточные центры, транспортные станции.

Активная деятельность означала вытолкнуть нас из глубокой летаргии, она была знаком того, что жизнь приходит на смену смерти. При Пере Ольсене и отце в качестве связного с шейхами и мухтарами дело плавно пошло.

Однажды вечером, через шесть месяцев после приезда Ольсена, мы с отцом сидели у него в кабинете, покуривая шиммельпеннинки. С огоньком в глазах он открыл ящик сто-ла.

- Вот, - сказал Ольсен. - Разрешение на разработку плана развития. Фабрик, рудни-ков, промышленности, сельского хозяйства. Пилотная разработка замостит путь для по-добных планов по всему Западному Берегу.

- А не будет ли это очень дорого? - спросил отец.

- Это рассчитано на окупаемость за пять лет.

- Пять лет?

- Вы сами говорили двигаться медленно.

- Да, двигаться медленно, потому что жизнь здесь, на дне мира, течет медленно. Медленно, потому что мы не можем впитать извне слишком много совсем нам чуждого. Но вы говорите, что пять лет надо будет что-то постоянно платить. Согласиться здесь на постоянство - значит перейти политическую грань. Мы ведь не собираемся остаться в Ие-рихоне навсегда.