– Мы вообще не вдавались в такие подробности – и поступали совершенно правильно.
Лесли нажала клавишу «пауза».
– Эта девочка – Хэйли Слэйтер. Вторая дочь, пятнадцать лет, в настоящее время студентка-второкурсница Академии Святой Троицы. Они с братом учатся в ней сейчас.
Джон отметил это с интересом:
– Ага... это что-то новое. Я не помню, чтобы они посещали католическую школу.
– Они не посещали. В прошлом году все трое детей учились в частной школе Адама Брайанта. Многие сенаторы и высокопоставленные чиновники отправляют туда своих детей, когда начинается сессия законодательного органа. Это хорошая школа, никакой показухи, надежные академические знания. В общем... сразу после смерти Хиллари губернатор забрал Хэйли и Хайятта из школы Брайанта и отдал их в Академию, вот так, быстро.
– Запомним.
– А это Хайятт. Ему, кажется, двенадцать. Сметливый парнишка. Я как-то брала у него интервью. – Лесли повторно нажала на клавишу «пауза», и запись пошла дальше. Они внимательно рассмотрели присутствующих – множество высокопоставленных лиц и большое количество неопознанных друзей и родственников.
– Конец пленки, – сказала Лесли.
– Ты говорила, у тебя есть запись с друзьями Хиллари, – напомнил Джон.
– Сейчас. – Лесли вынула из видеомагнитофона кассету с записью похорон и полезла в сумку за следующей. Она поставила ее и нажала клавишу «пуск».
Видео. Школа Адама Брайанта, вид с улицы.
Лесли пояснила:
– Этот сюжет я помню. Его делала Джойс Петрочелли. Пока идут кадры школы, можете представить себе голос Джойс за кадром; она читала текст вроде следующего: «Учащиеся школы Адама Брайанта скорбят о смерти подруги, и всем нуждающимся оказывается психологическая поддержка...»
– Верно, я помню сюжет, – сказал Джон. – Теперь нам нужно попробовать отыскать ту самую подругу, которая звонила в «службу спасения» – так что смотрите и слушайте внимательно.
На экране появилась симпатичная светловолосая девушка с несчастным лицом; она говорила в микрофон, видневшийся у нее под подбородком:
– Она была... она была действительно замечательная. Мне будет не хватать ее.
Джойс Петрочелли, находившаяся за кадром, спросила:
– Вас многое связывало?
– Ну, в общем...
– Это не она, – сказал Карл.
– Да, не она, – сказал Джон.
Лесли нажала клавишу быстрой перемотки вперед и держала до тех пор, пока на экране не появилось другое лицо – молодой человек. Она снова перемотала пленку до следующего лица. Молодая негритянка.
– Это так печально... мы с нетерпением ждали выпускных экзаменов... Я хочу сказать, у нее впереди была вся жизнь... – Девушка начала плакать.
– Вряд ли это она, – сказала Лесли.
Джон посмотрел на Карла. Карл отрицательно покачал головой.
Быстрая перемотка. Круглолицая девушка с кудрявыми каштановыми волосами.
– Хиллари всегда была такая веселая. Она не заносилась и ничего такого, хотя и была дочерью губернатора – она просто вела себя, как все мы. Она была чудесная.
Не то. Быстрая перемотка.
Еще два юноши.
Потом снова девушка – с короткими белокурыми волосами, нервно ломающая пальцы.
– Ну... мы вместе с Хиллари пели в хоре, она замечательно пела...
Карл подался к экрану, и Джон тоже. На лице Лесли отразилось сомнение.
– Это просто ужасно, понимаете? Сегодня она с нами, а завтра ее нет. И просто не знаешь, что думать, что говорить...
– Нет, – сказала Лесли.
– Нет, – согласился Джон.
Но на этом запись кончалась. Они не нашли Подругу 911.
– Что еще? – спросил Джон.
– Еще три пленки, – сказала Лесли. – Я достала наш сюжет о Мемориальном фонде Хиллари Слэйтер и пару сюжетов, сделанных в дополнение к основному. М-м... вот этот о правильном хранении лекарств, а это сюжет Дэйва Николсона о том, как держать в порядке домашнюю аптечку.
Последние два Джон отмел решительным жестом.
– Нет, дополнительные сюжеты нам не нужны, если только в них не упоминается о Хиллари.
– Не упоминается. И еще я взяла... – она посмотрела на Джона, словно спрашивая его согласия, – запись, сделанную на митинге губернатора, с твоим отцом.
Джон внутренне напрягся и сказал:
– Хорошо, прокрути ее. Может, мы сумеем понять, о чем он говорил.
Это были знакомые кадры – до боли знакомые. Вот Лесли стоит перед камерой, а на заднем плане виден Папа, возвышающийся над толпой. Лесли явно ждет реплики, после которой она должна начать свой репортаж с места события.
– Странно, правда? – сказала Лесли. – Я еще даже ничего не говорю, а они там на студии записывают все с самого начала. Думаю, Тине Льюис нужен был этот материал – вот и весь разговор.
Как и в тот день, Джон почувствовал острое желание выругаться, разве что теперь он постарался сдержаться. Папа говорил, но они практически не слышали слов.
– Э-э... сделай чуть погромче, пожалуйста. Лесли прибавила звук, и слова Джона Баррета – старшего стали различимы.
»...Губернатор, я прошу вас, обратитесь к своему сердцу и измените свою политику, ибо если вы этого не сделаете, Господь сделает это за вас...»
Карл, зачарованный видом и голосом старика, пророчествующего с бетонной чаши, подался вперед и напряженно всматривался в экран.
Джон смотрел на Папу совершенно новыми глазами. Внезапно он осознал, насколько он солидарен с этим маленьким человеком, с этим одиноким голосом, выступающим против толпы.
«Подобно древнему царю Навуходоносору, – говорил Папа со слезами на глазах, – вы создали свой образ, призванный увлекать людей: возвышенный образ, могучий образ, великий образ – куда более великий, чем вы сами. Но прошу вас, остерегайтесь: Господь напомнит вам, что вы вовсе не этот образ».
Джон видел реакцию толпы – враждебность, ненависть. Но Папа продолжал, он просто продолжал проповедовать с пылом отчаяния.
И неудивительно, подумал Джон. В этот момент, когда толпа насмехалась и издевалась над ним, а его собственный сын стыдился его, он знал о Хиллари и знал об Энни. Он говорил от их лица – и от лица скольких еще? И сколько еще он знал такого, чего Джон, Карл и Лесли пока не обнаружили? Сколько раз желал он, чтобы кто-нибудь, кто угодно выслушал его, но никто не слушал? Вероятно, губернатор даже не видел его письма. Его собственный сын относился к его убеждениям с недоверием. Неудивительно, что Папа стоял там один-одинешенек.
Это был не сумасшедший и не религиозный фанатик. Это был убитый горем человек, которого толкнули на крайние шаги, который просто хотел поступить правильно, просто хотел быть услышанным.
– Почему бы тебе просто не заткнуться, болтун? – раздался голос из толпы. Джон напряг зрение, пытаясь рассмотреть человека, прокричавшего эти слова, но безуспешно.
– Истину должно доносить до людей, даже оглушенных вопиющей ложью, ответил Папа.
– Опять он, – послышался женский голос.
– А ну слезай с клумбы! – прокричал еще кто-то. – Тебе здесь нечего делать!
Потом толпа принялась скандировать Папе в лицо:
– Ура, Хирам! Ура, Хирам! – и Папины слова потонули в шуме и криках.
Джон смотрел, как Папа, со страдальческим выражением лица, пытался достучаться, докричаться до людей. Но рев толпы перекрывал его голос. У его ног вырос угрожающий лес кулаков.
– Довольно, – сказал Джон. – Останови здесь.
Лесли нажала клавишу «пауза». Изображение на экране застыло. Там стоял Папа, простерев руки к толпе – и его окружала толпа, разъяренное сборище людей, потрясающих кулаками, выкрикивающих проклятия с искаженными от гнева лицами. Надпись на экране могла бы гласить: «Распни его!»
Джон бессильно опустил голову, закрыл лицо ладонями. Ему нужно было собраться с силами.
Лесли сомневалась, стоит ли продолжать просмотр записи.
– Я не знаю... Возможно, это все, что есть с твоим отцом...Потом его схватят и вытащат оттуда. Не знаю, захочешь ли ты видеть...
Джон несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь справиться со своими чувствами, а потом вытер набежавшие на глаза слезы.