– Я видел вас обоих! – сказал Джордж.

– Я тоже хочу выступать по телевизору! – заявила Виктория.

– Милый, ты скажешь чего-нибудь? – спросила Дин. Макс медленно, протяжно вздохнул и посмотрел на жену.

– Ну... это было немного. – Потом он внезапно расплылся в улыбке. – Но это было неплохо! Они обнялись.

Сюжет о носороге кончился, и началась реклама. Режиссер Сузан развернулась на вращающемся кресле и тихо, изумленно выругалась:

– Как так получилось, что я ничего об этом не слышала раньше?

Тина по-прежнему стояла у стены и смотрела застывшим взглядом на лицо Джона Баррета на мониторе, передававшем изображение с камеры Три.

– О чем не слышала?

– Да о дочери Слэйтера!

Тина, казалось, проигнорировала вопрос и обратилась к Рашу:

– Этот сюжет слишком затянут. У нас едва хватило времени на видео с носорогом. Раш заглянул в сценарий.

– Ага, ладно, можете выбросить его из семичасового выпуска.

– О нет, не надо – выбросите носорога! – воскликнула Сузан.

– Занимайся своей работой! – отрезала Тина. – Я буду решать, что выбрасывать, а что нет!

Сузан мгновенно прикусила язык, сочтя за лучшее воздержаться от дальнейших высказываний. Она глубоко вздохнула, развернулась обратно к мониторам и снова занялась своей работой:

– Хорошо, камера Два, Эли крупным планом. Камера Один будет снимать Барри с комментариями...

Джон физически чувствовал холодок, исходящий от Эли, но сохранил профессиональное спокойствие, подготавливаясь к следующей части выпуска. Он вышел в эфир с сюжетом, но на этом история не кончилась. Еще оставалась заключительная часть программы, и еще оставался семичасовой выпуск.

34

Губернатор Слэйтер попрощался со своим шофером Брайаном и вошел в заднюю дверь особняка, перекинув через руку пальто, залитое кофе.

Он нашел горничную Элис на кухне, занятую приготовлением обеда. Это была очень милая пожилая вдова. Она и ее покойный муж многие годы дружили с семьей Слэйтеров.

– Здравствуйте, губернатор.

Он буркнул, не глядя в ее сторону:

– Здравствуйте, Элис.

Она заметила мрачность хозяина.

– Что, трудный денек выдался?

Губернатор остановился, немного смягчился и нашел в себе силы посмеяться над своей неприятностью, развернув и показав Элис пальто.

– Вот, пролил кофе...

Она моментально забрала у него пальто.

– Не расстраивайтесь. Позвольте мне позаботиться об этом.

– А где Эшли?

– О, кажется, пошла покупать цветы и семена. Должна возвратиться с минуты на минуту.

Губернатор чувствовал себя почти идиотом, задавая следующий вопрос, который, однако, должен был задать:

– Гм... а куда она пошла – в оранжерею Уоррена?

– Да. Она так сказала. Там сегодня распродажа.

– Значит, она... она не собиралась идти еще куда-нибудь – ну там, покупать одежду или обувь? Элис рассмеялась.

– О Боже, понятия не имею, господин губернатор.

– Гм. Есть какая-нибудь почта?

Элис указала на кухонный стол – туда обычно складывали почту, которую она просматривала. Никаких бандеролей или посылок губернатор не увидел.

– А посылок сегодня не приходило?

– Нет. Вся сегодняшняя почта на столе. Он почувствовал себя лучше.

– Ладно... Хорошо... Я хочу принять душ и вздремнуть перед обедом.

– Я вас позову, когда накрою на стол.

Губернатор торопливо прошел по огромному дому и поднялся в спальню, чувствуя, что нервное напряжение начинает спадать. Ладно. Это его дом, его надежное убежище, куда никто-в том числе и пророки – не может войти. Замечательное чувство.

Он снял пиджак и лениво бросил на кровать, потом прошел в ванную комнату, на ходу развязывая галстук и тихонько напевая себе под нос. Хороший горячий душ, вот что ему нужно сейчас.

О нет. Что это стоит рядом с туалетным столиком? Губернатор уставился на предмет, боясь подойти ближе, отказываясь верить, что это действительно... коробка для обуви. И только когда он решил, что это шутка, заранее подготовленный розыгрыш, он заставил себя подойти и снять с коробки крышку.

Так и есть. Конечно, он обнаружил внутри пару темно синих кроссовок.

Он скинул с ног туфли и примерил кроссовки. Точно ВПОРУ

– Эй! – донесся до него голос Эшли. – Ты нашел что-нибудь? – Она говорила лукавым голосом – как всегда, когда делала ему какой-нибудь сюрприз.

Губернатор пребывал далеко не в восторге, когда стремительно вышел из ванной, все еще в кроссовках.

– Что это значит?

Она была в восторге.

– О, похоже, они тебе в самый раз!

– Да, вот именно! – раздраженно рявкнул Слэйтер. – Точно по ноге! Так откуда они взялись?

Эшли опешила от его раздраженного тона.

– Но... Хирам, они ничего не стоили. Теперь он сорвался на крик:

– Откуда они взялись? Теперь Эшли тоже закричала:

– От Уэйда Шелдона!

– Уэйд Шелдон! – Губернатор был потрясен и озадачен. Несколько лет назад они с Уэйдом Шелдоном занимались организацией спортивного клуба. – А он откуда взял их?

Эшли, полная негодования, перешла к обороне.

– Я думала, тебе будет приятно.

– Отвечай на вопрос!

– Он заказал их по каталогу. Они ему не подошли, и он решил подарить их тебе. А мне отдал сегодня утром, когда я заходила проведать Марси.

Марси. Жена Уэйда. Чепуха какая-то. Знакомы ли Шелдоны с Джоном Барретом? Когда Эшли получила кроссовки – до или после маленького пророчества Джона Баррета? Откуда Джон Баррет знал, что Эшли зайдет в гости к Марси? Откуда он вообще знал, что Уэйд заказывал кроссовки?

– Когда ты заходила к Марси?

– Около десяти утра. А что?

Слэйтер сел на кровать. Он сбросил кроссовки с такой ненавистью, словно они были его кровными врагами.

– Я просто... просто пытаюсь понять эту историю, вот и все. Здесь должно быть какое-то объяснение! Должно быть! Чаша терпения Эшли переполнилась.

– Возможно, это просто потому, что Уэйд твой друг – или понятие дружбы тебе незнакомо?

– Все не так просто!

– И что такое, по-твоему, эти кроссовки – взятка?

– Не взятка... Может, розыгрыш...

– Хирам Слэйтер... – Эшли сообщила, куда он может отправляться, и вылетела из спальни.

Шесть часов пятьдесят минут вечера.

Джон снова проверил свой грим, стоя в гримерной перед огромным, ярко освещенным зеркалом, и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Ему становилось все труднее сохранять профессиональное самообладание, когда в душе бушевали столь противоречивые чувства.

Одна его часть – профессионал, привыкший идти по течению, – набрасывалась на него с бранью, честила на все лады, кричала, что он страшно вредит своей карьере, людям, на которых работает, всей индустрии, сделавшей из него знаменитость.

В то же время где-то глубоко в душе Джона продолжал звучать один твердый, убежденный голос – вероятно, голос сердца, но сейчас Джон настолько запутался в своих разноречивых чувствах, что не мог сказать точно, – который призывал его неуклонно следовать избранным путем, не приводя никаких доводов, кроме того, что он поступает правильно.

В целом результатом этой внутренней борьбы явилось мучительное, тягостное, тошнотворное состояние, сильно напоминающее симптомы сердечного приступа, и Джон не мог дождаться, когда все кончится.

Он был рад, что Лесли сейчас здесь нет. Она, безусловно, стала бы нарываться на неприятности, и Джон хорошо представлял, насколько осложнилась бы ситуация, если бы Лесли начала гнать волну.

Он задавался вопросом, почему нигде не видно Бена Оливера. Уехал ли он домой? Или отошел в сторону, как Лорен Харрис? Эх, Бен, как же вы не посодействовали – самое малое, что вы смогли сделать, это проводить меня до виселицы и сказать «прощай».

«Что я вообще здесь делаю? – спрашивал себя Джон. – Как телеведущий я уже покойник, так почему бы не уйти с работы прямо сейчас, не продлевая мучения?»