Опять княжна.

Вместе с верительными грамотами из Совета, вчера с юга еще одно письмо пришло. Все Братство, оставшееся в Пустоземье, единогласно ответило: делай, что задумал. Мы за тобой. Велишь, тут все бросим и пойдем на север. Желаешь — с Пустоземья и Тракта соберем денег, сколько на постройку надо. Хочешь — войсками поможем. Зашлем какое посольство до Князя, чтоб отвлечь его… Ни один не предал, и ни один не отказался. Снова задумался Спарк о разнице между Землей и Висенной. И — в который раз уже — решил, что на Земле достойных людей ничуть не меньше. А что самому Игнату они нечасто попадались — ну, он же не показатель…

Как же давать имя распадку, когда сам себя правильно назвать не можешь. Путник? Не поспоришь: дорог отмерил знатно, иной за жизнь столько не прошагает. Паломник? И это правда: честно окунулся в Светлое Озеро. Посланник? Извольте, вот моя верительная грамота с большой красивой печатью. Проводник? Даже дважды: по волчьим землям на время Охоты, и на маршруте Земля-Висенна. Все определения верны, а значит, не годится ни одно…

Звезды мерцали во влажном весеннем воздухе. Катилась ночь. Ратин давно спрятал клинок, а Майс иголку с ниткой. Спарк лениво скользил глазами по лохматым верхушкам, темным ярам и блестящим ниточкам ручьев. Один лишь Рикард усердно рисовал магические символы, записывал, размечал и прикидывал. Костер устал и спрятался под черные угли. Но освещения магу хватало с лихвой. На вершине пригорка все так же рвался к небу яркий столб травяного цвета — цвета магии жизни.

3. Магия жизни. (3748–3750)

— Вот смотри, — говорит серый великан, набирая воздух, — Смотри, что будет!

Спарк послушно глядит на уложенное в захваты бревно. Лохматые лесные медведи Ур-Син разом замахиваются двухпудовыми колунами и опускают их точно по одной линии. Бревно звонко лопается на пару колод. Медвежонок поменьше, с колотушкой, выбивает двенадцатишаговую колоду из укладки вон — сразу на всю длину, что твой карандаш из пачки. Берет кованые щипцы с зубчатыми лопастями (они предусмотрительно помещены рядом), защемляет вторую колоду, рывком прокручивает ее — на плоскость, горбом вверх. Семерка молотобойцев как раз провернула колуны, выдохнула — и вышла на очередной удар. Кранк! Четверть вылетает, а вторую четверть мишка ставит боком, углом в нарочно пропиленное углубление. Теперь будут колоть по радиусам. Кранк! Вылетела доска. Кранк! Еще одна! Вдо-ох, выдох! Кранк!

Из-под навеса по всей поляне — запах грибов. Горные медведи пахнут камнем и сухим жаром. Лесные — грибами.

…Кранк! Колотушку боком, выбиты две последние доски. Медвежонок (на три головы переросший Спарка) обегает укладку. Хватает голову прежней четверти, закладывает на упоры. Забегает в хвост, колотушкой в торец — хонк! И здоровенная лесина, как живая, влетает обратно на козлы. А там уже семь колунов в ряд занесены. Кранк! Полетела доска! И еще одна. И еще. Спарк замерзнуть не успел — вместо бревна шестнадцать толстенных колотых досок. Медведи сидят вокруг и дружелюбно улыбаются. Старший снисходительно разъясняет:

— Вот. А сколько б ты их пилил своим mechanismo? День? Два? Октаго! И получил бы доски, спиленные по косослою. Они бы потом лопались. Из них никакой корабельный борт не наберешь. Из них гнутья никакого не получишь, хоть отпаривай, хоть не отпаривай.

— Зато руки не нужны, — поясняет Спарк. — Лесопильные станки чем берут: людей к ним не надо приставлять в таком числе, сколько вас тут собралось.

Лохматый великан отвечает уже без улыбки:

— Так ведь они из металла, эти твои mechano. Сколько в них стали! Да отменной. Зубья с пилы сходят за год, если пилить каждый день и точить как положено. Это наши резчики по дереву знают. Так ведь резьба — дорогое украшение. Не на деловые ж доски пилой тратиться! А наши колуны — смотри, они каменные все. Нефрит, кремний… Вот этот, — медведь легко вскидывает свой инструмент и прямо перед лицом Игната оказывается темная отшлифованная до блеска поверхность. Колун-«кельт» повернут лезвием поперек ручки, чтобы работник мог удобно стоять сбоку от дерева, — …Сделан за сто зим до начала Девяти Времен, когда мой предок отделился и утвердил свой клан. В нем только рукоятки меняются. А рукоятки что? Рукоятки в лесу новые вырастут!

Семерка досочников согласным гулом поддерживает старшего. Тот продолжает объяснять:

— Да, у нас рубанки со стальными языками. Да, топоры стальные тоже есть. Но ты же говоришь — пила длинная! — зверь озадаченно разводит лапы вполнеба, — Это ж сколько рубанков из одной пилы можно сделать!.. Нет, — крутит головой и сплевывает, — Невыгодно. Железо в оружии должно служить.

Медвежонок тихим воем просит разрешения. Старший кивает:

— Говори!

— А еще бывает жадное дерево попадется, как вот липа, — торопится младший артельщик, — Корнями захватит частички камня, а те в соководах и застрянут. И попадет на них пила, и что? Не сломает зуб, так ведь и не распилит все равно. А наш раскол — просто обойдет камень, тот сам вывалится. И когда сохнут доски, что колотые от середины лучами, их не корежит, как твои плоские!

Спарк молчит. Знает он все эти доводы. Разве что насчет камня, засосанного корнями — ему сомнительно. А объяснить строителям Висенны выгоды поточного производства — невозможно. Не так здесь много населения, чтобы имело смысл удешевлять стройку. Здесь дом строят не на века даже — навсегда. Вчера только крыли дубовым гонтом два жилых домика в распадке. Так медведи не поленились долбленые водостоки подвесить. И вкопать на заднем дворе бочку — Спарк там немножко плавать мог бы. И все это — чтоб дождевую воду собирать. Мало ли, вдруг засушливое лето случится. Река обмелеет, или там еще что… «Так дубовое ж все!» — спохватился Игнат, — «Эту ж воду в рот не возьмешь!» Медведи только отмахнулись: за три-де осени всю горечь вымоет, надо только не лениться водостоки от палого листа прочищать. «Три осени?» «А на сколько лет ты ставишь дом?» — искренне удивилась артель, — «Что такое три года, если хотя бы от восьми восьмерок взять?»

Вот и докажи им после этого, что бензопила — хорошо и правильно, потому что с ней может управиться одиночка. Нету одиночек у Висенны. На дороге одиночку всякий обидит. В бою у одиночки спина не прикрыта. Дом одиночке не построить. Одиночки сбиваются ватагами. Артелями. Или — как Братство начиналось…

Игнат вежливо улыбается, кивает старшему: хорошо, ты прав. И выходит из-под навеса в распадок.

А в распадке ветер гуляет. Резкий, сырой и холодный — ветер конца осени. В распадке листья носятся: уже не золотые. Рыжие да черные. Кончилось Время Золотого Ветра. Отошли Тени и Туманы. Сейчас — Время Остановки на дворе. Еще не зима, хотя снег и срывается порой. Уже не осень, хотя лед еще не стал на реке. Зябко и сыро, темно и тоскливо. Далеко-далеко отсюда, на Равнинах и в степи вокруг Волчьего Ручья, сейчас озимые сеют. Последние караваны из ЛаакХаара в купеческих дворах ценное железо разгружают. Тяжелый звон плывет над острыми черепичными крышами…

Здесь, в распадке, тоже звон стоит. Ничуть не хуже памятного лета, когда Волчий Ручей строили. По перелескам крыши топорщатся, блестят сланцевой плиткой. Трубы дымят. Кислый дым: корье жгут, щепки да стружки сырые. На реке водяное колесо крутится — там шлифовальная артель камни выглаживает. Под каждым кустом шатер, времянка или уже добротный сруб. Зверья полно, и людей хватает. Там и сям навесы, большие верстаки, разделочные столы. Под навесами лес на окна и двери сохнет. Прямо в коре сохнет, чтобы не порвало. Еще год будет сохнуть, потом ошкурят, на доску поколют, доску прострогают до нужной толщины… треугольником сложат — и опять сушить на год оставят. И только потом сортировать начнут. Спешить некуда: еще ведь и стены класть не начали. Еще только фундамент выводят.

Спарк направляется к тому самому холму, над которым теплой весной играл такой могучий, живой, зеленый фонтан. На холме вторая восьмерка медведей забивает фундамент храма. Именно что забивает: обычную землю втаптывает в опалубку из тех самых колотых досок. Прокладывает арматурой: сосновыми ветками, еловыми тонкими стволиками… выбрана древесина, которая только что не сочится смолой. В смоле, как известно, червяк не живет. Землю сыплют до верха опалубки, и потом трамбовками бьют, пока уровень засыпки не осядет вдвое, а трамбовка не начнет отскакивать, словно в гранит ударилась.