– Я могу позаботиться о себе сама. И тебе незачем волноваться. Наоборот, я хотела дать тебе выспаться.

Честное недоумение в ее голосе разъярило его еще больше.

– Я буду волноваться, потому что люблю тебя! – прокричал он, поворачиваясь к ней лицом. – И не хочу, чтобы с тобой случилось то, что могло случиться с твоим отцом. Ты и про него говорила, что он умеет постоять за себя, а он числится пропавшим уже более месяца!

Его вспышка повергла ее в молчание. Он не мог разглядеть черты ее лица в сумеречном свете, а единственным звуком в комнате было его собственное прерывистое дыхание.

– Как ты думаешь, что я говорил тебе, когда мы предавались любви? – спросил Мигель, не в силах вынести тишину. – Yo te quiero, yo te amo! Я хочу тебя, я люблю тебя! Я не говорил этих слов ни одной женщине. Я говорил их тебе на испанском, поскольку не осмеливался сказать на английском.

Он сделал паузу, молясь про себя, чтобы она потянулась к нему, заверила его в ответной любви. Но она стояла перед ним совершенно неподвижно.

– Я надеялся, что ты спросишь меня, но ты этого не сделала, – добавил он и подождал опять, но она молчала и не шевелилась. – Скажи же что-нибудь, пожалуйста.

– Я… – начала она, но ее голос задрожал, и ей пришлось сделать глубокий вдох. – Я не знаю, что и сказать, Мигель. – Нерешительно сделав несколько шагов, она присела на постель.

– Например: «Я люблю тебя тоже», – подсказал он, садясь рядом с ней и обнимая ее одной рукой. Дасти подняла ему навстречу свое лицо. Ее глаза были огромны, но в них не было радости, которую он ожидал увидеть. Он увидел в них неуверенность и замешательство.

– Не уверена, знаю ли я, что такое любовь между мужчиной и женщиной, – прошептала она. – Я знаю, что ты мне дорог, Мигель, это точно. – Она помолчала, прося взглядом поверить ей. – Но сейчас я могу думать только об отце. Я должна поехать туда еще раз, и поехать одна.

Мигель затряс головой, не осмеливаясь говорить. Он, наконец, нашел женщину, которую мог полюбить на всю жизнь, а она призналась лишь в том, что он ей дорог. Впервые он понял, как чувствовали себя женщины, которые клялись ему в своей любви. Он тоже говорил им, что они ему дороги. Ирония всего этого вызвала у него болезненную гримасу.

Мона была права, когда предупреждала его, что на этот раз пострадавшим может оказаться он. Неуклюже двигаясь, он убрал свою руку, встал и повернулся к ней спиной.

– Со мной все будет в порядке, – сказала она. – Пожалуйста, не волнуйся обо мне. Я возьму с собой Коди.

– О, прекрасно! Он очень помог твоему отцу.

Мигель услышал, как она нервно втянула в себя воздух. Он знал, что его сарказм ранил ее, но ему было уже наплевать па это. Скрип кровати подсказал ему, что она встала, но шагов к двери он не услышал.

– Мигель. – Ее голос был мягок, умоляющ.

Он отошел к окну.

– Уезжай, – сипло произнес он, с силой раздергивая в стороны шторы. – Делай, что считаешь нужным.

Она вышла из комнаты.

11

Деревья были украшены инеем. Дасти заметила это, когда свернула на знакомую ей дорогу в горы. Тополя, обрамляющие ручей в каньоне, за последние две недели потеряли свое осеннее золотое убранство. Она даже не заметила, когда именно. В холодном октябрьском воздухе ее дыхание оставляло за собой белый пар.

Дасти выбралась из «виллиса» и обошла покинутый лагерь. Коди бегал от одного заинтересовавшего его места к другому, принюхиваясь носом к земле, но запахи добровольных поисковиков отбили последние остатки запаха ее отца. Она так же бессмысленно, как и пес, бродила, поглядывая на лес поверх стен каньона.

Мигель прав, подумала она, вспоминая их разговор прошлой ночью. Чего она надеялась добиться одна? Однако как могла бы она бросить все и заняться лишь своей жизнью? Ее заполняли волны отчаяния, лишая сил, и она присела на большой камень. Дасти не хватало Мигеля, его присутствия рядом, его спокойной бодрости, его заботы, его нежности и силы. Его поддержки. Она начала зависеть от него. Не означало ли это, что она любит его? Он сказал, что любит ее… Нет, не могла она думать об этом сейчас!

Коди подбежал к ней и пофыркивал над ее склоненной головой. Она выпрямилась и спросила его:

– Что мне делать? Отказаться от отца и отправиться развлекаться в пустыню с Мигелем? – Коди взвизгнул и ткнулся носом в ее руку. – Но я не могу! – Она резко поднялась на ноги, и Коди потерся мордой о ее бедро. – Я так и не пойму, что на самом деле чувствую к Мигелю, пока не узнаю, что случилось с отцом. Ведь что-то еще можно сделать, чтобы отыскать его. Просто должно быть.

Она сделала несколько шагов, потом вернулась обратно. Так она и ходила: взад и вперед. Коди сидел, наблюдая за ней и поворачивая голову туда-сюда.

Сосредоточившись, она представила, что еще можно сделать. Первое: она может осмотреть уже обысканную местность в надежде наткнуться на какой-то след, который никто не заметил. Второе: она может расширить район поисков, очерченный сержантом Кели, и обследовать новые места. Третье: она могла бы еще раз осмотреть принадлежавшие отцу вещи. Интересно, вернут ли ей его грузовичок и остальное имущество? Если бы только ей удалось найти его дневники. В них должны быть записи о его планах или о маршруте. Четвертое: она могла бы опубликовать свое собственное объявление в местных газетах. Хотя официальные объявления гарантировали анонимность, но кто-то мог предпочесть поговорить с ней, а не с полицией. Пятое…

В ее голове было пусто, и она вздохнула. Пятого она придумать не смогла. Два первых варианта отняли бы много времени и были скорее всего безнадежными. А вещи своего отца она осматривала уже дважды.

Оставался четвертый вариант. Даже если объявление и вознаграждение информатору будут стоить ей всех сбережений на черный день. Но за своего отца она готова была заплатить любую цену. Нужно предпринять и немедленные шаги: не могла же она вернуться в город, поместить объявление, а потом сидеть и ждать. Правда, тогда у нее было бы время поразмышлять о Мигеле и его объяснении в любви. Но об этом она думать не могла. Для этих мыслей в ее бедной голове просто не хватало места. Однако нельзя оставаться и здесь и пялиться на то, что осталось от лагеря ее отца.

– Пошли, Коди, – позвала она и двинулась к джипу. Нужно снова поговорить с Хэнком, решила она. Он направил ее сюда. Если покопаться в его памяти, он может припомнить еще что-нибудь.

Коди узнал местность, когда Дасти по извилистой дороге подъехала к хижине Хэнка. Пес поднялся на четыре лапы и уперся носом в ветровое стекло, оставив на нем пятно. Из трубы поднимался дымок, когда Дасти остановилась, но дверь была заперта. Коди выбрался из джипа и рванул за угол хижины.

Последовав за ним, Дасти увидела Хэнка, бросавшего землю на длинный деревянный короб с натянутой на него сеткой. Взволнованно лая, Коди бросился к нему, а Хэнк уронил лопату, чтобы потискать его.

– Давно пора уже показаться в этих местах, – бросил ей Хэнк. – Я уже подумал, что ты забыла меня. – Он посмотрел за ее спину, – А где Счастливчик Джек? Располагается поудобнее у моего очага и уже ест мою фасоль?

Дасти покачала головой. Слезы, которые она сдерживала с того момента, когда шериф Кели объявил об окончании поисков, навернулись на ее глаза.

– Я не смогла найти его, – хрипло вырвалось из ее пересохшего горла.

– Но… – Хэнк взглянул на пса, который уперся передними лапами в его грудь, потом снова на Дасти. – Пойдем в дом и выпьем кофейку, – предложил он, приходя в себя.

Подхватив Дасти за локоть, он провел ее к передней двери. В хижине он усадил ее за маленький столик и достал две помятые оловянные кружки. Не менее помятый кофейник стоял на дровяной печи. Воспользовавшись потрепанным кухонным полотенцем, он взял кофейник и налил густой черной жидкости в кружки. Присев рядом с ней за столом, протянул ей одну кружку, потом достал с полки коричневую бутылку без наклейки и добавил несколько капель янтарной жидкости в горячий кофе.