– Мне твой скепсис понятен. Но если и найдется какой-нибудь умник, то он в эту кашу все равно не полезет. – А если все-таки полезет? – Я уж постараюсь, чтобы каша была с пылу, с жару. Полезет – обожжется. – Ты так складно врешь, что мне очень хочется тебе верить. – Правда всегда неказиста и поначалу не вызывает доверия. Увы, так ведется исстари. – Переболтать тебя может только попугай, – сердито сказал Жорж. – Притом, хорошо обученный. Я широко улыбнулся; это чтобы Сандульский расслабился.

– На худой конец, Жорж, мне придется изобразить из себя представителя милицейской мафии, положившей глаз на твой ресторан. – Тогда и тебя загребут. – Не загребут. Подумай, много ли ментов сидит за взятки или за предоставление "крыши"? – Единицы.

– Вот-вот… Всего ничего. Нас нельзя сажать, Жорж. Получается дискредитация государственных органов. А это непозволительно. – Твоими бы устами да мед пить.

– Не переживай, Жорж. Все образуется. С такими материалами на собственную персону Саша Грузин должен поверить – для него это привычно и понятно.

– А может, ну его к чертям собачьим? Уеду… и гори здесь все синим пламенем.

"Как же, ты уедешь?", – подумал я, внутренне расхохотавшись.

Уж кто-кто, а Сандульский, которого я знал с детства, готов был за копейку удавиться. Сомневаюсь, что годы сделали из него аскета и среброненавистника.

– Как хочешь, – невинно согласился я, сделав постную мину.

– Хрен с ним, с этим рестораном, подумаешь – какие-то полтора миллиона долларов… Жизнь стоит гораздо дороже. – Ты прав…

Сейчас с Жоржа можно было писать портрет святого великомученика-христианина, приготовившегося к выходу на арену римского цирка, где его ждали дикие голодные звери.

– Может, и уеду… – Ну, бывай. Деньги – это зло, – сказал я назидательно.

И уже взявшись за ручку двери я небрежно бросил через плечо:

– Мое предложение остается в силе. Если что надумаешь – звони.

Я был спокоен – у Сандульского не оставалось иного выхода, как согласиться с моими доводами.

Пусть перегорит. У меня время терпит…

А вот ему нужно поторапливаться. И он это поймет еще сегодня ночью, ворочаясь в постели.

Хотя, знай он, что последует дальше, думаю, его бессонница приняла бы хронический характер.

Киллер

Казалось, что дерево тихо стонало и молило о пощаде. Толстая кора, превращенная моими пальцами в крошево, падала на землю коричневым градом.

Утренний лес затих, притаился. Даже тугой на ухо дятел, ни свет ни заря угнездившийся среди узловатых ветвей старого дуба, перестал выдавать бесконечные автоматные очереди и, озадаченно склоня голову набок, с изумлением смотрел на человека, с упрямством одержимого терзающего древесный ствол.

Я отрабатывал удары "тигровой лапой". Последний год я тренировался редко, от случая к случаю, и сейчас наверстывал упущенное.

Неожиданно для себя мы нашли во всех отношениях удивительный приют. Это был полузаброшенный лесной дом отдыха в десяти километрах от автотрассы на берегу спокойной неглубокой речушки.

Еще лет пять назад около двух десятков домиков, рассыпанных в беспорядке среди лесных зарослей полнились отдыхающими, большей частью горожанами, которых привлекал чистый лесной воздух, великолепные песчаные пляжи и возможность уединения от мирской суеты.

Но теперь даже сравнительно недорогие путевки стали многим не по карману, и дом отдыха постепенно начал хиреть, превращаясь в дряхлого пенсионера, обломок ушедшей эпохи, тщетно пытающегося свести концы с концами за счет всяческих ухищрений.

Большей частью сюда приезжали те, кому были дороги воспоминания о давно ушедших днях молодых забав, своего рода патриоты дома отдыха.

Они изо всех сил старались вдохнуть жизнь в замшелого старца, устраивая посиделки с водочкой у костра под гитару, волейбольные и шахматные турниры, бег в мешках и прочие незатейливые игры непритязательного прошлого, когда имеющий в кармане червонец считался состоятельным человеком и приобретал полное право на первый застольный тост в "кухонном" парламенте, где можно было, особенно не таясь, рассказать очередной политический анекдот.

Остальной контингент не отличался разнообразием: несколько молодых пар, купивших путевку по случаю; две или три девичьи компании – эти приехали за романтикой и, что греха таить, в поисках острых ощущений; армянская семья, бежавшая из Карабаха и проживающая здесь, пока глава семьи не устроится с работой и не найдет пристанище; обслуживающий персонал от директора до конюха, каждый день с добротным русским матерком запрягавшего строптивую кобылу Машку, чтобы отправиться в близлежащую деревню за хлебом и молоком.

Пять, а возможно и больше, домиков пустовало. Незаселенными были и так называемые "генеральские" апартаменты – двухэтажный коттедж на шесть номеров люкс.

Поговаривали, что туда иногда заезжали районные чины, но кто и с кем из-за высоченного забора узнать было невозможно, а обеды для них готовились отдельно.

В пустующих домиках селились такие, как я с Сидором, случайные и залетные.

Судя по всему, плата за проживание здесь шла в карман директора дома отдыха. А потому мы пользовались некоторыми привилегиями, заключающимися в том, что нас никто не привлекал для участия в дурацких увеселительных "мероприятиях", а официантки в столовой не отказывали в добавке.

И почти все сотрудники, за исключением конюха, большого любителя выпить на дармовщину, делали вид, что нас просто не существует.

Такое положение вещей меня и Сидора вполне устраивало. Тем более что нам достался самый дальний домик, куда не хватало сил добраться даже вездесущему "водителю" кобылы Машки.

Мы отсиживались, дожидаясь, пока не стихнет шумиха по поводу исчезновения красной "девятки" вместе с ее пассажирами. Оставшихся у Сидора денег хватило, чтобы заплатить за месяц проживания в доме отдыха, и мы коротали время в усиленных тренировках, забредая для этого в самые глухие заросли лесного массива.

К сожалению, нельзя было поупражняться в стрельбе. Патронов у нас оставалось всего ничего, по запасной обойме на брата, не считая двух стволов, отобранных у "бригадира" и коренастого качка на вокзале.

Вчера вечером, после ужина, Сидор спросил:

– И долго еще мы будем тут клопа давить?

– Устал от отдыха? – Бля буду, устал!

– Ну ты, блин, даешь. Кормимся мы вполне прилично, природа вокруг не загаженная, вода в реке чистая, даже рыба водится… Что тебе еще нужно?

– Здесь все какие-то ненормальные, даже те две задрипанные телки, что я пытался закадрить.

– Но у тебя с ними вроде все шло на лад…

– Им, видишь ли, подавай романтику: охи и вздохи при луне, базар-вокзал о любви, кофе в постель… мать их так!

– Да-а, женщины… Кто их поймет?

– А чего там понимать? За буфера и на рояль.

– Вот потому тебя и сторонятся.

– Не всегда. – Но часто.

– Понимаешь, всегда так получается, что у меня времени в обрез. Не хватает на романтический треп.

– Тогда найди путану – и дело с концом. Проститутка похожа на такси: выбираешь какой хочешь маршрут и платишь по счетчику.

– Так ведь здесь глушь. Мне что, кадрить кобылу Машку? – А это дело вкуса.

Сидор расхохотался.

– Не ожидал, – сказал он, отсмеявшись.

– Чего именно?

– Оказывается, иногда ты можешь шутить.

– Наверное, сказывается наша безбедная курортная жизнь.

– И то верно…

– Ну, и чем закончился твой кобеляж? – спросил я Сидора.

– А я им прямо так и сказал: кончайте дурочек корчить, есть предложение устроить групповуху.

– И что в итоге? – В итоге оказалось, что было мало водки.

– Даже так?

– Ну… Я думал, им двух бутылок и за глаза хватит, но современная молодежь, оказывается, не чета нам. Для того, чтобы уложить этих свиристелок наповал, и ведра недостаточно.

– Это облом, – согласился я не без иронии.

– Короче, они изобразили оскорбленную невинность и слиняли, даже не поблагодарив за угощение. – А ты?