– Что дальше будем делать?

– Ноги уносить. И подальше.

– Куда?

– В лагерь, к профессору. Нужно выбираться из сельвы своим ходом. Если, конечно, они, – он ткнул пистолетом в сторону стрельбы, – не побывали там раньше нас.

– Как ты думаешь, кто это может быть? – спросил я, внимательно глядя на взволнованного Педро, который ругался почти не умолкая.

Мне почему-то не понравилась не свойственная ему суетливость. Кестлер был напряжен, как туго натянутая струна, хотя и пытался скрыть свое состояние под маской сквернослова. Хотя… может быть, я и ошибался. Если для меня клад наци был не дороже пустой пивной бутылки – на моих счетах денег хватало, чтобы безбедно дожить до ста лет, – то, похоже, кошелек Педро не отличался солидным весом. Я знавал "солдат удачи", и никто из них не мог похвастаться материальным благополучием по окончании своей опасной и нелегкой карьеры. Думаю, что и поваром Кестлер стал не от хорошей жизни.

– Уходим, – принял я предложение Педро и пошагал в заросли, не дожидаясь, пока Кестлер вскинет на плечи свой рюкзак.

Я почуял опасность, когда было уже поздно. Ярость, так и не нашедшая выход в несостоявшейся схватке с бандитами, притупила чувство предвидения, являющееся краеугольным камнем подготовки мастеров хэсюэ-гун высшей степени посвящения.

Я опоздал с прыжком на долю секунды. Педро уже спустил курок, когда я ввинтился в воздух. Боль каленым жалом угнездилась под правой лопаткой, мышцы свела судорога, и только долгие часы тренировок спасли меня от увечья – сгруппировавшись, я мгновенно расслабился и мягко приземлился на руки.

Теряя сознание, я услышал слова Педро:

– Извини, Мигель…

Волкодав

Я еще валялся в постели, когда зазудел телефонный зуммер. Нет, ну какой идиот беспокоит меня в такую рань?!

Я посмотрел на часы и чертыхнулся – оказывается, они натикали половину десятого. И все равно, мне не нравится, когда кто-то вольно или невольно сдергивает меня с постели в самый неподходящий момент.

С усилием подняв тяжелую похмельную голову, я посмотрел на симпатичную деваху, которая безмятежно раскинулась рядом, выставив свои обнаженные прелести напоказ. Это была уже не исландка; та отбыла в свои севера два дня назад, и мне ничего другого не оставалось, как побыстрее отыскать ей замену. Моя новая пассия родилась в Польше, но родители решили продолжить ее образование в Англии. Что она и делала, совмещая полезное с приятным – время от времени наезжая на полюбившиеся ей острова Средиземноморья. Судя по всему, у ее папаши денег куры не клевали.

Пока закручивалась исходная фаза операции "Альянс", мне позволили немного расслабиться и отдохнуть. Чем я и занимался в меру своих финансовых возможностей и фантазии.

Ну достал, ну достал! Телефон звонил не переставая. Я рывком поднялся с постели, быстро натянул плавки и поднял трубку.

– Алло! – Приятное женское контральто.

– Кто это? – грубо рявкнул я во весь голос.

– Господин Робинсон?

– А вы думали, что в номере поселилась Маргарет Тэтчер?

Это начальная фраза пароля – пробный камень. Если последует нужное продолжение, я тоже не останусь в долгу.

– Вы знакомы с баронессой Тэтчер?

Господи, до чего тупой народ собрался в отделе планирования спецопераций! Мне кажется, что любой, даже самый далекий от внешней разведки человек, услышав наш совершенно бредовый диалог, сразу поймет, кто мы на самом деле. Нести такую чушь могут или умалишенные, или тайные агенты – во избежание чреватых последствиями накладок пароль должен напоминать абракадабру.

– Я знаком с герцогом Эдинбургским.

– Что вы говорите? Поздравляю. А вы любите ром?

– Предпочитаю текилу.

– Я с вами согласна – ром удивительная гадость. Может, вы пригласите меня на ужин?

– С удовольствием. Когда?

– Скажем, сегодня вечером… ну, например, в половине десятого. Я буду вас ждать в кафе "Петрос".

Ага, значит, в половине десятого… Плюс пять, получается тринадцать минут третьего. Нет, не ночи, а дня. И не в кафе "Петрос", а в ближайшей к нему забегаловке, но на противоположной стороне.

– Как я вас узнаю, мисс?

– На мне будет черное платье с кружевами.

Понятно. Не черное, а белое. И никаких кружев, рюшек и прочее. Но самое главное – она знает меня в лицо, так что ошибки быть не может. А все потому, что моя собеседница не поправила меня, признавшись, что она не мисс, а миссис.

– До вечера, дорогая…

Это уже моя самодеятельность. А вернее, месть за звонок не вовремя.

– До встречи… дорогой.

Вот зараза! Интересно, что это за штучка? Несмотря на ее глубокий бархатный голос, мне она уже не понравилась.

– Майкл? С кем ты разговариваешь?

О, подала голос и моя обнаженная маха. Я обернулся. Приняв соблазнительную позу, русоволосая прелестница невинно хлопала длинными ресницами.

– С нечистой силой… – буркнул я и пошел в ванную, чтобы под ледяным душем смыть остатки прекрасного настроения, в котором я пребывал с прошлого вечера.

Прозрачный намек польки на продолжение ночных скачек я проигнорировал напрочь – женщины почему-то считают, что настоящий мужчина должен быть готов к сексу в любых обстоятельствах, как племенной бык…

Кафе мне понравилось. Оно было стилизовано под пиратский бриг со всеми полагающимися такому имиджу прибабахами. У входа стоял толстопузый швейцар – одноногий! – в расшитом фальшивым золотом камзоле и треуголке. На груди у него висел боцманский свисток, а у пояса болталась абордажная сабля, скорее всего бутафорская. Будь у него в напарниках еще и говорящий попугай, он был бы вылитый Джон Сильвер из романа Стивенсона.

Я пришел раньше назначенного времени. Перед этим я прошагал по Лимассолу километров пять, чтобы убедиться в отсутствии "хвоста". Конечно, я и в мыслях не имел, что меня кто-то здесь пасет, но, как говорится, береженого Бог бережет. Я плутал по городу и мысленно благодарил старину Горби, открывшего "железный занавес": здесь болталось столько наших доморощенных крутых с габаритными размерами чуть больше книжного шкафа, что мои сто девяносто сантиметров без ботинок растворялись в общей массе как инфузория туфелька среди амеб.

Народу в кафе было немного. Обеденные страсти уже закончились, а отставшие от остальной массы туристы-лентяи, наверное, перебились всухомятку и залегли в спячку до вечернего променада. Главный пират – администратор, одетый в черное с серебром, со зловещей рожей корсиканского бандита – определил меня за двухметровый дубовый стол, привинченный к полу. Я пока не стал заказывать еду, лишь попросил принести для начала оливки и узо со льдом. Молоденький пиратик с румянцем на всю щеку материализовался из воздуха, словно сказочный черт перед Балдой, и, показав мне все свои тридцать два зуба, сервировал стол с такой невероятной быстротой, будто на нем лежала скатерть-самобранка. Все, что я успел сделать, перед тем как он испарился, так это кивнуть в знак благодарности.

Половина третьего. Без десяти три… Три… Я беззаботно потягивал узо, но мои нервишки вдруг сжались в комок, рассыпав по спине тысячи мелких колючек. Я хорошо знал такое состояние и почти был уверен – что-то случилось. В нашей профессии точность и обязательность – едва не главные условия обеспечения выживаемости, пока разведчик работает "на холоде". Я почему-то не думал, что Кончак прислал мне неопытного связного, работающего в нашей системе без году неделя. Я считал себя – и, надеюсь, не без оснований – одним из лучших, а такими кадрами даже мой шеф, этот беспринципный сукин сын, не разбрасывался. Тем более, что я ходил у него почти в друзьях, несмотря на разницу в возрасте и служебном положении.

Она вошла и остановилась, будто остолбенела. Я ее узнал сразу. Это была Гюрза. В белом платье, черном парике, с искусно наложенным гримом, она казалась моложе на добрый десяток лет. И главное – в ней ничего не осталось от той русской мымры с оранжевой "химкой", которую я увидел при первой нашей встрече. Теперь она со своей французской фигурой была похожа на состарившуюся фотомодель.