— Ну ни фига себе! — прошептал Питер. — Чуть не облажался.

— Отлично просчитано, — возразил Мэтью. Его уверенность в Вожаке была абсолютна и неколебима.

Теперь Эндрю мог с более удобной точки оглядывать дорогу в обе стороны. По его сигналу — два коротких свиста — мы должны были подхватить ветку и кинуться со всех ног. Мы чуть не сорвались по ошибке, когда услышали его чих, до того были на взводе. Но вот тишина просто мертвецкая, свист, и мы срываемся с места!

Звук автоматной очереди достиг наших ушей, когда мы еще не успели добежать до середины дороги

— Тра-та-та-та-та, тра-та-та-та-та!

На бегу мы оглянулись, но источник пальбы определить не смогли. Затем сверху раздался голос генерал-майора:

— Не знаю, почему вы все еще бежите, вы оба давным давно мертвяки!

Задрав головы, мы увидели его на самой верхотуре дома. Генерал-майор был настоящим снайпером. Он находился на одной из тех позиций, которые мы избрали в качестве идеальных точек для нападения на русских. На крышу Стриженцов можно выбраться через чердачное окно.

Кренясь и шатаясь, мы сошли с дороги, уронили ветку и рухнули. Мертвецы. Но расстроены собственным убийством мы были не очень. Генерал-майор выбрал самую лучшую позицию, с которой открывался обзор на все стороны. Через траву мы благоговейно наблюдали, как он проворно слезает c крыши по толстенной водосточной трубе. Мы впервые видели, чтобы кто-то из наших родителей рисковал жизнью. (Разумеется, наши матери рисковали жизнью, когда производили нас на свет. За это мы их одновременно уважали и презирали. Они перестали иметь значение ровно в ту секунду, когда мы его обрели.)

Эндрю съежился в кустах. Неужели генерал-майор аннулировал задание? Пока ты движешься, нет ничего страшного в том, что ты мокрый с ног до головы, но вот когда неподвижно валяешься на Земле — это совсем другое дело. Эндрю было стыдно, что его так трясет.

— Не повезло, — прошептал мертвый Мэтью.

— При чем тут везение, — ответил Эндрю. — Это просто тупость.

Отец Эндрю, переставший быть генерал-майором, открыл заднюю калитку.

— Заходите же! — сказал он с притворным нетерпением.

Мы занесли ветку внутрь и оттащили к сарайчику из гофрированного железа. Лучший отец скрылся в доме. Земля рядом с деревянными козлами была усыпана щепками и опилками. Вскоре отец Эндрю вернулся, и мы с ним распилили бревно на поленья. После чего сложили поленницу под покатой крышей из гофрированного железа.

— Хорошо поработали, — похвалил отец Эндрю, который милостиво отложил на потом разбор полетов.

Пока мы пилили и складывали поленницу, Эндрю дрожал в сторонке. Он уже был не мокрым, а лишь сыроватым. Заняться дровами отец ему не позволил. Один раз, когда Эндрю хотел поднять откатившееся полено, отец остановился и ткнул пальцем в самый дальний угол. Эндрю послушно побрел туда. Никакого другого наказания не было. Во всяком случае, у нас на глазах. Но поскольку обычно Эндрю — самый ценный помощник, особенно в саду, то запрет помогать был обидным. Мы знали, что настоящее и вполне заслуженное наказание последует позднее и следующие несколько дней Эндрю скорее всего будет ходить в брюках и рубашках с длинными рукавами.

После колясочной гонки мы не видели Пола целый месяц. Его держали на казарменном положении — так Пол определил свое положение, когда вышел. Отец у Пола был неприятным и злобным. Мы с младенчества поняли, что ему нельзя доверять. Отец Эндрю лишь подтвердил наше мнение, назвав его «долбанутым коммунякой». Отец Пола ездил на «Фольксвагене»-жуке — машине, которую сделали по приказу Адольфа Гитлера для жителей Третьего рейха. На заднем стекле автомобиля была пришлепнута наклейка: «Atomkraft? Nein Danke!» (А сам он носил значок «Ядерная энергия? Нет, спасибо!») Отец Пола верил в одностороннее ядерное разоружение. И это в тот самый момент, когда советские ракеты СС-20 были нацелены на авиабазу Стиклендс, расположенную в каких-то двадцати милях от нашей деревни. Словом, информация об отце Пола тревожила и пугала. Мы страшно боялись, что, когда Пол не с нами, ему без конца промывают мозги. А вдруг он вернется к нам другим? Перестанет быть сторонником Войны? Лучше быть мертвым, чем красным, — вот как сформулировал отец Эндрю свою позицию, и нашу тоже.

За тот месяц, пока Пол пребывал в заточении, мы организовали за его домом наблюдение. Как умели, мы следили за ним, готовые по первому знаку устроить ему побег. Пол жил в Домике Егеря, в юго-западном углу Парка (см. Карту). За домом располагалась квадратная лужайка, окруженная лохматыми клумбами и высокой живой изгородью из кустов бирючины. Но если забраться на одну из елок в соседнем лесу и направить бинокль Мэтью на окно спальни Пола, то можно было установить связь. Пол прекрасно знал, что мы предпримем. Мы ведь не делали ничего нестандартного. Уже в первую ночь, как только стемнело, он выключил свет в своей комнате и начал фонариком подавать сигналы. Мы едва успевали записывать и расшифровывать световые вспышки, так не терпелось ему пообщаться с нами. Пол сигнализировал: ненавижу/отца/заперт/попробую/вырваться/быстрее/тчк В следующую ночь он сообщил: не/могу/слежка/свиньи/отомщу/тчк Пару недель его сообщения были примерно в таком же духе, а потом забрезжила надежда: мама/добреет/тчк.

Почти месяц Пол просидел у себя в комнате. Он читал. Все подряд — про смерть и убийства. Отец отвез его в библиотеку в Мидфорде. Ночью мы отбивали морзянкой слова поддержки, а Пол лежал в кровати, вглядываясь в водянистые всплески света на потолке. «Остальные там, — думал он. — Остальные свободны. Я не сделал ничего плохого. Во всем виноват отец. Он ненавидит отца Эндрю, потому что тот лучший отец на свете. Поэтому он зовет его монстром. Фашистом. Эх, если бы отец Эндрю был и моим отцом. Жалко, что мы не братья и у нас разные отцы. Жалко, что мой отец не умер, как отец Мэтью».

Мать у Пола была доброй, впечатлительной и вечно заблуждавшейся женщиной — как все женщины. Обычно она смиренно соглашалась со всем, что говорил ее муж Конечно, в том не было бы ничего страшного, если бы отец Пола обзавелся правильными взглядами. Но он целые две недели даже слышать не хотел, чтобы Пол навестил Эндрю, или Питера, или хотя бы Мэтью. Мать Пола была слабой женщиной и дала себя уговорить. Но Полу все-таки удалось обратить ее слабость себе на пользу. Чем более несчастным он прикидывался, тем больше пугалась она и расстраивалась и тем больше желала обработать отца Пола. Она стала нашим тайным, невольным союзником. Она, конечно, не понимала ничего, но своим женским чутьем чуяла, что Полу нужно быть с нами. И потому беспрестанно зудела, что Полу требуется свежий воздух. И что ему нужно проводить время со сверстниками. И что он очень мрачный и подавленный. Она незаметно пыталась внушить отцу Пола мысль о том, что пора разрешить Полу выходить из дома без присмотра. Но отец Пола был кремень, с нечеловеческой жестокостью он заявил: раз сейчас каникулы и Пол сидит дома, то надо воспользоваться такой возможностью и проводить побольше времени всей семьей.

Крадучись спустившись по лестнице, Пол подслушивал разговор родителей, думавших, что он уже спит.

— Он должен сам выбирать себе друзей, — говорила мать.

— Ты знаешь, что мне не нравятся их ценности, он от них набирается бог знает чего. Все они в полном подчинении у папаши Эндрю. А этот человек обладает той самой извращенной логикой, которая так привлекает мальчишек в этом возрасте. Главное — физическая сила. И никакого сострадания. Никакой настоящей дружбы.

— А ты каким был в его возрасте?

— Надеюсь, не таким плохим. Вспомни, я ведь рос в приморском городе. И все время пропадал на рыбалке.