42

Атмосфера в офисе действовала Кардиналу на нервы: Маклеод орал по телефону на какого-то адвоката. На другом конце комнаты Желаги опять принялся насвистывать, хотя его уже дважды просили прекратить. Кто-то дубасил кулаком по ксероксу, будто это могло ускорить процесс.

Неудивительно, что мне так нравится работать с Делорм, думал Кардинал. С ней единственной из всех в этой комнате приятно находиться рядом. Правда, сейчас Делорм в комнате нет, а стол ее пуст: она поехала показывать таинственные знаки.

Кардиналу выдали под расписку целую гору вещдоков, и он проглядывал их, выкладывая один за другим на стол. Предметы, найденные на месте убийства Вомбата Гатри, ставшем, как он начинал подозревать, и местом покушения на Терри Тейт. Здесь же лежали и возвращенные судебной экспертизой странные прямые палочки — экспертиза подтвердила, что концы их погружали в кровь и животных, и человека. Анализы ДНК еще не завершены. Был тут и пластиковый след от шины. Коллинвуд определил тип шины — бриджстоун RE 71, такие шины ставят на вездеходы, возможно марки «транс-эм».

Сунув руку в коробку, Кардинал вытащил серебряный медальон. Открыл и стал смотреть на крошечное фото красивой пары — мужчины и женщины сорока с небольшим лет. Мужчина в военной форме. Форма, несомненно, военная, но авиации ли — это по миниатюрному черно-белому снимку определить было трудно. Кардинал нашел лупу, пододвинул фото поближе к лампе. Он заметил явное сходство женщины на фотографии с Терри Тейт.

— Кардинал!

В дверях стоял сержант Шунар в шляпе:

— Там кто-то по твою душу! Будь любезен, скажи дежурному, когда он вернется, что я здесь не швейцаром служу!

Кардинал подошел к входной двери, откуда ему улыбнулось бледное бескостное лицо доктора Филберта.

— Я рискнул приехать без предварительного звонка. Решил, что в убойном отделе уж конечно кто-нибудь будет работать допоздна. Спросил доктора Арсено, но его не оказалось.

— Чем могу быть вам полезен?

— У меня есть для вас результаты генетического исследования. — Он помахал в воздухе чем-то похожим на компьютерную распечатку.

— Генетического исследования? Но мы не оставляли вам для этого материалов.

— Если у вас найдется свободная минутка, я все вам объясню.

Кардинал провел его в отдел и предложил ему кресло Делорм. Доктор Филберт сел на самый краешек и сложил руки на коленях.

— По-моему, я теперь имею право решительно утверждать, что между двумя убийствами существует связь.

— Это на основе той чешуйки, что мы вам оставили? Да она могла быть перенесена туда и с дохлой лисы или дохлой собаки. С любого трупа.

— Теперь это уже не так, детектив. — И Филберт вновь помахал распечаткой. — ДНК в обоих случаях одна и та же.

— Не понимаю. Чья ДНК?

— Мухи.

Кардинал понимал, что устал, но неужели он уже не улавливает элементарной логики? Он подавил желание потереть себе виски, сказав вместо этого только одно:

— Вы провели анализ ДНК личинки по кусочку, который мы вам оставили?

— Конечно. В наши дни можно определить ДНК по очень и очень многому.

— Но зачем вы это делали? Разновидности насекомых у нас уже обозначены. Нам известно, что разновидности эти не могли быть теми же самыми, что и в первом случае. Стоило ли трудиться и определять разновидности вновь, да еще и с анализом ДНК, когда вы уже сделали это по…

— Нет-нет, я не о разновидностях говорю, я говорю о конкретной мухе. ДНК вашей частички совпадает с ДНК с первого места убийства. То есть личинка имеет ту же мать, что и десятки личинок с первого места преступления.

— Вы сверяли ДНК отдельных мушек?

Доктор Филберт энергично закивал, и от этого движения резиновая маска его лица несколько сдвинулась.

— Это было нетрудно. Конечно, было бы легче, если б вместо чешуйки мы имели яичко, но я все-таки исхитрился это сделать. Я задействовал для исследований так называемый ДНК-амплификатор и уложился в двадцать четыре часа.

— Как вы могли проделать это с такой скоростью? Мы отдаем образцы ДНК экспертам в Торонто минимум дней на десять.

— У меня было определенное преимущество. Последние полгода я занимался лишь составлением гигантской базы данных. Я изучил статистические данные по этому ареалу вдоль, поперек, досконально. Поэтому масштаб моих поисков с первых же шагов достаточно сузился. Вместо того чтобы искать иголку в стоге сена, я должен был отыскать лишь, скажем так, соответствующий файл.

— Но это же гигантская работа, — сказал Кардинал. — Я вообще не представлял, что кто-то может это сделать.

— Кто угодно может. Ну, или точнее, могут многие.

— Позвольте в этом усомниться, мистер Филберт. И спасибо за потраченное время.

— О, я делал это с удовольствием. Такое развлечение.

Когда Филберт удалился, Кардинал отнес пузырек в комнату вещдоков, а распечатку положил на стол Арсено. Если им удастся изловить подозреваемого, то для суда это свидетельство будет бесценным.

Он сел за стол и внес несколько строк о Филберте в свой ноутбук, покосившись на настенные часы, отметил время. Почти восемь, а он еще не ужинал. Интересно, ужинала ли Кэтрин и куда она подевалась. Одним из достоинств Торонто она считала обилие и разнообразие его ресторанов — пробовать гастрономические изыски она любила гораздо больше, чем Кардинал. В последний раз он, позвонив, не смог с ней поговорить. Он надеялся, что она была просто в душе или ушла поснимать при вечернем освещении, но в груди защемило — шевельнулось беспокойство, всегда там гнездившееся.

Зазвонил телефон, и на какую-то долю секунды он вообразил, что это Кэтрин, но тут же увидел, что звонок не по прямому проводу.

— Кардинал, Уголовный розыск.

— О, здравствуйте… хм… не знаю даже, как начать…

Голос женщины лет сорока, смутно знакомый:

— Это Кристин Надо. Студентка вашей жены, помните? Мы виделись с вами в утро отъезда.

— Да, конечно. Помню. — Кардинал старался говорить ровным голосом, но сердце у него ушло в пятки. За двадцать пять лет их брака он потерял счет подобным звонкам. В крови уже закипал страх. И из грешного сердца католика-отступника сама собой полилась давняя молитва: Господи, пожалуйста, пусть с ней будет все в порядке!

— Ну не знаю, право, как сказать… Надеюсь, вы не рассердитесь на меня за этот звонок. Уверяю вас, это просто из-за того, что я беспокоюсь о Кэтрин, ведь она такой прекрасный фотограф и потрясающий педагог… Я уже третий год у нее занимаюсь.

— Хорошо. Но, может быть, скажете, что там случилось? — Господи, пожалуйста, чтоб это было не самое страшное. — Она в порядке?

— Да нет, то есть я хочу сказать, не совсем в порядке. Как я думаю. Я поделилась еще с двумя студентами, и один сказал, что звонить не надо, а другая посчитала, что надо, так что…

Последние полтора дня она ведет себя немного странно. У нас так заведено, что утром мы все собираемся к определенному часу, идем немножко снимать, а потом обед. Вчера вот мы встречались возле старого цементного завода. Кэтрин обычно приходит бодрая и во всеоружии. Разбирает с нами натуру и освещение, объясняет, как снимать, и так далее.

Но вчера утром ее почему-то больше волновала политика властей провинции и энергополитика, и атомное производство, и все такое прочее, и даже казалось, уж не в чиновники ли она хочет переметнуться… Простите меня, — внезапно оборвала она свою тираду, — я не хотела язвить…

— А кто-нибудь пытался как-то перенаправить ее мысли, вернуть в нужное русло?

— Я пыталась. Солнце еще было низко, и я задала вопрос об освещении сзади и о тенях. Но она не обратила внимания и все продолжала рассуждать о Куин-Парке и о том, как власти ничего не понимают и надо им открыть глаза на все происходящее. Нет, ничего нелепого она не говорила — у людей могут быть разные убеждения, которые они с горячностью отстаивают, но…

— Но это было некстати, хотите вы сказать?