— Вот-вот, Цезаря Гриса! Мы собрали против него столько улик, что…
— Извините, шеф, — перебил его Крус, — но вы тоже клюнули на голый крючок!
— Что ты хочешь сказать, детка?
— Я хочу просить, требовать, чтобы вы без меня ничего не предпринимали, шеф!
— Ага, понимаю, — в голосе Фоббса зазвучали издевательские нотки, — супердетектив Крус выступил в поход и вдруг, оказывается, его опередил начальник полиции! Тогда он советует ему приостановить наступление, чтобы иметь возможность первым вступить в освобожденный город — на белом коне! Вся Гурарра ликует: «Новая блестящая победа Ясноглазого Шпика»!…
— Шеф, вы несете чушь!
— Ну вот что, полководец, — прорычала трубка, — займись-ка лучше тем слепым! А еще лучше — возвращайся домой вместе со своей сучкой!
Крус побледнел и медленно опустил трубку.
— Вы слышали? — обратился он к автоинспектору, и голос его дрогнул. — Он снова назвал ее сучкой!
Старший сержант Брумс внимательно посмотрел на Изабелл и, не заметив никаких опровергающих фактов, шепотом спросил:
— Извиняюсь, а кто — она?
— Изабелл, — сказал Крус и направился к двери. — Пошли, Изабелл.
XIII
Режиссер нервно расхаживал у пульта, поглядывая на контрольные экраны. На одном Крус и Изабелл шли по безлюдной улице. На другом Абабас двигался по тюремному коридору. С третьего экрана смотрело жующее лицо Касаса.
— Касас, ты скоро? — не скрывая раздражения, бросил режиссер. — Опять ЧП: по-моему, Крус выходит из игры!
— Вы дадите мне, наконец, поесть по-человечески? — возмущенно икнул комментатор. — Включите пока музыку!
Син-син тихо выругался на отборной латыни и включил кнопку «муз.»
В эфир полилась музыка — тревожная, местами зловещая, развивающая «тему преступления» из предыдущих серий «Необыкновенных приключений»…
Син-син увидел, как под эту музыку (естественно, не слыша ее), Абабас вошел в тюремную камеру, в которой находился Грис. Пинком согнав с нар арестанта, Абабас выхватил нож и распорол подушку. Оттуда вместе с опилками посыпались бумажные банкноты, притом последних было больше, чем опилок…
У Гриса затряслась нижняя челюсть, и он в ужасе закрыл глаза. Абабас осклабился, еще одним пинком заставив Гриса собрать деньги обратно в подушку. Когда Грис поднялся и протянул подушку полицейскому, его челюсть все еще продолжала дрожать. Возможно, в душе Абабаса проснулось «реликтовое чувство сострадания», и он молниеносным ударом возвратил челюсть неудавшегося императора в состояние относительного покоя. Грис рухнул на колени и, выпучив глаза, уставился прямо в объектив телекамеры, как бы вновь выступая в роли рекламного актера, на этот раз рекламируя не зубную пасту, а зуботычины бравых гураррских полицейских…
— Несравненный Нарцисс! — брезгливо процедил Син-син и врубил в эфир другую телекамеру,
XIV
Зрители увидели полицейскую машину, которая с визгом остановилась у дверей с вывеской:
Из машины вылез Фоббс и вломился в двери мастерской. Через несколько секунд оттуда вылетел сухонький старичок с каким-то металлическим блином в руках и шлепнулся на заднее сиденье машины. Старичок вежливо поклонился сидящему за рулем полицейскому и опустил блин рядом с собой.
В машину влез Фоббс и грузно опустился на блин. Раздался стук часового механизма. Машина с ревом рванулась с места. Старичок попытался что то сказать Фоббсу, но перед его лицом возник такой огромный кулак, что он умолк и, закрыв глаза, стал молитвенно шевелить губами.
Раздался взрыв. Машина подпрыгнула и остановилась.
Старичок приоткрыл один глаз и покосился в сторону Фоббса: тот был цел и невредим, лишь в недоумении озирался. Старичок показал рукой, чтобы тот встал. Фоббс приподнялся и взглянул под себя: в сиденье зияла рваная сквозная дыра, из которой вился легкий дымок…
Старичок с нескрываемым восхищением уставился на нижнюю часть спины Фоббса, но перед ним снова возник мощный кулак…
Режиссер Син-син смеялся, как ребенок, наблюдая по контрольному экрану за этой непредвиденной интермедией. И чуть было не упустил из виду неожиданный поворот событий на другом экране, по которому шли Крус и Изабелл.
Крус швырнул в урну пустую бутылку из-под иона и, обнаружив в кармане несколько талонов, вошел в питейное заведение, приказав Изабелл ждать на тротуаре.
Едва детектив исчез в дверях, как рядом с собачонкой остановился белый автофургон. Оттуда вылез Тарантус и, открыв заднюю дверцу, ласково позвал Изабелл. В фургоне было полно собак. Увидев Изабелл, они призывно заскулили. Помешкав немного. Изабелл прыгнула в кузов: проснувшийся инстинкт бродяжничества позвал ее в дорогу!
С бутылкой в руке из дверей питейного заведения вышел детектив. Мимо него промчался белый автофургон, на борту которого вместо прежнего названия бюро гражданских услуг темнела новая надпись:
Поняв, что может произойти непоправимое, Крус выбежал на проезжую часть улицы, чтобы остановить попутную машину.
Ею оказалась машина Фоббса. Водитель вопросительно взглянул на шефа. Тот надменно отвернул голову.
Машина с ревом пронеслась мимо голосующего Круса. Разъяренный детектив швырнул ей вслед бутылку и угодил в заднее стекло. Машина остановилась, раздались полицейские свистки. Крус бросился бежать и исчез в первой подворотне, словно в нем тоже проснулся великий дух бродяжничества…
— Этот идиот испортит мне весь сценарий! — воскликнул Син-син и склонился над пультом. — Касас! Касас! Все летит к чертям, ты слышишь?…
С контрольного экрана, погруженного в темноту, доносился мерный храп. Как ни колдовал режиссер над кнопками, экран не зажигался и не отвечал: комментатор решил устроить себе послеобеденный тайм-аут…
Син-син снова выругался, на этот раз на вульгарной латыни, и пустил в эфир телекамеру, установленную в тюремном госпитале.
XV
В больничной палате лежала забинтованная Сирена Сириас. Даже в таком состоянии она сумела подать себя телезрителям: тугие бинты выгодно подчеркивали ее роскошные формы.
К Сирене приблизился Абабас и, осклабившись, протянул ей пунцовую розу.
(«Штучки Зольдатта!» — догадался Син-син, знавший слабость своего оператора, который отказывался снимать, если в кадре нет красного пятна.)
Сирена мученически улыбнулась и с трудом пошевелила пальцами. Абабас понимающе прохрипел и поискал глазами, куда поставить цветок. Через несколько секунд роза украшала плевательницу…
Довольный своей находчивостью, Абабас еще раз ухмыльнулся, склонился над Сиреной и что-то объяснил ей.
(Все это телезрители видели под музыкальное сопровождение, поскольку Син-сину не хватило синхронных камер, а комментатор Касас бесстыдно храпел.)
Абабас жестами изобразил, как он набирает номер телефона и слушает. Сирена понимающе кивнула. Абабас вытащил из-под ее койки телефонную трубку, что-то сказал в нее и приложил к уху Сирены. В глазах Сирены промелькнул ужас, и она закивала. Абабас смачно чмокнул ее в забинтованную щеку и, забросив трубку обратно под койку, выбежал из палаты.
Он ворвался в другую палату, охраняемую двумя полицейскими. Там стоял Грис с телефонной трубкой и руках. На радостях Абабас обнял Гриса, затем, опомнившись, ткнул его трубкой в живот. И уже в который раз новоявленный Цезарь согнулся в три погибели, заставив режиссера брезгливо переключить камеру.
Телезрители увидели ворота, над которыми приветливо светилась неоновая реклама:
Под арку въехал белый автофургон. Пересекая линию ворот, машина подпрыгнула, и задние дверцы распахнулись, показав ахнувшему (подумал режиссер) зрителю, что кузов фургона был совершенно пуст…