Через несколько секунд двор телекомпании напоминал жерло огнедышащего вулкана, поглотившего все вокруг. Поток раскаленного воздуха охватил вертолет, он мог взорваться в любой момент, однако рука Круса продолжала яростно нажимать гашетку…

Спасла Изабелл: вцепившись зубами в рукав, она с трудом оттащила Круса от спускового механизма. Наконец детектив пришел в себя, рванул руль, и вертолет устремился ввысь, в прохладную ночь, подальше от пекла преисподней.

VIII

Несмотря на ранний час, Ирасек уже работал, высекая из розового мрамора звонкие искры. К приезду обещанного отцом гостя он спешил закончить скульптуру Евы. Фактически она была готова, однако Ирасек был недоволен, а чем именно — не мог понять. Взглянув на свою мраморную копию, Ева высказала догадку, что неудовлетворенность Ирасека вызвана не каким-то изъяном статуи, а напротив — ее совершенством: «Ты просто боишься, что, постоянно видя перед глазами мраморную Еву, можешь разлюбить живую…»

Этой ночью Ирасек проснулся, при свете луны долго смотрел на спящую Еву и наконец понял, где ошибся: надо углубить линию ключиц, особенно правой, и мраморная шея сразу оживет, в ней появится пугливая грация дикой серны, трепетная певучесть аззакалия и, конечно же, неотразимая женственность Евы! Сделав это открытие, Ирасек так и не смог уснуть, и едва забрезжил рассвет, он поспешил к Розовым камням, среди которых его ждала мраморная Ева.

Ему оставалось совсем немного, когда он услышал крик Евы:

— Ирасек! Отец на стрекозе прилетел!

Он прислушался: сквозь туман доносился стрекот «большой стрекозы».

— Ева! — крикнул Ирасек. — Возьми Атимус и поднимайтесь к Черной скале! Я догоню вас!

Юноша с волнением взглянул на статую: жалко, чуть-чуть времени не хватило. Интересно, что скажет отец? Он не очень щедр на похвалу… А как оценит работу гость?… Впрочем, не так уж это и важно, Ирасек все равно станет ваятелем! Он украсит Барсово ущелье десятками, нет, сотнями скульптур, он увековечит в них прекрасную Еву, крохотную Атимус, мудрого доброго отца! Он преобразит ущелье в мраморный дворец, где они будут жить все вместе!

Ирасек поднял голову и увидел висящую над ним «большую стрекозу» с двумя незнакомцами. У одного из них было смешное лошадиное лицо…

Вертолет пошел на снижение. Ирасек подумал, что гости хотят поближе рассмотреть статую, и отошел от нее на несколько шагов. В это мгновение юношу обдало жаром, и он увидел, как его розово-мраморная Ева оплывает, на глазах превращаясь в вязкую массу. Не соображая, что происходит, Ирасек бросился к статуе, и она приняла его в свои жаркие, как солнце, объятия.

Когда вертолет опять набрал высоту, на месте, где только что были ваятель и его творенье, лежал бесформенный валун. Таких много валялось в Барсовом ущелье…

Абабас переживал свой звездный час. Его мечта стать шефом апримской полиции практически сбылась: назначение ожидало его сразу же после этой увеселительной прогулки. Абабас даже подумал, нет ли тут какого-нибудь подвоха, уж слишком легким казалось ему задание Цезаря: «В Барсовом ущелье у покойного осталось потомство. Надо слетать туда, посмотреть, но, мне кажется, что у бешеной собаки не может быть здоровых щенят. Вы согласны со мной, Абабас?»

Они и вправду доверчивые и глупые, как щенята. Сына и убирать не пришлось, сам в пекло полез, дурак!… Может, хоть эта бесстыжая девка даст ему поохотиться?…

Почти нагая, с голым младенцем на высоко поднятых руках, Ева стояла на уступе Черной скалы, приветствуя «большую стрекозу».

Едва вертолет коснулся посадочной площадки, Абабас выпрыгнул из кабины и, ухмыляясь, направился к Еве. Она попятилась, прижимая младенца к груди, затем повернулась и бросилась бежать вниз по узкой тропе. Сообразив, что пешком ее не догнать, Абабас вернулся в кабину и крикнул пилоту:

— Охоту на двуногих кобылок объявляю открытой!

Навряд ли серна, преследуемая горным барсом, бежала бы быстрее Евы! Навряд ли дикая коза, спасаясь от когтей беркута, прыгала бы по скалам бесстрашнее Евы! Однако силы ее были на исходе: оранжевый паук, которого она ошибочно приняла за отцовскую стрекозу, неотступно висел над ее головой, кровожадно урча и время от времени пытаясь схватить ее своими мохнатыми лапами. Может, Абабас просто забавлялся, а может, не умел манипулировать щупальцами; как бы то ни было, но он ликовал. В нем проснулся охотничий азарт, а может, еще более древний полузабытый инстинкт падших ангелов, которые, вероятно, вот так охотились за аборигенами этого края…

Могучий материнский инстинкт подсказал, прокричал обессилевшей Еве единственный выход, которым в критических случаях пользовались аззакалии, спасая своих птенцов. Скрывшись за выступом скалы, она в мгновение ока сунула крохотное тельце Атимус в небольшую расселину и побежала дальше, низко пригнувшись и прижимая руки к груди, словно продолжая нести ребенка.

Маневр удался, кровожадный паук погнался за ней, и Ева бежала, падала, вставала и снова бежала, уводя чудовище подальше от места, где осталась маленькая Атимус.

Увлеченные охотой, ни Абабас, ни пилот не заметили, как над Барсовым ущельем появился еще один вертолет. Однако его увидела Ева. Лучом надежды сверкнул он в утреннем небе.

— Отец! Отец! — закричала она и, размахивая руками, побежала навстречу.

Это был вертолет Круса.

Наконец пилот тоже увидел его и испуганно обернулся к Абабасу: с оскаленным ртом тот ловил в прорезь прицела Еву…

Крус и Абабас нажали гашетки одновременно. Словно прихлопнутый карающей десницей, оранжевый паук хрустнул и разлетелся вдрызг. Но в последний миг он успел выпустить свое смертоносное жало: на скале, мимо которой бежала Ева, навечно остался черный силуэт бегущей женщины с поднятыми к небу руками…

Неуклюже держа на руках младенца, Крус стоял перед этим страшным наскальным рисунком. У его ног негромко скулила Изабелл. Детектива вывел из оцепенения требовательный плач Атимус. Крус перевел взгляд на ребенка, его лицо прояснилось, он сказал:

— Изабелл, в кабине под сиденьем осталась, фляжка с ионом. Тащи ее сюда.

Собачонка помчалась к вертолету. А над Черной скалой всходило солнце, заливая Барсово ущелье бледным оранжевым светом.