одна направо – в комнату Лидочки и Атуевой,
другая налево – в кабинет Муромского,
третья прямо против зрителей – в переднюю.
Бюро; диван; у окна большое кресло.
Атуева пьет чай, входит Нелькин.
Нелькин (кланяясь). Доброе утро, Анна Антоновна!
Атуева. Здравствуйте, здравствуйте.
Нелькин (осматриваясь). Не рано ли я?
Атуева. И нет; у нас уж и старик встает.
Нелькин. А Лидия Петровна еще не встала?
Атуева. Это вы по старине-то судите; нет, нынче она раньше всех встает. Она у ранней обедни, сей час воротится.
Нелькин (садится). Давно мы, Анна Антоновна, не видались; – скоро пять лет будет.
Атуева. Да, давно. Ну где ж вы за границей-то были?
Нелькин. Много где был, а всё тот же воротился. Всё вот вас люблю.
Атуева. Спасибо вам, а то уж нас мало кто и любит… одни как перст остались. Доброе вы дело сделали, что сюда-то прискакали.
Нелькин. Помилуйте, я только того и ждал, чтобы к вам скакать – давно б вы написали, видите – не замешкал…
Крепко обнимаются; Атуева утирает слезы.
Ну полноте – что это все хандрите?
Атуева. Как не хандрить?!
Нелькин. Да что у вас тут?
Атуева (вздыхая). Ох, – нехорошо!
Нелькин. Да что ж такое?
Атуева. А вот это Дело.
Нелькин. Помилуйте, в чем дело? Какое может быть тут дело?
Атуева. Батюшка, я теперь вижу: Иван Сидоров правду говорит – изо всего может быть Дело. Вот завязали, да и на поди; проводят из мытарства в мытарство; тянут да решают; мнения да разногласия – да вот пять лет и не знаем покоя; а все, знаете, на нее.
Нелькин. На нее? Да каким же образом на нее?
Атуева. Всякие, видишь, подозрения.
Нелькин. Подозрения?! В чем?
Атуева. А первое, в том, что она, говорят, знала, что Кречинский хотел Петра Константиновича обокрасть.
Нелькин (покачав головою). Она-то!
Атуева. А второе, говорят, в том, что будто она в этом ему помощь оказала.
Нелькин (подняв глаза). Господи!
Атуева. А третье, уж можно сказать, самое жестокое и богопротивное, говорят, в том, что и помощь эту она оказала потому, что была, видите, с ним в любовной интриге; она невинная, видите, жертва, – а он ее завлек…
Нелькин. Так, стало, этот подлец Кречинский…
Атуева (перебивая). Нет, не грешите.
Нелькин. Нет уж, согрешу.
Атуева (перебивая). Позвольте… в самом начале теперь дела…
Нелькин (перебивая). Неужели вы от этой болезни еще не вылечились?
Атуева. От чего мне лечиться? – дайте слово сказать.
Нелькин (махая руками). Нет, – не говорите.
Атуева (вскочив с места). Ах, Создатель!.. (Берет из бюро бумагу .) Так вот нате, читайте.
Нелькин (вертит бумагу). Что читать?
Атуева. А вот это письмо, которое по началу Дела писал Кречинский к Петру Константиновичу.
Нелькин. Кречинский!!! Письмо! Так разве вы меня выписали из-за границы, чтоб Кречинского письма читать. Знаете ли вы, что я этого человека ненавижу. Он Каин! – он Авеля убил!!
Атуева. Да не он убил! Читайте!
Нелькин (читает). «Милостивый государь Петр Константинович! – Самая крайняя нужда заставляет меня…» (Останавливается.) Ну так и есть; опять какая-нибудь штука.
Атуева. Думали мы, что штука; да не то вышло… Читайте, сударь.
Нелькин (читает сначала равнодушным голосом, но потом живо и с ударением).
«Милостивый государь Петр Константинович! – Самая крайняя нужда заставляет меня писать к вам. Нужда это не моя, а ваша – и потому я пишу. С вас хотят взять взятку – дайте; последствия вашего отказа могут быть жестоки. Вы хорошо не знаете ни этой взятки, ни как ее берут; так позвольте, я это вам поясню. Взятка взятке розь: есть сельская , так сказать, пастушеская, аркадская взятка; берется она преимущественно произведениями природы и по стольку-то с рыла; – это еще не взятка. Бывает промышленная взятка; берется она с барыша, подряда, наследства, словом, приобретения, основана она на аксиоме – возлюби ближнего твоего, как и самого себя; приобрел – так поделись. – Ну и это еще не взятка. Но бывает уголовная или капканная взятка, – она берется до истощения, догола! Производится она по началам и теории Стеньки Разина и Соловья Разбойника; совершается она под сению и тению дремучего леса законов, помощию и средством капканов, волчьих ям и удилищ правосудия, расставляемых по полю деятельности человеческой, и в эти-то ямы попадают без различия пола, возраста и звания, ума и неразумия, старый и малый, богатый и сирый… Такую капканную взятку хотят теперь взять с вас; в такую волчью яму судопроизводства загоняют теперь вашу дочь. Откупитесь! Ради бога, откупитесь!.. С вас хотят взять деньги – дайте! С вас их будут драть – давайте!.. Дело, возродившееся по рапорту квартального надзирателя о моем будто сопротивлении полицейской власти, о угрозе убить его на месте и о подлоге по закладу мною вашего солитера, принимает для вас громовой оборот. Вчера раскрылась передо мною вся эта каверза; вчера сделано мне предложение учинить некоторые показания касательно чести вашей дочери. Вы удивитесь; – но представьте себе, что я не согласился! Я отвечал, что, может, и случилось мне обыграть проматывающегося купчика или блудно расточающего родовое имение дворянина, но детей я не трогал, сонных не резал и девочек на удилище судопроизводства не ловил. Что делать? У всякого своя логика; своей я не защищаю; но есть, как видите, и хуже. Примите и пр.
Михаил Кречинский».
Атуева. И что ж, вы полагаете, Петр-то Константиныч послушался?
Нелькин (отдавая письмо). Естественно, не поверил.
Атуева (запирает письмо в бюро). Именно. Эге, говорит, это новая штука; тех же щей, да погуще влей – ну и не поверил; правые, говорит, не дают, виновные дают. Я было к нему пристала, так он знаете как: а вы, говорит, заодно с Кречинским-то, что ли? Ну что ей могут сделать? Я тут, говорит, отец, так мой голос первый; а вышел-то его голос последний; потому, говорят, он свое детище обвинять не станет.
Нелькин. Так все же я понять не могу, каким образом это развилось.
Атуева. Очень просто; как только Кречинский на эту штуку не пошел, они Расплюева подвели; этот как им надо, так и показал.
Нелькин. Что же Расплюев показал?
Атуева. А, видите, что была, говорит, любовная интрига; что шла она через него; что он возил и записочки, и даже закутанную женщину к Кречинскому привозил; но какую женщину – он не знает. Только, видите, поначалу все это тихо было; мы уехали в деревню и ровно ничего об этом не знали; сперва одного из наших людей вытребовали, потом другого; смотрим, и весь дом забрали; расспрашивали, допрашивали – ну можете себе представить, какая тут путаница вышла.
Нелькин. Да еще как путать-то хотели.
Атуева. Стало быть, и пошло уж следствие об Лидочке – а не о Кречинском, потому на нем только одна рубашка осталась. Однако от людей наших ничего особенного они не добились, а выбрался один злодей, повар Петрушка, негодяй такой; его Петр Константиныч два раза в солдаты возил – этот, видите, и показал: я, говорит, свидетель! Смотрим, и Лидочку вытребовали – а зачем, мы еще не знаем; а он все упрямится, да так-таки упрямится, да и только; твердит одно: пускай ее спросят, она дурного не сделала.
Нелькин. Что ж, конечно.
Атуева. Ну, делать нечего, приехали и мы из деревни. Да как узнал он, что ей очные ставки хотят дать; да очные ставки с Петрушкой, да с Расплюевым, да с Кречинским; да как узнал он, о чем очные-то ставки, – так тут первый удар ему и сделался. Тут только увидел, что правду ему Кречинский писал. Вот он, батюшка мой, туда, сюда. Взял стряпчего, дал денег – ну уладили… Только я вам скажу, как дал он денег, тут и пошло; кажется, и хуже стало; за одно дает, а другое нарождается. Тут уж и все пошло: даст денег, а они говорят, мы не получали; он к стряпчему, а стряпчий говорит, я отдал; вы им не верьте – они воры; а стряпчий-то себе половину. Тут и дальше, и няню-то и ту спрашивали; и что спрашивали? Не хаживал ли Кречинский к барышне ночью; да не было ли у барышни ребенка…