Далее следовал небольшой отрывок из книги «Женщины, опасайтесь мужчин», который Мона прочитала с восхищением. Текст был настолько забавен, что она не могла удержаться от смеха, но тем не менее за строчками чувствовалась серьезность автора, для которого юмор был всего лишь ширмой. Гарленд был достаточно честен, чтобы признать правоту Моны, нелицеприятно открывшей ему глаза на самого себя, достаточно благороден, чтобы не сводить с ней счеты, и профессионален, чтобы извлечь из ситуации сюжет для своей колонки. Она обрадовалась, обнаружив в публикации свои замечания в его адрес.

В середине лета они совершили путешествие по проливу Лонг-Айленд. На обратном пути Мона стояла, прислонившись к фальшборту, и наблюдала, как заходящее солнце бросает на воду красноватые отблески. День был жаркий, и она настолько расслабилась от вязкой духоты, что не могла сделать ни одного лишнего движения. Гарленд с обожанием смотрел на нее. Окруженная его любовью, она испытывала всепоглощающее счастье, которого не знала никогда. Мона вцепилась в перила, чтобы удержаться от желания прикоснуться к Арни. Так просто протянуть руку и скользнуть пальцами по его шее. Будь они одни, она бы позволила себе этот жест.

Просто смешно, смутившись, подумала она. Ты женщина, которой минуло двадцать девять лет. Ты влюбилась в этого человека, и это пугает тебя? Да что с тобой?

По выражению ее лица Гарленд, должно быть, догадался, что с ней происходит. У нее гулко заколотилось сердце. Арни нежно коснулся ее лица, потом его пальцы легко скользнули к шее и замерли. Он, видимо, хотел что-то сказать, но не решался.

– Ты так долго смотришь на меня и не обронил ни слова, – нарушила она молчание.

– Старался не беспокоить тебя. Мне кажется, мы понимаем друг друга без слов. Ты ведь знаешь, о чем я думаю.

Неожиданно Мона рассмеялась. Волны необузданного веселья накатывали на нее одна за другой, и, ухватившись за перила, она раскачивалась взад-вперед. Гарленд, почесав в затылке, изумленно смотрел на нее.

– Моя дорогая, – присоединился он к веселью, не понимая, в чем дело, – ради всех святых, объясни мне, что тебя так рассмешило?

– Не могу, – сказала она, вытирая глаза. – Прости, в самом деле не могу. Пока не в силах. Расскажу, когда мы будем старыми и седыми.

– Что ж, звучит обнадеживающе. Ты в первый раз дала мне понять, что мы будем стариться и седеть вместе.

– Я всего лишь образно выразилась. Ты придаешь слишком большое значение каждому слову.

– Не убивай меня. Оставь мне хотя бы капельку надежды до того, как я доживу до преклонных лет.

К ее облегчению, Арни не стал выяснять отношения и завел разговор о близящемся шестнадцатилетии Софи и о праздновании дня рождения. Мона согласилась помочь в его организации. Прогуливаясь по палубе, они вышли на корму и расположились в шезлонгах.

– Я должна тебе кое-что рассказать, – начала она. – Софи вчера заскочила в студию. Девочка хочет, чтобы я сделала несколько ее снимков, и сказала, что оплатит мою работу.

– И что ты ей ответила?

– Что сделаю их бесплатно как подарок ко дню рождения. Ведь ты же знаешь, чего она хочет?

– Да. Ей хочется, чтобы ты сделала из нее образцовую модель. Я-то надеялся, что она уже рассталась с этими мыслями. Ну ладно, может быть, снимки просто доставят ей удовольствие. Спасибо, Мона, хотя меня все это не радует.

– Ты рассердился?

– А ты считаешь, что для этого есть повод?

– Ну… судя по всему…

– Но тебя, конечно, ничто не остановит?

– Конечно, нет. Чего ради? Это касается только нас с Софи. И к тебе не имеет никакого отношения.

Он скорчил унылую гримасу.

– Сомневаюсь. Ты не представляешь, как трудно поддерживать отцовский авторитет после всего, что я сказал и написал. Как-то я в самых мягких выражениях осмелился намекнуть, что ее вещи должны лежать в комоде, а не валяться по всему дому. Так в ответ эта маленькая всезнайка процитировала одну из моих колонок – что-то о женской раскрепощенности, без которой не может быть самостоятельной личности.

– И что же ты ответил?

– Я попытался объяснить, что для этого не обязательно ломать шею, наступая на сумку или коньки, которые она бросает прямо на лестнице. Но сомневаюсь, чтобы до нее что-то дошло.

– А может, ты и не высказывался насчет раскрепощенности, – пробормотала Мона. – Наверное, она выдумала цитату, решив, что ты ничего не помнишь.

– О нет. Я нашел текст и проверил. Она процитировала меня слово в слово. Память у Софи отменная.

– Могу понять, почему ты так уверен, что она сдаст вступительные экзамены в университет.

– Совершенно уверен. Вот почему я и хочу, чтобы она выкинула из головы мысли о модельных студиях. Но я рад, что ты сделаешь ее фотографии. Я знаю, насколько дочь упряма. Если бы ты отказалась, Софи бы нашла кого-то еще, но я счастлив, что она обратилась именно к тебе. Только не поощряй ее, хорошо, дорогая?

– Я не буду отсылать ее снимки в модельное агентство, если ты это имеешь в виду, но, если Софи прямо спросит меня, есть ли у нее данные для профессии модели, мне придется дать ей честный ответ, – твердо заявила Мона.

Он недовольно поджал губы.

– И честным ответом будет «да», не так ли?

– Конечно, я так и скажу. Она красива, потрясающе фотогенична, у нее прекрасная пластика.

– Кроме того, у нее великолепные мозги, которые могут способствовать более серьезной карьере.

– Но в самом ли деле она нужна ей? – Глаза Моны заискрились от сдерживаемого смеха. – Не ты ли однажды написал работу «Красота и ум женщины», где утверждал…

– Выкинь из головы, – раздраженно пробурчал Гарленд. – Если еще и ты начнешь цитировать меня, то останется лишь покончить с собой. – Он напустил на себя грозный вид. – Я когда-то сочинил афоризм, что место женщины на кухне и в постели, но это не значит…

Чей-то палец ткнул его в спину, заставив замолчать. Гарленд подскочил. На него гневно смотрела толстуха, что сидела за ними. Она услышала его последние слова.

– Эй вы! – громогласно обратилась к нему женщина, – вы не слышали, что на дворе уже двадцатое столетие? – Не обращая внимания на ошеломленное лицо Арни, она повернулась к Моне. – Понять не могу, как вы его выносите, дорогая.

Старательно избегая взгляда Арни, Мона мастерски изобразила скорбь и кивнула женщине.

– Вы не можете себе представить, как это тяжело, – сокрушенно вздохнула она. – Он то и дело покупает мне новые передники для кухни и пару раз в году выпускает из дому. И кроме того, – с видом заговорщицы понизила она голос, – требует, чтобы я не выкидывала его старые жилеты, а пускала их на половые тряпки.

Продолжить ей не удалось. Пылая праведным гневом, Арни решительным рывком поставил ее на ноги и повернулся к толстухе:

– Прошу прощения, мадам, – бросил он, схватил Мону за руку и увлек за собой. Волей-неволей она оказалась на нижней палубе, где почти никого не было.

– Ах ты, негодница! – взорвался Арни. – Что ты со мной делаешь? Если об этой истории узнают… – Он в ужасе покачал головой.

– Не узнают, – торжественно заверила Мона. – Обещаю, что не обмолвлюсь больше ни словом. Куда забавнее, если я буду хранить молчание, наблюдая за тобой. Ох, последние пять минут я ни на что не променяю – это был какой-то цирк.

Она рассмеялась, и Гарленд, посмотрев на ее лукавую физиономию, осекся. Видно, в его памяти всплыло лицо возмущенной толстухи, и он сам расхохотался.

– Ну ладно, – сквозь смех сказал Арни. – Если твоими стараниями моя карьера рухнет, надеюсь, твоя фотостудия нас прокормит. Я достаточно современен и совсем не возражаю, чтобы пожить за твой счет.

– Вот видишь, – успокоилась Мона. – Быть современным полезно. Это имеет свои неоспоримые преимущества.

Быстро оглядевшись, Арни наклонился и легко поцеловал ее в шею.

День рождения Софи прошел как нельзя лучше, если не считать неловкого момента, когда виновница торжества и Эван в поисках укромного уголка для поцелуев заскочили на кухню и застали Мону в объятиях Арни. Молодые влюбленные отнеслись к ситуации со здоровым юмором. Дело закончилось всеобщим смехом. А вот собственная дочь вызывала у Моны беспокойство.