Глава 3

За два дня до отплытия между ними произошла ссора – самая неприятная за последние несколько месяцев. Они были в гостях у Гринбергов, кто-то заговорил об арабах и Хелен не могла удержаться. В этом была вина и самой Мэри Гринберг – мартини оказался очень крепким, а она все время подливала в еще не опустевшие бокалы.

Уоринг смотрел на жену с тихой болезненной ненавистью. Та стояла с бокалом в руке, крашеные золотистые пряди растрепались. Она напыщенно говорила о бедуинах, рассуждала о том прекрасном времени, которое провела на берегу Персидского залива, о жизни с отцом в центре нефтяного района и о том, что замужество лишило ее всего этого. Уоринг Селкирк попытался вспомнить, какой она была восемнадцать лет назад, как выглядела, о чем говорила. Конечно, тогда она была привлекательней, изящной и миловидной, но не выделялась среди окружавших его девушек. А голосу нее остался прежний: резкий, монотонный, очень громкий, если она была чемто взволнована. Но Уоринг подумал, что она умна, прости Господи. Она и тогда говорила о бедуинах, и он был очарован.

Но теперь Хелен постарела, пополнела, стала больше пить, а тут они еще пришли в гости к Гринбергам, да и Кохны стояли рядом и слушали. Он смотрел на Хелен через плечо Джулии Беннит и пытался понять, что говорит ему о Йоркшире Джулия, но ее негромкий голос заглушался словесным потоком с другого конца комнаты. Он молчал, пока Хелен не заговорила о палестинских беженцах. Тогда, придумав какое-то извинение, он быстро пересек комнату и прервал тираду Хелен, громко напомнив, что им давно пора домой – нужно пораньше лечь спать перед завтрашним отъездом.

Хелен посмотрела на него ничего не выражающим взглядом. Несмотря на то, что она напилась, голова у нее работала прекрасно. Он знал, что в этот момент она просчитывала, что лучше: открытое столкновение в доме Гринбергов или молчаливое согласие. Она выбрала последнее. Скандал начался в машине, когда они отъехали, и не прекращался до самого дома. В следующие полчаса Хелен просто перешла на истошный крик. Когда Уоринг услышал, что заскрипела входная дверь, он сказал:

– Это Черри. Заткнись, а?

Но, конечно, Черри не играла никакой роли – это ведь не компания у Гринбергов, перед которой следовало сохранять видимость приличия. Хелен завопила еще громче. Входная дверь уже закрылась, когда он вышел в коридор. Уоринг собирался выйти и позвать дочь домой, но Хелен выскочила из спальни и схватила его за руку. Ее ногти больно впились в кожу. Она не отпускала его долго – идти за Черри стало уже бессмысленно, и он обвинил жену в том, что она совсем не думает о дочери и ее не волнует, что с ней может случиться. Она набросилась на него и попыталась задушить.

Пришлось резко оттолкнуть ее. Хелен тяжело упала, завыла (как одна из тех проклятых собак, о которых она так любила рассуждать), а затем, как будто прочитав его мысли, бросилась на него и укусила за ногу. На этот раз Уоринг очень сильно пнул ее ногой и вновь подумал о том, как он ошибся когда-то.

В конце концов она заткнулась и ушла в спальню. В комнате для гостей была приготовлена кровать, но там не было пижамы. Уоринг налил себе виски и задрал штанину, чтобы осмотреть ногу. Она болела. Уоринг понял, что от укуса останется след, но, по крайней мере, нога не прокушена до крови, нет необходимости прижигать.

Отправившись на кухню, он попытаются улыбнуться и приготовил себе бутерброд из остатков холодной курицы. Затем поставил пластинку Гайдна, чтобы успокоиться, и стал ждать возвращения Черри.

Ждать пришлось долго. Было без четверти одиннадцать, когда входная дверь открылась. Дочь казалась очень бледной. Он не поинтересовался, где она пропадала, а сама Черри ничего не сказала. Она поднялась наверх, остановилась перед дверью их спальни, но стучать не стала, а пошла дальше – в свою комнату. Несколько минут он сидел, глядя в пустоту, а потом сам отправился наверх.

Он устал, был физически и морально опустошен, но не мог уснуть. Мысли крутились вокруг старых ошибок и неисполненных решений. В последнее время жизнь была довольно спокойной. Так могло бы продолжаться и дальше. Что бы случилось, если бы он не вмешался в разговор у Гринбергов? Хелен бы выставляла себя дурой, жестокой, пьяной сукой, а Манни, Люси и Кохны были бы оскорблены. Но это имело значение только для его самолюбия. Разве евреи не привыкли к оскорблениям? В итоге пострадала Черри, так стоило ли вмешиваться?

Он снова подумал о путешествии: оно даст возможность не только отдохнуть от университета, но и избавиться от неурядиц, ругани и беспорядка, в которых они погрязли. Уехать туда, где течет спокойная, размеренная жизнь… Хелен это пошло бы на пользу. И ему тоже. И Черри. Сейчас это казалось смешным. Спокойствие – не минеральный источник. И жизнь – не коробка, на которую можно повесить ярлык: «В поездке не требуется».

Уоринг подумал, спит ли Черри. Ему очень хотелось зайти к дочери, однако он знал, что этого делать не стоит. Он закурил, но сигарета показалась ему безвкусной.

На следующий день Уоринг чувствовал себя спокойнее, а Хелен, хотя и ворчала время от времени, по большей части сидела хмурая и молчаливая. Наметилось какое-то улучшение отношений.

Во время посадки жена, казалось, забыла о вчерашнем. Сюзи Горинг пришла проводил» их, а передней требовалось соблюдать приличия. После отхода судна настроение Хелен улучшилось, а во время обеда она даже заказала шампанское. Главное – Черри выглядела счастливой. Она была спокойна и молча улыбалась. «Девочка очень мила», – подумал Уоринг. Ему показалось, что и молодой человек лет двадцати, сидевший с ними за одним столом, думает точно так же. В такие моменты Уоринг твердо верил в то, что жизнь – это не неизбежное движение от постепенного разрушения к полному краху, что на пути встречаются участки, где можно остановиться и попытаться найти дорогу назад. По крайней мере, когда ты молод.

На протяжении всего путешествия дела обстояли совсем неплохо. Один раз море заштормило, и Уоринг почувствовал себя плохо. Это позволило Хелен стать заботливой нянькой. В детстве она много путешествовала вместе с родителями и побывала в самых отдаленных уголках земного шара. Она любила хвастаться, что никогда не страдает морской болезнью. На судне она завела несколько новых знакомых, которые слушали ее бесконечную болтовню. Они должны были сойти во Франции, и перед тем, как корабль встал к причалу, шел торжественный обмен адресами и давались обещания не терять связь друг с другом. Уоринг знал, к чему это приведет: длинные и очень личные письма от Хелен, которые удивят получателей, – те наверняка будут польщены и не замедлят ответить, что вызовет поток еще более длинных посланий от его жены. Все окажется довольно банальным: воспоминания о часах, проведенных на палубе или в баре, быстро угасают, а письма Хелен не только слишком растянуты, но и скучны. Несколько недель или месяцев спустя может прийти уклончивый ответ. Но задолго до этого Хелен переживет еще одно разочарование и, как обычно, выльет гнев на свою привычную жертву – на него.

Но эйфория прошла гораздо раньше, чем он надеялся. Первый удар они получили, как только сошли на берег. Не было и следа машины, которую они заказывали, и Уорингу пришлось звонить в агентство по прокату в Корке. Вначале ему ответила девушка с приятным акцентом, но настолько непонятливая, что Уоринг чуть не потерял последнюю надежду раздобыть машину. В конце концов он переговорил с другим сотрудником агентства, мужчиной с таким же приятным, как у девушки, голосом, но оказавшимся более понятливым и без труда разрешившим все их проблемы. Мужчина объяснил, что произошла маленькая неувязка, но все уже улажено. Машина выехала и будет минут через десять.

Но она появилась только через полчаса, и Уоринг не сразу понял, что она предназначена для них. Он специально предупредил агентство, что им нужна большая машина, потому что у них много багажа. Перед ним же остановился старенький четырехместный «моррис» с небольшим багажником в задней части и еще одним на крыше.