– Что-нибудь с ней? – спросила Бриджет. Он кивнул. – Что?

Она ждала его ответа и уже почувствовала страх. Было слышно, как течет по трубам вода, а где-то вдали гудит паровой котел. Наконец он произнес спокойным, безучастным тоном:

– Я знаю.

– Знаете что?

– Знаю, кто ее родители.

Глава 10

Мэт не сомневался в существовании маленьких человечков еще до того, как увидел след. Будто в тумане, он последовал за остальными к башне. С одной стороны, он не хотел, а с другой страстно желал получить зримое подтверждение. Больше всего его разозлила небрежность Дэниела, то, как тот бесцеремонно показывал свою находку, и его типичная английская манера глотать слова: «Единственное разумное объяснение, которое я могу предложить: кто-то из нас встал пораньше и сделал его».

Поэтому Мэт чуть позднее и обвинил в этом самого Дэниела. Затем Стефан нашел дыру, и ирландец высмеял его. Но Мэт знал, что их находки настоящие, и это самое важное событие в его жизни.

Ребенком он каждое лето ездил к бабушке с дедушкой. Утомительное путешествие на поезде, который останавливался на каждой, даже самой маленькой, станции: коровы мотали головами, пытаясь отогнать мух, под серым или голубым небом простирались зеленые пастбища и бесконечные картофельные поля. День обычно выдавался жаркий и безветренный. Его всегда встречал дед на двуколке с рессорами, в которую была впряжена пони. Дед размахивал кнутом и разрешал давать Бетой специально припасенные Мэтом кусочки сахара. Они оба много смеялись, и дед просил не давать лошади слишком много сладкого, а то у нее выпадут зубы. Потом они неторопливо ехали к деревенскому домику, из которого выходила бабушка в переднике с голубыми цветами, а за ней по пятам следовали кошки.

Он очень любил бабушку с дедушкой, уже тогда понимая безразличие матери к окружающему ее миру и напускную веселость отца, поглощенного работой. Именно так, считал Мэт, люди и должны жить вместе – счастливо и безмятежно. Его вера не исчезла даже после удара, который он испытал, впервые увидев, как дед пришел пьяный со скачек.

В обычные дни все шло согласно заведенному порядку, и его отношение к происходящему никогда не менялось. Но с того момента, как дед уходил утром, все было по-другому. Бабушка готовила что-то особенное Мэту на обед, варила кофе с цикорием, пекла плоские хлебные лепешки на соде, которые он очень любил.

Самое лучшее время наступало после чая, когда дневная работа была сделана, а ужин деда стоял в печке. Бабушка рассказывала Мэту сказки. Иногда она вспоминала родственников или людей, которых знала, – странные, фантастические и часто грустные истории – например, про тетю, которая вышла замуж за протестанта, и про то, как после ее смерти мальчишки дважды выкапывали тело по ночам. Один раз они положили его на перекрестке, а потом – на крыльце ее дома. Но чаще всего она рассказывала о всяких удивительных существах – эльфах, духах, чей стон предвещает смерть, о маленьких человечках из Коинемары, где она провела свое детство. Истории про маленьких человечков он любил больше всего. Обычно он слушал ее, сидя на коврике и прислонив голову к ее коленям. В камине шипел чайник, кошки спали, устроившись поближе к огню, даже летом. В такие минуты его самого частенько клонило в сон, и он даже отказывался от какао с печеньем. Потом он лежал в кровати и смотрел, как летучие мыши шныряли взад-вперед по серо-синему небу, и вспоминал бабушкины рассказы.

Пьяный дед возвращался поздно. Его голос был слышен издалека: дед ругался или пел что-то. Падали какието вещи, бабушка возмущалась, дед очень громко кричал в ответ, и самое ужасное, что многие слова считались очень нехорошими: их употребляли только в трущобах Дублина. Громко и отчетливо бабушка говорила:

– Подумай о ребенке, который там спит, если тебе на меня наплевать! Мальчик может услышать, как ты выражаешься!

И в ответ следовали те же непристойные выражения, дед кричал, что в своем доме он будет говорить так, как хочет, а ребенок – его собственный внук, и ему надо вырасти настоящим мужчиной, который сможет постоять за себя и не окажется под каблуком ни у одной женщины. Мэту хотелось крикнуть, чтобы они замолчали. В конце концов дед, спотыкаясь на каждом шагу, отправлялся спать, а бабушка начинала плакать.

На следующий день они оба молчали. Неразговорчивая, грустная бабушка односложно отвечала на вопросы Мэта, дед пытался помириться с ней, а затем уходил на пастбище. На следующий день все снова вставало на свои места, пока через две или три недели не повторялось опять.

Но даже после того, как Мэт возненавидел такие вечера, он все равно ждал скачек – запаха кофе, мирного и волнующего утра и рассказов о маленьких человечках. В этом было спокойствие, даже волшебство, хотя ночь все портила. Это продолжалось из года в год до тех пор, пока бабушка не умерла. В ту ночь ему снилось, что ее тело выкапывают маленькие человечки и кладут у двери их домика, а дед возвращается пьяным со скачек. Мэт проснулся тогда от собственного крика.

После этого он не вспоминал рассказы бабушки. Они плохо кончались, как и почти все в этой жизни. В юности Мэт много пил, иногда по несколько дней подряд, а затем усилием воли «завязал». И держался, пока не встретил Бриджет. А теперь случилось чудо, триумф добра над злом, ясный день после ужасной ночи. Это ослепило и ошеломило его.

В тот день он больше не пил. Вместе с Дэниелом, Стефаном и Хелен он спустился в погреба под башней, хотя не ожидал, что они что-нибудь найдут. Все произойдет не так. Он не представлял себе, каким будет следующий знак или когда что-нибудь случится, но знал одно – надо ждать. Из этого состояния его на мгновение вывел огарок свечи, но это прошло. «Надо еще подождать, – решил он, – и то, что должно произойти, – произойдет». Предложение дежурить ночью он принял с тем же вялым интересом. «Англичане, американцы и немцы, – подумал он, усмехаясь про себя, – собрались ловить привидения сачком для бабочек».

Услышав шум, он решил, что они достаточно потрепали себе нервы и теперь делают вид, будто сидели в темноте не зря. Даже когда они поднялись наверх и Уоринг закричал, Мэт не сомневался, что шум поднят изза какого-то пустяка. Он увидел ее, совсем крохотную, в руках у Дэниела. Именно такими он представлял себе их по рассказам бабушки. Казалось невозможным, невероятным, что ее, как крысу, поймали в углу.

То, что за этим последовало, было еще хуже. Он молча стоял рядом, пока они говорили и спорили. Хелен предложила ему обратиться к малышке на гэльском, он посмотрел на американку с молчаливым презрением, но тут его об этом попросила Черри. Крошка ничего не ответила, да и зачем ей отвечать? Когда Стефан заговорил на немецком, ее крохотные губы ожили, она что-то произнесла. Они продолжали ее допрашивать и спорить между собой. Он сам сделал несколько замечаний, слыша свой голос как бы со стороны. Мир опять начал действовать ему на нервы, и все потеряло смысл.

Нет, не все. Его охватила злость, когда он услышал о репортерах, а перебранка Селкирков лишь усилила это чувство. «Ученые, – подумал он с ужасом и отвращением, – и цирк». Он заставил себя замолчать, не обращать внимания, но в конце концов взорвался. Он начал высмеивать их предложения, но в его издевках слышалась горечь. Горечь человека, который знает, что говорит. Все это время малышка сидела на руках у Черри и смотрела на него. Лишь когда Черри сказала: «Она может спать со мной», он смутился и решил уйти.

Они все еще обсуждали, как запереть ее на ночь. У себя в спальне он налил большую порцию виски, выпил и налил еще. Спиртное подействовало. Полностью отключившись от произошедшего, он разделся.

Черри вошла, даже не постучав. На нем были только плавки. В первое мгновение он решил, что она смутилась… Нет, она смотрела на него с легкой невинной улыбкой.

– Мне снова захотелось побыть с тобой, – сказала она.

Он не понимал, почему эта девушка сначала показалась ему скучной. Такая непосредственная и честная, совсем не похожа на улыбающуюся и скрытную Бриджет. Мэт чувствовал потребность защитить и успокоить ее, но не мог же он еще одну ночь провести на стуле.