- Никуда не годится, если мы не сумеем вскоре раскрыть это убийство, - сказал прокурор.

Валландер не мог с этим не согласиться. Они решили встретиться утром в понедельник и внимательно проанализировать все, что сделано до сих пор. Понятно, Окесон опасается, как бы его впоследствии не раскритиковали за небрежность в расследовании. Закончив разговор, Валландер погасил настольную лампу и вышел из управления. Сел в машину и проехал к больничной парковке.

Бьёрку полегчало, в понедельник он рассчитывал выписаться. Выслушав Валландера, он тоже сказал, что в Стокгольм съездить стоит.

- Раньше такой был спокойный округ, - сказал Бьёрк, когда Валландер собрался уходить. - Никаких примечательных событий. А теперь его будто подменили.

- Не только его, - заметил Валландер. - Ты говоришь о совсем других временах.

- Старею, - вздохнул Бьёрк.

- Не ты один, - ответил Валландер.

Эта фраза так и вертелась у него в голове, когда он вышел из больницы. Было почти полседьмого, и он здорово проголодался. Мысль о том, чтобы стоять дома у плиты, вызывала отвращение. И он быстро решил поужинать в городе. Съездил домой, принял душ, переоделся. Потом попробовал дозвониться в Стокгольм, своей дочери Линде. Долго слушал гудки и в конце концов повесил трубку. Спустился в подвал, записался на стирку. Потом пешком зашагал в центр. Ветер утих, но было весьма свежо.

Старею, думал Валландер. Всего-то сорок четыре года, а уже чувствую износ.

Эти мысли вдруг разбудили в нем злость к жизни. От него самого зависит, чувствовать ему себя прежде времени стариком или нет! И работа, и пятилетней давности развод тут ни при чем. Главное - изменить положение, но вот как?

Выйдя на площадь, он прикинул, где бы поесть, и в припадке щедрости выбрал «Континенталь». Спустился вниз по Хамнгатан, на миг задержался у витрины магазина электротоваров и пошел дальше, к гостинице. Кивнул девушке-администратору, заодно вспомнив, что она училась в одном классе с его дочерью.

Ресторан был почти пуст. На миг Валландер даже рассердился. Сидеть в одиночестве в пустом зале - это уж чересчур. Но все-таки сел за столик. Раз решил, ничего менять не будет.

Перемена в моей жизни начнется завтра, подумал он и скривился. Когда речь шла о собственной жизни, он всегда отодвигал самое главное на будущее. А вот в работе упорно следовал противоположному принципу. Важное - прежде всего. Двойственность натуры, никуда не денешься.

Он сидел в той части ресторана, что относилась к бару. Молодой официант подошел к столику, спросил, что он будет пить. Лицо официанта показалось Валландеру смутно знакомым, но он не помнил, где его видел.

- Виски. Без льда. Но отдельно стакан воды.

Он выпил виски, как только его подали, и сразу заказал еще. Охота напиться нападала на него крайне редко. И сегодня был как раз такой случай.

После третьего стакана Валландер вспомнил, кто этот официант. Несколько лет назад он допрашивал этого парня в связи со взломами и угоном автомобилей. Потом тот был арестован и получил срок.

Значит, с ним все в порядке, думал он. И я не стану напоминать ему о прошлом. Может, ему вообще лучше, чем мне? Если учесть ситуацию.

Выпивка подействовала незамедлительно.

Немного погодя он пересел в другую часть ресторана, заказал закуску, горячее и десерт. Выпил за ужином бутылку вина, а за кофе - две рюмки коньяку.

В половине одиннадцатого Валландер вышел из ресторана. К тому времени в голове уже изрядно шумело, но он и не подумал идти домой.

Прошел на стоянку такси напротив площади Бусторг и поехал в единственный на весь город дансинг. Там оказалось на удивление много народу, и он с трудом отыскал место за столиком в баре. А потом пил виски и танцевал. Танцор он был неплохой и выходил на танцпол вполне уверенно. Модные шведские шлягеры настроили его на сентиментальный и чуть ли не слезливый лад. Он тотчас влюблялся в каждую женщину, с которой танцевал. И с каждой воображал себе продолжение дома, в своей квартире. Но мечтаниям скоро пришел конец, он вдруг почувствовал себя плохо и едва успел выбежать на улицу, а там его вырвало. Назад он не вернулся, побрел в город. Дома содрал с себя одежду и нагишом стал перед зеркалом.

- Курт Валландер, - сказал он. - Вот она, твоя жизнь.

Потом решил позвонить в Ригу Байбе Лиепе. Был уже третий час ночи, и он прекрасно понимал, что звонить не стоит. Но все равно набрал номер и долго слушал гудки. Наконец она ответила.

А он вдруг сообразил, что сказать ему нечего. И все английские слова куда-то подевались. К тому же ночной звонок явно разбудил ее и напугал.

Потом он сказал, что любит ее. Сперва она не расслышала. А когда расслышала, поняла, что он пьян. Валландер и сам чуял, что этот звонок - ужасная ошибка. Извинился и положил трубку. Прошел на кухню, достал из холодильника полбутылки водки и, хотя чувствовал себя по-прежнему мерзко, через силу выпил все до капли.

Чуть свет он проснулся - на диване в гостиной. С жутким похмельем. Но это бы еще полбеды, самое ужасное, что его грызла совесть за разговор с Байбой Лиепой.

При мысли об этом он застонал, шатаясь добрел до спальни, забрался под одеяло. И принудил себя ни о чем не думать. Встал он, когда полдень давно миновал, сварил кофе. Сел перед телевизором и стал смотреть все подряд. Отцу звонить раздумал, дочери тоже. Около семи разогрел тушеную рыбу - больше в морозилке ничего не нашлось. Потом опять вернулся к телевизору, отчаянно стараясь выкинуть из головы мысли о ночном разговоре.

В одиннадцать принял снотворное, лег и с головой укрылся одеялом.

Завтра все будет хорошо, думал он. Я позвоню ей и все объясню. Или напишу письмо. Или сделаю еще что-нибудь.

Понедельник, 4 мая, оказался, однако, совершенно не таким, как рассчитывал Валландер.

События вдруг помчались стремительно, опережая друг друга.

Около половины восьмого, едва он вошел в кабинет, зазвонил телефон. Это был Лувен из Стокгольма.

- В городе ходит слух насчет заказа на какого-то африканца. Главная его примета - повязка на левой руке.

Лишь секунду спустя Валландер сообразил, о каком заказе толкует Лувен.

- Черт, вот это да!

- Так я и думал, что ты это скажешь, - заметил Лувен. - Еще я хотел узнать, когда ты приедешь. Мы тебя встретим.

- Пока не знаю. После полудня, не раньше. У Бьёрка, если ты его помнишь, камни в желчном пузыре. Поэтому сперва мне надо разобраться здесь. Перезвоню, как только все решится.

- Ладно, ждем.

Только Валландер положил трубку, как снова зазвонил телефон. И одновременно в кабинет вошел Мартинссон, возбужденно размахивая какой-то бумажкой. Валландер жестом предложил ему сесть и снял трубку.

Звонил патологоанатом из Мальмё, Хёгберг, который проводил судебно-медицинское вскрытие тела Луизы Окерблум. Валландер не первый раз сталкивался с ним и знал, что Хёгберг человек дотошный. Придвинув к себе блокнот, он сделал знак Мартинссону: дескать, дай ручку.

- Изнасилование полностью исключено, - сказал Хёгберг. - Разве что насильник пользовался презервативом и все произошло тихо-мирно. Никаких следов, указывающих на иные насильственные действия, тоже нет. Только ссадины, но они, вероятно, появились в результате падения тела в колодец. Следов от наручников ни на запястьях, ни на щиколотках не обнаружено. Ее просто застрелили, и все.

- Мне срочно нужна пуля, - сказал Валландер.

- Пришлю в первой половине дня. Но заключения, понятно, придется еще подождать.

- Спасибо за звонок.

Валландер положил трубку и повернулся к Мартинссону:

- Луиза Окерблум не была изнасилована. Значит, преступление на сексуальной почве можно исключить.

- Ага, теперь и это известно точно, - сказал Мартинссон. - А еще мы знаем, что палец указательный, с левой руки и принадлежит африканцу. Скорее всего, человеку лет тридцати с небольшим. Так написано вот в этом факсе, который только что пришел из Стокгольма. Интересно, как они умудряются получать такие точные сведения?