Мартин Бек не ответил. Они молчали до тех пор, пока не доехали до Вестберга, поставили машину перед полицейским участком и вышли на мокрый снег. Затем Колльберг сказал:

– Можно ли распутать дело Тересы? Теперь, через столько лет?

– Трудно это представить, – ответил Мартин Бек.

Колльберг тяжело вздыхал и отупело машинально переворачивал вороха сшитых вместе рапортов.

– Необходима неделя, чтобы все это пересмотреть, – сказал он.

– По меньшей мере. А фактические данные ты знаешь?

– Нет. Даже в самых общих чертах.

– Ну так слушай.

Мартин Бек, листая бумаги, начал рассказывать:

– Утром десятого июня тысяча девятьсот пятьдесят первого года один человек, разыскивая своего кота в кустах на Стадсхагсвеген, набрел на убитую женщину. Она была раздета и лежала ничком, с вытянутыми вдоль тела руками. Судебная экспертиза установила, что ее задушили и что она была мертва уже около пяти суток. Тело хорошо сохранилось: наверное, лежало в морозильнике. Обследование места преступления показало, что оно могло там пролежать самое большее двенадцать часов. Потом это подтвердил еще один свидетель, который в предыдущий вечер проходил мимо тех кустов и не мог не заметить убитой. Были найдены нитки и волокна ткани, которые свидетельствовали, что тело привезено туда завернутым в серое одеяло. Таким образом, стало ясно, что женщина была убита в другом месте. Никаких следов преступника – отпечатков ног или еще чего-либо – не выявлено.

Мартин Бек перевернул лист.

– Жертву опознали в тот же самый день. Это была Тереса Камарайо, двадцати шести лет, родом из Португалии. Происходила из зажиточной семьи, которая пользовалась славой ревностных католиков. В Швецию она приехала в сорок восьмом году. Приехала учиться. А дальше банальная история: несчастная любовь со своим сокурсником, беременность. Любовник к ней охладел. Аборт. Возвращаться в Португалию не захотела, понимала, какой прием ожидает ее дома.

– А кто опознал труп?

– Полиция. То есть персонал полиции нравов. Последние два года Тересу там хорошо знали. А теперь подходим к основному. Полиция нашла трех свидетелей, которые накануне вечером, девятого июня, в половине двенадцатого видели машину на Стадсхагсвеген в начале той дорожки, где найдено тело убитой. Все свидетели – мужчины. Двое из них проезжали на своем автомобиле, и один проходил мимо этого места. Те, что проезжали, видели еще и мужчину, который стоял около машины. Около него на земле лежала какая-то вещь размером с человеческое тело, завернутая во что-то похожее на серое одеяло. Третий свидетель проходил на несколько минут позже и видел только машину. Внешность мужчины свидетели толком описать не могли. Шел дождь, а тот человек стоял в тени. Но…

– Что «но»?

– Но что касается машины, то все трое свидетелей были единодушны. Они назвали французскую марку «рено КВ-4».

– А что дальше? – молвил Колльберг.

– Дальше стокгольмская полиция провела такое широкое следствие, какого еще никогда не проводили у нас. Протоколы выросли до неслыханных размеров. Да ты и сам видишь. Допрошены десятки людей, которые знали Тересу Камарайо и общались с ней, но не посчастливилось установить, кто последний видел ее живой. След обрывался ровно за неделю перед тем, как ее нашли мертвой. Она провела вечер с одним парнем в гостинице на Нюбругатан и попрощалась с ним в половине первого перед рестораном на Местер Самуэльсгатан. Точка. Дальше проверили все машины марки «рено КВ-4». Сперва в Стокгольме, а потом по всей Швеции. На это затратили почти год. И наконец было доказано, что ни одна из них не могла стоять в половине двенадцатого вечера девятого июня тысяча девятьсот пятьдесят первого года на Стадсхагсвеген.

– А те свидетели…

– Двое работали вместе. Один был хозяином автомобильной мастерской, второй работал там механиком. Третий также знал хорошо марки машин. По профессии он был… А ну угадай, кто?

– Директор завода «Рено».

– Нет. Полицейский из автодорожной инспекции. Всех троих свидетелей подвергли целому ряду тестов. Они должны были угадывать марки разных машин по очертаниям, показываемым на экране. Все трое ни разу не ошиблись, а механик из автомобильной мастерской знал даже очень редкостные модели, такие, как «испано-сюиза» или «пегасо».

– А какой вывод из этого сделали ребята, проводившие следствие? спросил Колльберг.

– Они были уверены, что имя убийцы есть в наших протоколах: кто-то из многочисленных свидетелей, знавших Тересу. Но выявить его невозможно.

Колльберг минуту помолчал, потом спросил:

– А что известно о Тересе?

Мартин Бек указал на протоколы и сказал:

– Среди этих бумаг большинство допросов мужчин, которые с ней встречались. Они говорили, что Тереса была очень навязчива. Многим это не нравилось, особенно тем, кто был женат.

– А что случилось с ее любовником?

– Он встретил порядочную девушку, женился, имеет двоих детей и счастливо живет в своей вилле на Лидингё. Его алиби безупречно.

Колльберг заглянул в одну из папок.

– Боже мой, такой красивой девушки я еще не видел! – воскликнул он. Кто делал эти фотографии?

– Один фотолюбитель, который имел стопроцентное алиби и никогда не ездил на машинах марки «рено КВ-4».

Они вновь замолкли. Наконец Колльберг спросил:

– А какая может быть связь между этим происшествием и Стенстрёмом да еще восемью другими людьми, которых застрелили в автобусе через шестнадцать лет?

– Никакой, – ответил Мартин Бек. – Приходится возвращаться к версии о психически больном убийце, который хотел вызвать сенсацию.

– Почему Стенстрём ничего не сказал… – начал было Колльберг.

– Так вот, – подхватил Мартин Бек. – Теперь все можно вполне логично объяснить. Стенстрём пересматривал нераскрытые дела. А поскольку он был честолюбивый, ретивый и все еще немного наивный, то выбрал самое безнадежное из них. Если бы он раскрыл дело Тересы, это был бы громаднейший успех. И он не рассказывал нам, так как боялся насмешек в случае неудачи. Когда Тереса Камарайо лежала в морге, Стенстрёму было двенадцать лет, и он, наверное, еще не читал газет. Он, видимо, считал, что может подойти к этому делу без каких-либо предубеждений. И перемолол все эти протоколы.

– И что же нашел?

– Ничего. Так как нечего было находить. Здесь нет ни единой нити, за которую можно ухватиться.

– Откуда ты знаешь?

Мартин Бек посмотрел на Колльберга и спокойно сказал:

– Знаю, потому что сам одиннадцать лет назад сделал точнехонько то, что и Стенстрём. Но впустую.

– Но все это не объясняет, что Стенстрём делал в автобусе.

– Нет, не объясняет.

– Во всяком случае, я кое-что проверю, – сказал Колльберг.

– Конечно, проверь.

Колльберг нашел Хендрика Каама, бывшего сокурсника Тересы. Это был дородный мужчина средних лет. Он вздохнул, бросил жалостный взгляд на свою белокурую жену и тринадцатилетнего сына в бархатном костюме и сказал:

– Оставьте меня в покое. Здесь летом был уже один молодой детектив и…

Колльберг даже проверил алиби директора Каама на вечер тринадцатого ноября. Алиби было безупречное.

Нашел он и того человека, что фотографировал Тересу восемнадцать лет назад, – старого беззубого вора в камере рецидивистов в Лонгхольмене. Старик выпятил тонкие губы и сказал:

– Тересу? Еще бы, конечно, помню! Кстати, сюда несколько месяцев назад приходил уже какой-то вынюхиватель и…

Колльберг внимательно, до последнего слова прочитал все рапорты, затратив на это всю неделю. Вечером в четверг восемнадцатого декабря он прочитал последнюю страничку.

«В протоколах нет никаких недосмотров, – думал Колльберг. – Никакой оборванной нити. Но утром я все равно составлю список всех, кого допрашивали в связи с делом Тересы. Потом посмотрим, кто из них еще жив и что он делает».

Минул месяц с момента, когда прогремели шестьдесят семь выстрелов в автобусе на Норра Сташунсгатан, а убийца девяти человек все еще был на свободе.