– Я говорю не о Стюарте, мама. Он точь-в-точь такой же, как все мальчишки в его возрасте. Меня тревожит Лиззи.

– Но Лиззи прекрасно себя ведет. Никому не мешает.

– Вот именно, мама. Она никому не мешает, потому что никто не обращает на нее внимания. Она была такой жизнерадостной, а теперь похожа на запуганную мышь.

– Она учится, как надо себя держать. Девочки должны быть как маленькие леди.

– Но, мама, ведь она никогда не выходит из своей комнаты. Навряд ли это полезно для нее. Поэтому она всегда такая грустная.

– Ей нужна нянька. Я просила Софи, чтобы она брала ее погулять в парке, но у нее не хватает времени. У всех детей есть няня. Я думаю, она все еще тоскует по Джорджине.

– Чепуха, – сказала Джулия. – Для няньки она слишком взрослая. В ноябре ей исполнится шесть. Необходимо отдать ее в школу. Пинкни, тебе придется изыскать средства, чтобы записать ее к мадам Тальван.

– Джулия, – заметила Мэри, – я тебе уже говорила, что не готова отправить ребенка к мадам Тальван. Элинор Олстон собирается открыть школу. Лиззи можно записать к ней. Элинор такая милая и прекрасный пример для подражания.

– Элинор Олстон ничего не понимает в обучении. А школа мадам Тальван существует уже несколько лет. Мадам Тальван говорит с акцентом, но ведь она француженка. Юная леди с ранних лет должна говорить по-французски.

– Я не могла запомнить ни слова, как ни билась наша мадемуазель. По-моему, говорить по-французски не так уж важно.

– Ты всегда была тупицей. Все культурные люди говорят по-французски.

– Но я…

Пинкни не слушал, как они спорят, он думал о том, что сказала мать. Конечно, Лиззи требуется нянька, которая водила бы ее гулять. Девочке необходимо играть с другими детьми. Неудивительно, что она такая скучная. В доме одни взрослые. Стюарт для нее слишком большой. Она совершенно одинока.

– Мама, – сказал Пинкни, – я скажу Софи, чтобы она каждый день после обеда гуляла с Лиззи в парке. И не слушай ее отговорок.

Он чувствовал, что камень свалился у него с сердца.

– Миссис Трэдд, ужин подан, – донесся из полутьмы холла голос Элии.

– Спасибо, Элия. Мы сейчас придем. – Мэри вздохнула. – Я теперь не знаю, который час. Как ты думаешь, водрузят ли на место колокола Святого Михаила?

– Спроси у архангела Гавриила. Это его друзья янки разбили их в Колумбии.

Джулия не уставала изобретать новые насмешливые прозвища для преподобного доктора Эдвардса. Мэри страшно разозлилась. Пинкни поспешил вмешаться:

– Леди, леди! Северные епархии собрали деньги, чтобы отвезти колокола в Англию для починки. Мы не можем ругать церковь за провинности армии.

Мэри всхлипнула скорбной голубицей:

– Я не могу слышать, как проклинают.

– Но то, что я сказал, нельзя назвать проклятьем.

– А Джулия…

– Избавь меня от этого вранья, Мэри. Я хожу по воскресеньям на службу, как поступала всю свою жизнь. Но мне не нравится то, что происходит там теперь.

– Джулия! Доктор Эдвардс искренне вдохновенный проповедник.

– Вдохновенный, как же! Что бы ты сказала, будь у него заячья губа!

Мэри отчаянно расплакалась. Пинкни обнял ее за пухлые плечи. Как любому мужчине, ему хотелось как-то успокоить ее.

– Не расстраивайся, мама, – сказал он упавшим голосом. – Я пойду с тобой в церковь в ближайшее воскресенье. Так тебе, наверное, будет лучше?

Начиная со следующего дня Софи стала водить Лиззи на прогулку в Уайт Пойнт Гарденс. Парк находился за два квартала от их дома. Поначалу Софи дулась, но, увидев ряд нянюшек, сидящих на скамейках, и обнаружив среди них своих подруг, немедленно развеселилась. Ее похвалили за то, как аккуратно выглядит Лиззи в своем белоснежном накрахмаленном передничке. К концу прогулки Софи поздравила себя. Лиззи, в отличие от других детей, не перепачкалась. Пока другие девочки и мальчики бегали, играли и валялись на траве под дубами, Лиззи села в сторонку возле куста олеандра и принялась складывать в кучку опавшие листья. С девочкой не было никаких хлопот.

Пинкни ждал их возвращения домой.

– Тебе было весело, сестричка?

Девочка машинально кивнула:

– Да, сэр.

Лицо Пинкни вытянулось.

– Погодите, мистер Пинкни. Ребенок должен освоиться, – авторитетно заявила Софи.

– Да, я тоже так думаю. Спасибо, Софи.

Он улыбнулся Лиззи, которая попыталась улыбнуться ему в ответ. Вышла жалкая гримаска.

Пинкни отправился к Энсонам. Дом через улицу был его прибежищем. Он обязан был ежедневно навещать Лавинию – так поступали все помолвленные молодые люди. Но поскольку сроки помолвки не были ограничены, прочие правила применялись сообразно обстоятельствам. Пинкни сопровождал Лавинию на вечера и сидел на скамеечке подле нее, держа девушку за руку. Однако наедине их не оставляли. На балы с ними ездила Мэри Трэдд, а дома роль дуэньи исполняла Люси Энсон. Джошуа Энсон выдвинул определенные требования:

– Возможно, ты не сыщешь средств для женитьбы, Пинкни. Кто знает, что может случиться в этом мире. Ты же не хочешь, чтобы Лавиния была скомпрометирована.

– Конечно нет, – ответил Пинкни.

И ответ его был вполне чистосердечен. Он от всей души сожалел, что потерял над собой контроль, когда поцеловал ее в первый раз. Как хорошо, что присутствие третьего избавит его от искушения. Вряд ли Лавиния подозревала, какой опасности подвергает себя, кокетничая с ним. Она была так красива и так искренне прятала свою маленькую руку в его руке и склонялась головой к нему на плечо, в то время как Люси штопала, не отрывая глаз от работы.

Пинкни заметил, что Люси всегда выглядит усталой. Бедняжка. Заботиться об Эндрю не так-то просто. Пинкни заходил к нему каждый день после того, как покидал Лавинию и Люси. Эндрю стал меньше пить и выглядел лучше. Но виски заставляло его забывать о болезни, а теперь он постоянно тревожился. Джошуа Энсон учил его юриспруденции – юристу не обязательно ходить. Но Эндрю был плохим учеником и прекрасно понимал это.

– Черт побери, Пинкни, все, что я умел как следует, – это ездить верхом и вальсировать. Мой учитель еле вбил в меня таблицу времен. Как я управлюсь со всеми этими «принимая во внимание» и «пунктами второй части»? Я стараюсь изо всех сил. Люси натаскивает меня, а у отца терпение святого. Но все бесполезно.

Пинкни не знал, что ответить. Ни себе, ни Эндрю. Надо выжимать из себя все, что можно. И так каждый день. Но порой не оставалось ничего другого, как только подналечь на графинчик с виски. Это помогало забыться. Не думать о том, что земля на реке Уоппу продана за гроши. Не думать, что жизнь становится все скудней, несмотря на жесточайшую экономию. И главное, забыть, что наступит пора, когда придется продать Карлингтон.

Сердце его рыдало о Карлингтоне. Он мечтал о нем, засыпая и просыпаясь. Но у него не хватало мужества съездить туда. Карлингтон был слишком дорог ему. Только Джо Симмонс его понимал. Он заметил, что Пинкни уклоняется от разговора, когда его мать вспоминает о плантации.

– Что-нибудь стряслось, капитан? – спросил он мягко. – Опять этот ублюдок Шерман?

Пинкни, благодарный, что может облегчить душу перед молодым участливым слушателем, пересказал ему свои смутные страхи.

– Если дома не существует, – сказал он Джо, – это все равно как бы не существовало ни меня, ни моего отца, ни деда. Возможно, янки сожгли дом, но точно я не знаю. И не хочу знать. Мне хочется верить, что там все точно так же, как перед нашим отъездом в Виргинию. Одно дело понимать, а другое – знать. Я вынужден понимать, что жизнь изменилась. Но не обязан знать. Я еще не готов к этому.