Выяснилось, что Кэт и Лисица, которую на самом деле звали Глэдис Лафонг, – закадычные подруги. Их дочки учатся в одном классе. Они обожают обмениваться вегетарианскими рецептами, найденными на просторах Интернета. Глэдис занималась постановочными боями пять лет. Ее муж Донни Лафонг – тот самый Донни Лафонг, который играл в футбол за команду «Джетс»[50] и проворонил мяч в решающей игре Суперкубка, тем самым угодив в Галерею позора в компании со многими другими звездами спорта. На деле он оказался приятным малым, что Валентайн понял, пытаясь принести извинения.

– Нет проблем, – заверил Донни, прижимая пакет со льдом к распухшей челюсти. – Не зря же наш бизнес называют опасным для здоровья.

– Мне ужасно неловко, – продолжал Валентайн, поглядывая в угол раздевалки, где стояли Кэт и Глэдис. – Я вам все представление испортил, да?

– Ну да, вроде того, – подтвердил Донни, хватая банку пива свободной рукой. – Не хотите холодненького?

– Нет, спасибо. Может, мне нужно кому-то позвонить и все объяснить?

– Нет, в игровом реслинге так дела не делаются, – объяснил Донни.

– В смысле?

Донни допил пиво и вытер губы рукавом.

– Они сами звонят. Промоутеры. Сами пускают в ход свои связи. Это их шоу, а мы просто нанятые клоуны.

– Извините меня, – в пятый раз повторил Валентайн.

– Да не парьтесь.

Валентайн положил руку на плечо здоровяку.

– Я сидел в крайнем секторе, когда вы бежали за тем мячом, чтобы гол забить. Вы играли против Майами в дополнительном матче.

Донни одарил его лучезарнейшей улыбкой из серии «Да ладно, пустяки».

– Спасибо, что помните.

Глэдис и Кэт таким всепрощением не отличались. Они сидели по обе стороны от разложенного фиолетового прикида Донни и пытались зашить дыры на плечах. Когда Валентайн подошел к ним, ни одна не подняла глаз. Он откашлялся.

– Слушайте, если я как-нибудь могу загладить то, что натворил… только скажите.

Глэдис отказывалась замечать его. Без макияжа она оказалась веснушчатой женщиной с непримечательной внешностью, лет тридцати восьми – сорока, с искренним выражением лица и мягким виргинским говором.

– Нет, Тони, теперь уже вы ничего не можете сделать, – ответила Кэт.

– Давайте я позвоню вашему промоутеру и все объясню.

Кэт вывела его из раздевалки в коридор. На ринге начинался последний бой вечера, здание сотрясалось от криков. Сжав его руку, она спросила:

– Вы хоть понимаете, сколько из-за вас будет неприятностей? Нам не разрешают импровизировать, Тони. Это указано в наших долбаных контрактах.

Валентайн сглотнул.

– Я подумал, вам больно. Донни вас так тряс. Я не знаю… просто почувствовал, что должен что-то сделать. Мне очень жаль.

– Что-то от ваших извинений легче не стало.

– Почему?

– Да потому что с вами всегда так. Помните, как мы познакомились? Вы забрались на ринг и сбили меня с ног. Ну хорошо, положим, так мне было и надо. Но это вас не оправдывает. Нельзя же вот так встревать куда попало и избивать людей.

Валентайн попытался ответить, но осекся. Большую часть жизни он сбивал людей с ног. И что-то ему подсказывало, что меняться уже поздно.

– Простите.

– Да хватит уже.

Он топнул.

– Хочу вас попросить об услуге.

Кэт скрестила руки на груди.

– Можно мне сегодня переночевать у вас на диване?

Ее ладошка ударила его по щеке. Звук был такой, как будто лопнул надувной шарик. Валентайн заметил в ее глазах слезы. Ринувшись в раздевалку, она захлопнула за собой дверь.

Валентайн смахнул снег с ветрового стекла «Мерседеса», потом сел за руль. Вставив ключ в замок зажигания, он перебрал несколько радиоволн, пока не нашел Синатру, поющего «Такова жизнь», и прибавил звук. Но песня закончилась скорее, чем он ожидал.

Синатра обладал способностью делать мир гораздо яснее. Валентайн понял, что исчерпал все варианты. Достав телефон, он включил его. Нужно созвониться с парой-тройкой адвокатов и выяснить, кто возьмется за его дело. С помощью адвоката можно состряпать версию, потом связаться с Дэвисом и обговорить условия добровольной сдачи. Ему придется защищаться, а жизнь отныне превратится в кромешный ад. Валентайн решил позвонить Мейбл, чтобы услышать голос друга, который был ему так нужен сейчас.

– Ой, Тони, я так рада, что это ты, – приветствовала его соседка.

– А что случилось?

– Тут звонит женщина по имени Линь-Линь.

– По поводу Юня?

– Да. Его похитили три бандита. И велели Линь-Линь найти тебя.

Валентайн прислонился лбом к холодному рулю.

– Они сказали, куда увезли его?

– В какое-то додзё, бог его знает, что это такое. И пригрозили Линь-Линь, если позвонит в полицию, они его убьют.

– Передай Линь-Линь, что я еду прямиком в додзё.

Мейбл перевела его на ожидание. Стоянка походила на сборище, которое решило разойтись разом. Задним ходом Валентайн выехал со своего парковочного места и рванул на дорогу. Давя на клаксон, он пробивался сквозь поток. В трубке прозвучал голос соседки.

– День какой-то жуткий, – пожаловалась она.

– Что такое?

– Куджо на меня накинулся.

– Так ты взяла этого пса?

– Да. Готовила ужин, а он попытался стянуть кусок свинины у меня из-под рук. Я ему заехала сковородкой по морде, тогда он начал хватать меня за ноги. Ну я и забралась от него на стол.

– А сейчас ты где?

– Все еще стою на столе.

– А почему полицию не вызвала?

– Так я вызвала. В резервации семинолов в Тампе беспорядки. Оператор сказала, что мне придется подождать.

– Ну так позвони соседям, – предложил Валентайн.

– Так ты же моя палочка-выручалочка, – ответила Мейбл и повесила трубку.

33

Смерть Тони Валентайна

Ступеньки жалобно скрипели под сорок шестым размером Валентайна. Здание, приютившее додзё Юня, было древним еще тогда, когда Валентайн пришел на первое занятие. Он остановился на площадке второго этажа. Дверь была приоткрыта, Валентайн толкнул ее и заглянул в просторный зал с высоким потолком и стенами, обитыми матами. Над дверью в раздевалку горела голая лампочка.

На паркетный пол додзё дозволялось ступать только босыми ногами, поэтому Валентайн разулся у порога. Пройдя через зал, он вытащил пистолет из кармана, открыл дверь в раздевалку и заглянул.

Комната была длинной и узкой, по обеим сторонам тянулись ряды шкафчиков, в конце виднелись душевые кабинки. Сенсей сидел привязанным к стулу. Братья Молло стояли рядом. Большой Тони, с загипсованной правой рукой, держал бейсбольную биту. Завидев Валентайна, он ударил Юня по голове. Сенсей дернулся, бита просвистела мимо макушки. Джоуи, чье лицо покрывали полоски белого пластыря, закричал:

– Один страйк![51]

Малыш Тони запрыгал вокруг стула, как сумасшедший придворный шут.

Сердце Валентайна забилось часто-часто.

– Это обязательно?

– Сверху на девятой, минус два, пытается добежать до третьей базы, – ответил Джоуи, подзуживая брата. – Хилый бэттер.

– А вот это за то, что руку мне сломал, – сообщил Большой Тони. Он взялся за биту, как Джо Морган из «Цинциннати редс»,[52] поигрывая мускулами от нетерпения и поднимая и опуская правый локоть, словно питчер[53] уже размахнулся, чтобы бросить мяч.

– Не надо, – сказал Валентайн.

– А то что?

– А то вам денег не видать.

Эта фраза заинтересовала Большого Тони. Он опустил биту. Теперь Валентайн услышал дыхание Юня. Это были короткие вдохи – учитель замедлял сердцебиение, чтобы сохранить спокойствие.

– Ты что, бабки привез?

– У меня их нет, – ответил Валентайн.

– Так чем заплатишь?