Пора было возвращаться в Асгард. Один опять подошел к водопаду, остановил воду и перешел по сухой скале к хижине Мимира. Там, на скамейке возле хижины он нашел чистую одежду. Рядом на дереве сидел Хугин и, как ни в чем не бывало, чистил перья.

– Привет, Хугин, – сказал Один.

– Здравствуй, хозяин.

– Что здесь творилось без меня? – спросил ас.

– Здесь ничего не творилось, только ты своими криками вымотал мне всю душу и распугал всех зверей в округе.

– Где Слейпнир?

– Пасется недалеко отсюда. Он здесь девять дней сходил с ума, когда видел тебя висящим на дереве.

– Ладно, слетай, позови его. Нам надо поскорее добраться в Асгард.

Хугин взмахнул мощными крыльями, взлетел и направился в сторону леса. Вскоре вдалеке раздался гул, он все приближался, на поляну выскочил и сразу остановился восьминогий Слейпнир. Конь медленно подошел к своему хозяину, вначале он обнюхал Одина, а потом подошел совсем близко и положил голову на плечо Одина. Ас слышал возле самого уха тяжелое дыхание коня, он погладил ноздри Слейпнира, как бы успокаивая.

– Ну, видишь, я вернулся, – сказал Один. Слейпнир тихонько фыркнул и ткнулся несколько раз в щеку Одина.

– Ладно, все в порядке, я тоже рад тебя видеть.

ТЛЕЮЩИЙ УГОЛЕК

Очищая пространство миров от мыслей, накопившегося веками хлама, от нелепости существующего, из далеких вселенных шел ветер.

Звезды светились с любопытством: ветер шел в том направлении, где, не обращая ни на что внимания, занятые самими собой, собственными распрями, в крови войн и крови деторождения, тщась и юродствуя, обитали живые, наделенные разумом.

Разумом обладала и вселенная, но равнодушным и насмешливым: что звездам, слитым в пыльные жемчужные галактики за дело, что ветер нес гибель?

Звезды для того и появляются, чтобы исчезнуть. Велика ли разница, когда вспыхнуть желто-огненным волдырем и взорваться?

Мыслящие же столь запутались в представлениях о собственной самоценности, что им и в голову прийти не могло: у любого пути есть конец, и дай бог оборваться ему пропастью, не скалой. У пропасти – дно, пусть усеянное камнями, но значит, продолжение пути; стена перед тобой – вот в чем ужас.

Хеймдалль, перешагивая через горные кручи, измерил расстояние светила до заката: до встречи с верховными правителями миров оставалось не так много времени, и страж богов ускорил шаг.

Эти встречи, когда он лишь говорил, а невидимый собеседник хранил молчание, вошли в привычку.

Хеймдалль рассказывал о жизни миров, на страже которых в незапамятные времена он был призван стоять.

В этот раз исповеди не потребовалось. Верховный правитель заговорил первым – казалось, его голос, бархатистый и чуть вкрадчивый, словами вплывает в мозг.

Хеймдалль пошатнулся: во впервые услышанном голосе он разгадал мудрость и неприкрытую печаль.

– Простите, дети мои, – говорил правитель. – Вы были созданы из любопытства: а что там, за скрытым занавесом? Но не моя вина, что вам придется уйти. Спорить, буйствовать, в ярости рвать на себе волосы – в последние часы мирозданья вам будет дозволено. Но бесполезны упреки: тут нет чьей-то вины, так решилось само собой: возникшее всегда уходит.

Хеймдалль стоял, понурившись. Ему представилось, что, пока он в безопасности стоит на горном плато, укутанном пеленой тумана, миры, такие знакомые, уже объяты пламенем.

– Нет, – грустно отвечал голос, прочитав мысли верховного бога. – Миг в вечности – это еще время для мыслящих. Спасти асов и ванов – не в силах. Но жаль, что такая трата усилий угаснет, ничего за собой не оставив. Ты выбран, Хеймдалль, волей случая – тебе наказано выполнить волю уходящих.

Еще не однажды ты придешь ко мне на встречу. Миг для верховных – века для живущих, чья жизнь меньше, чем вспыхнувшая сухая травинка.

Как решишь, так и будет Хеймдалль!

Страж богов уходил, не оглядываясь. Знал: за спиной нет никого и ничего. Но в словах невидимого пророка была та правда, в которую ас сразу и бесповоротно уверовал.

Вернувшись из межвременья, он другими глазами теперь смотрел на суету богов и людей. Раньше он, избранный, считал себя умнее, выше. Но перед лицом грядущей катастрофы какая разница в достоинствах?

С тоской, невидимый, потерявший плотность, Хеймдалль обходил один за другим миры. Везде кипела жизнь. Но ас во всем видел лишь тлен и пепелища, проклиная себя за то, что не спросил, много ли времени оставляют верховные правители для выбора.

Спроси кто, зачем Хеймдаллю заботиться о червях, думающих лишь об удовольствиях и брюхе, ас затруднился б с ответом. Но, глядя вокруг, трудно представить пустоту, даже если пустота покроет разврат, ожесточенность, жажду наживы и беспредел разгульной жизни.

Можно примириться со всем: с убийством, алчностью, даже войнами – ас примирить себя с утратой всего этого не мог.

Но правители предложили найти способ спастись? Это была зацепка для надежды. Если верховные устали от худших, Хеймдалль попытается спасти лучших. И ас, путником бродя по селениям и крепостям, прислушивался к разговорам. Крал мысли у спящих. Приходил в отчаяние: среди встречавшихся богов и асов не было ни мировых злодеев, ни праведников без камня за пазухой. Как тут решить, кто достоин?

Так в метаниях подошло время новой встречи. В этот раз туман был реже, и Хеймдалль различил округлое серебристое сияние. «Вот так выглядят сверхправители?» – подивился ас, невольно протягивая к свечению руку. Тотчас дохнуло теплом, и в свечении возник круглый диск темноты.

Хеймдалль, повинуясь инстинкту, взошел. Как не мучали заботы, любопытство пересилило. Ас огляделся, обнаружив, что находится в полом яйце: овальный пол, мягко переходящий в обитые чем-то мягким стены.

Ас оказался в мире правителей, сейчас он ближе к прародителям сущего, чем кто-либо когда-нибудь был или даже мог бы помыслить.

Но облик правителей по-прежнему оставался загадкой – Хеймдалля встретил уже знакомый голос, что удивило: раньше на каждой встрече голоса менялись.

– Да, ты прав, – в голосе проступало легкое дребезжание, словно собеседник подустал. – Наш мир настолько стар, что нас, правителей, осталось совсем немного. Еще меньше тех, кому не наскучило жить: большинство тех, кого вы называете йотунами, существуют так давно, что в вашей речи нет даже понятий о таком промежутке времени. Мы постигли, что можно постигнуть. Мы знаем все тайны вселенных. Мы сами умеем создавать и убивать целые галактики. Оказывается, это так скучно: все знать, понимать, ничего не хотеть.

– Звезды? – вырвалось у аса.

– Ну, вот видишь: ты ведь тоже мучаешься от тоски, но еще способен удивляться и не верить.

Одна из стен стала прозрачной. Хеймдалль невольно шагнул вперед. Гор не было. Не было земли. Они парили в черном пространстве среди звезд.

– Погляди на небо и выбери себе звезду! – проговорил правитель. Но ас сразу увидел и полюбил дальнюю звезду с ярко синим свечением. В толпе товарок, светящейся мошкарой обступивших синий фейерверк, звездочка выделялась ласковым и приветливым пятнышком.

– Выбрал? – не дожидаясь ответа, спросил невидимый.

И тотчас вдали начал расти зловеще фиолетовый выброс, словно щупальца осьминога. Выброс лизнул облачко звезд. Занялись, меняя цвет, дальние. Захваченные фиолетом, взрывались. Синяя звезда еще искрила голубым, но в небесной лазури уже вкраплениями пульсировали малиновые семена.

Весь сектор охватило пламенем. Фиолетовый выброс змеей обвил пространство. Взрыва не было – лишь словно лопнула с негромким хлопком детская игрушка из воловьего пузыря.

Выброс свернул хищное пламя – пространство в том районе, где звезда Хеймдалля голубая звезда, было черно.

Ас слизнул соленую каплю, скатившуюся на губы: только сейчас заметил, что вспотел.

– Зачем? – обернулся с укором; ему почему-то казалось, что невидимый правитель за спиной.

– Мы не спрашиваем – зачем, мы вообще не задаем вопросов, – устало отозвался голос. – Что спрашивать, если заранее знаешь ответ.