– Мимир, я не понимаю, ты жив или мертв? – спросил Один.

– Когда тебе принесли мою голову, я был мертв, – ответил старик, – а когда ты оживил ее и оставил здесь, я не жив и не мертв, в таком состоянии я могу находиться Вечность, в отличие от тебя. Твое тело сейчас совершенно мертво, и если ты не вернешься в него вовремя, оно уже не оживет. Ну, а пока ты свободен. Я освободил тебя для того, чтобы показать твое будущее, тебя тоже ожидает Вечность… когда-нибудь.

Мертвый Мимир и Один еще много о чем успели поговорить в ту ночь под Ясенем, но потом Один не мог вспомнить, о чем именно они говорили. Были какие-то обрывки, казалось, вот-вот в памяти появится полное содержание разговора, но оно ускользало.

Когда небо на востоке начало розоветь, Мимир опять взял Одина за руку и сказал:

– Тебе пора, если ты хочешь очнуться, а нет – оставайся со мной, и ты присоединишься к Вечности.

– Я пока нужен людям, – ответил ас.

– Тогда иди и испытай все мучения до конца, я не могу освободить тебя от этого.

Один очнулся. Он почувствовал распухший от жажды язык, потрескавшиеся губы и огонь, прожигающий грудь. Его тело содрогнулось от мучений. «Лучше бы я остался с Мимиром», – подумал Один, а потом усомнился: было ли это на самом деле или это просто бред, вызванный болью.

В следующую ночь к асу пришел волк Хенрик. Он подошел поближе и уставился в глаза Одину, из раскрытой пасти текла слюна.

– Ну, что, хочешь меня сожрать? – спросил Один, удивляясь, зачем он говорит с волком, который все равно не понимает его.

– Еще успею, – ответил Хенрик. – Сейчас я хочу поговорить с тобой.

– Странно, ты давно научился говорить? – спросил ас.

– Я умел с самого начала, просто было не с кем.

– Хорошо, и о чем будем говорить? – спросил Один.

– О тебе, – ответил Хенрик.

– Что ты хочешь знать?

– Зачем ты здесь? Зачем ты сам себя приковал? Почему вы все такие глупые и не хотите просто жить? Чего вам не хватает?

– Хенрик, ты задал слишком много вопросов, – сказал Один.

– Я очень давно ни с кем не говорил, – пожаловался волк.

– Я не знаю, что тебе сказать. Я сам не знаю, зачем я здесь, все перепуталось. Наверное, мне хотелось стать самым мудрым, – сказал Один и сам понял, что говорит чепуху и уже не понимает, что на самом деле он делает под деревом. – А ты? Зачем ты все время вредишь людям? Жил бы спокойно – не сидел бы здесь на цепи.

– Не могу, – грустно сказал Хенрик. – Я создан для зла, вот я и делаю зло.

– Хенрик, ну, подумай, зачем тебе понадобилось солнце?

– Не знаю, у меня мечта – иметь солнце.

– Странная у тебя мечта, – сказал Один, ему уже надоело беседовать с чудовищем-философом. – Вот и сиди теперь здесь на цепи.

Волк оскалился и куда-то исчез, а Один почувствовал новый приступ боли, открыл глаза и увидел, что уже ярко светит солнце. «Наверное, померещилось, не мог я на самом деле разговаривать с Хенри-ком», – подумал Один. Он позвал волка:

– Хенрик, а Хенрик, мы говорили с тобой ночью? Волк чуть повернул голову и посмотрел на аса. Во взгляде волка было только одно – голод и ненависть.

– Да, друг, по ночам ты выглядишь лучше, – пошутил Один.

За эти дни Хенрик действительно стал ему чем-то вроде приятеля. Они оба страдали под деревом, но волк здесь был намного больше, чем Один.

Так продолжалось три дня. Постоянная боль и жажда. Когда мучения становились невыносимыми. Один кричал, но его криков не слышал никто кроме Хенрика. Он не подходил близко к асу, а наблюдал за его мучениями издалека. Иногда в злобных глазах волка появлялось любопытство и почти удивление. Может быть, волк думал, сможет ли он съесть труп аса, когда тот умрет, или запрет распространяется на всех асов – на живых и на мертвых?

На рассвете четвертого дня Один почувствовал какие-то изменения. Хоть боль и жажда продолжали мучать его, он уже воспринимал их совершенно спокойно, как вечных своих спутников. Асу показалось, что мир меняется вокруг него. Или это он сам начал меняться?

К началу седьмого дня Один как будто пережил всю свою жизнь заново. Теперь он знал все о прошлом и о том, что было до него и что было с самого начала, Многие из его старых друзей и врагов приходили к нему под дерево, большинство из них давно уже умерли, но здесь, возле Источника, они воскресали чтобы сказать ему что-то, напомнить о себе или просто посмотреть на его мучения. Один привык к ним, его уже не удивляло их неожиданное появление и таинственное исчезновение. Иногда он начинал разговор с одним человеком, а потом видел, что перед ним стоит уже другой. Лица менялись, исчезали в тумане и появлялись вновь. А потом приходила темнота и боль.

Вечером Один перестал чувствовать боль, жажда ушла, и он висел на дереве, не чувствуя больше своего тела. Затем мир померк у него перед глазами и пришла тьма. В сознании проносились яркие вспышки, казалось, его затягивали водовороты пламени, потом он падал в бесконечное звездное озеро, потом снова тьма и голос, потом все померкло, и мир растворился в нем, родилось ощущение Мощи.

Один очнулся, лежа под деревом. Боли не было. Кто-то выдернул копье, и сейчас окровавленный Гунгнир лежал рядом с асом. Ужасно мучала жажда и казалось, что нет сил даже чуть-чуть приоткрыть веки. Один собрал всю свою волю и открыл глаза. Рядом с ним на коленях стоял старик Мимир и лил воду из кувшина ему на лицо. Когда старик увидел, что ас проснулся, то начал вливать воду маленькими порциями в воспаленное горло Одина. Глоток, потом еще один, кажется, внутренности разрываются, жажда уходит. Он пил и пил, наверное, никогда в его жизни не было такой вкусной воды. Она была сладкой и чуть горьковатой, запах моря смешивался с запахом меда. Потом кто-то провел ладонью по лбу Одина, а он, напившись, успокоился и снова провалился во тьму.

Когда ас проснулся в следующий раз, то чувствовал себя намного лучше. Он напился из кувшина, стоящего рядом, и осмотрелся вокруг. Мимира нигде не было, может быть, старик ему только приснился, но ведь кто-то же снял его с дерева. Невдалеке лежал Хенрик, высунув длинный красный язык и теперь уже с явным любопытством глядя на аса.

На Одине не было ничего из одежды, кроме его синего плаща, наброшенного на голое тело. Он опустил глаза вниз и посмотрел на рану, которая должна была остаться от копья, но на месте раны был небольшой розовый шрам и больше ничего.

Один закрыл глаза и попробовал вспомнить, что же с ним происходило в эти девять дней, проведенных на дереве. Воспоминания вначале были бессвязными, потом картина постепенно восстанавливалась, кроме последних двух дней – там была абсолютная тьма. Один мучался, пытаясь вспомнить, казалось что он забыл что-то чрезвычайно важное. Первым пришло ощущение Мощи. Вокруг него и в нем, через тело, снова проносились вихри пламени, а в ушах звучал гул гигантского прибоя. Вспомнилось все!

Теперь Один знал, что конец этого мира неминуем. Уйдут великаны и вместе с ними карлики, не будет ни асов, ни ванов, не поможет ни их волшебное оружие, ни крепость вокруг Асгарда. Конец света неотвратим и приближается. Он увидел себя, дерущимся с бесконечными ордами, увидел окровавленных великанов. Все это было ненужным. Потом придет тьма и не будет ни победителей, ни побежденных – исчезнет все, чтобы возродиться заново и уже по-другому, и в новом мире не будет места Асгарду и великанам, останутся только лишь люди.

Этот мир будет принадлежать им, а они будут помнить асов, и складывать легенды о них, и петь песни, и умирать с именем Одина на губах, свято веря, что впереди их ждет Гладсхейм и Асгард.

Один открыл глаза. Первое, что он увидел, была морда Хенрика возле самого его лица. Волк стоял рядом и смотрел прямо в глаза Одина. Ас улыбнулся странной мысли, только что пришедший ему в голову. Потом подумал, не такая уж она странная. Ас поднялся и подошел к волку. Он разорвал цепь заклинаний, держащих Хенрика возле дерева Жизни, потом снял с него серебряную цепь и отпустил это создание тьмы на свободу – пусть примет свое участие в близящемся конце миров. Волк мигом умчался, перепрыгнув через водопад и огрызнувшись на прощание, – чувство благодарности было чуждо этому зверю.