— Как будто укачало, верно? — спросил доктор. — Как самочувствие?

— Я… не уверен…

— Можете встать?

— Думаю, да.

Джон сполз со стола и тут же вцепился в него, чтобы не упасть на колени. Пол качался, как палуба. Восстановив равновесие, Джон попытался привести мысли в порядок. Черт подери, что происходит с комнатой?

Комната не изменилась, зато с ним самим творилось что-то неладное. Его как будто разбили на кусочки, а потом сложили кое-как. Кажется, вспомнил Джон, Логан говорил что-то такое… о том, что в голове… Он попытался сосредоточиться на том, что было вокруг, а не на том, чего больше не было.

Проклятье! Он даже не представлял, что наноимплантанты, сидящие у него в голове, настолько обогащают его картину мира. Например, сообщают о том, что происходит за пределами поля зрения. Теперь Джон обнаружил, что оно ограничено довольно небольшим пространством — буквально тем, что находится прямо перед носом. Различать предметы на границе этого пространства он уже не сможет, и к этому придется привыкнуть. Минуту назад он видел пылинки, висящие в воздухе, следы ног на стерильном полу в другом конце операционной. Он слышал низкочастотный гул трехфазной осветительной панели над головой. Мог разглядеть клочок бумаги в дальнем углу. И все это не требовало никаких усилий. Это просто было. А теперь… с нарастающим ужасом он понимал, что должен специально сосредоточиться, чтобы что-то заметить. Надпись на бейдже, приколотом на груди санитара, превратилась в набор букв. И ему пришлось прочесть ее, чуть ли не вслух, чтобы понять.

«НМ 1Д. Логан».

Кстати… что такое? Очертания стали какими-то расплывчатыми… хотя, если чуть-чуть скосить глаза, картинка становится четче. Черт возьми, какая все-таки классная вещь — корректировка зрения! Но теперь у него больше нет микросиликатных структур, которые изменяют форму глазного яблока, обеспечивая оптимальную фокусировку.

Неужели так и должно быть? Неужели это и значит — «смотреть невооруженным глазом»…

— Эй… — пробормотал Джон, — куда здесь все подевалось?

— Все на месте, — отозвался Логан. — Просто у тебя больше нет добавочных сенсоров. И электронной системы обработки, соединенной с корой. Не волнуйся. Ты просто представить себе не можешь, как много можешь сам, со своими естественными приспособлениями.

Джон мигнул, пытаясь смириться с этой мыслью. Разумеется, он ожидал чего-то подобного, но реальность превзошла все, что можно было вообразить. Черт побери… он чувствовал себя таким беспомощным… и голова как в тумане.

Внезапно он осознал, что не знает, где находится север… и больше не видит внутренним взором маленькую объемную карту места, в котором находился в течение последнего времени.

Еще у него больше нет внутренних часов. Он вошел в лазарет в ровно в восемь… а сейчас… Прошло, по меньшей мере, несколько минут… Но сколько именно?

И он не представлял, как это выяснить.

— Выход вон там, — бросил Логан, ткнув пальцем в сторону двери — не той, в которую зашел Гарроуэй. — Иди по синей линии и присоединяйся к своей роте.

Чтобы открыть дверь, раньше достаточно было простого прикосновения. Но теперь, когда он провел ладонью по гладкой черной поверхности, створка не шелохнулась. Пришлось толкнуть дверь, чтобы она отъехала в сторону, а потом удерживать рукой, не давая вернуться в прежнее положение.

Синяя линия была нарисована на стене и, возможно, дублировалась кибернетикой, но теперь Джон все равно не мог это почувствовать. Линия вела по коридору, иногда налево, иногда направо и, наконец, Джон оказался на лестнице, на другом конце здания лазарета. Там уже выстроились в шеренгу новобранцы роты 1099 — те, кто прошел ту же процедуру, что и Джон, но немного раньше. Сержант Долби, один из троицы младших инструкторов по строевой подготовке, молча указал ему место в строю. Гарроуэй ожидал комментариев, но их не последовало.

Остальные рекруты, судя по их виду, испытывали те же непередаваемые ощущения. Насколько ему было известно, большинство ребят могли себе позволить лишь самую примитивную корковую сеть или довольствовались имплантантами государственного образца — кстати, эти новобранцы чувствовали себя чуть получше. Но и им, похоже, было несладко. Некоторые выглядели так, словно их только что вывернули наизнанку. Долби прохаживался между рядами, время от времени останавливался то перед одним, то перед другим и негромко разговаривал с рекрутами, которые казались совсем измочаленными. Однако Джона он вниманием не удостоил — наверно, ужасное состояние «этого рекрута» на его внешнем виде не отражалось.

Джон попытался вспомнить, каким он был до того, как в день своего четырнадцатилетия его привели в медицинский центр в Эрмосильо и ввели те самые Sony-TI 12000. Разумеется, до этого у него была стандартная школьная модель, которую имплантировали… когда? Должно быть, ему было около четырех лет. Но школьные модели, как правило, не были сенсорно-усилительными и не оснащались устройствами для детализированного запоминания — ничего, кроме обучающих кодов, которые были подгружены для проведения индивидуальных занятий. Джон вспомнил, как учился читать, как, пользуясь Всемирной Сетью, находить ответы на любой вопрос, какой только может придти в голову, даже о самом себе и своем самочувствии. Однако воспоминания о повседневных событиях были довольно смутными.

Ему потребовалась еще пара секунд, чтобы осознать: еще час назад он мог с кристальной ясностью вспомнить все, что тогда происходило. Его сеть корковых имплантантов обеспечивала доступ к воспоминаниям — даже тем, которые не были специально подгружены в их каталоги. Джону показалось, что его самого стало… меньше. Что он сморщивается, уменьшается… почти перестает существовать…

Затем он внезапно осознал, что лежит на земле и созерцает трогательную физиономию сержанта Долби. Джон чувствовал себя так, словно его стукнули чем-то тяжелым по затылку. Голова шла кругом, было очень холодно. Долби легонько похлопал его по щекам.

— С тобой все в порядке, рекрут?

— С-сэр, — он сделал над собой усилие, чтобы ответить как полагается, «с этим рекрутом все в порядке», но смог выдавить лишь:

— Так точно… сэр.

— Оставайся лежать. Сейчас подойдет врач.

Та же участь постигла еще пятерых рекрутов Роты 1099. Фельдшер, сострадательный, как гранитный парапет, помог им добраться лазарета, уложил на койки, снял данные жизненных показателей и сделал каждому укол в вену. Здесь не было ни ИскИна, ни процедурной комнаты, а подключиться к диагностической аппаратуре без имплантантов было невозможно. Этого оказалось достаточно, чтобы у Джона не осталось никаких сомнений. А он еще думал, как такое вообще возможно, добровольно отказаться от своих киберимплантантов.

После инъекций и двадцати минут отдыха Джон пришел в себя настолько, что смог снова присоединиться к остальным. В течение всего следующего часа каждому новобранцу Роты 1099 — тем, кто решил отказаться от наноимплантантов — пришлось вернуться в лазарет для получения медицинской помощи. Некоторые проходили повторную диагностику в операционной, оснащенной ИскИном. В результате из девяносто пяти человек — первоначального состава Роты 1099 — пятнадцать отказались от удаления наноимплантантов, а троих ИскИн по той или иной причине признал негодными к дальнейшей службе. Большинство решили сегодня же вернуться на гражданку в качестве «DD-4010» — «Субъекты, непригодные к службе в Морской пехоте» и «освобожденные от военной службы». Еще двое решили пойти на службу в ВМС, трое — в Аэрокосмические Силы.

— Почему мы удалили ваши имплантанты? — тем же утром спросил комендор-сержант Маковец, появившись перед шеренгой. — Кто ответит?

Несколько рук тут же поднялись.

— Ты!

— С-сэр, этот рекрут верит, что получит такие имплантанты, которые полагаются морскому пехотинцу, — сообщил Мэрфи, парнишка из Цинцинатти. — Имплантанты гражданского образца могут оказаться несовместимыми с военной техникой или друг с другом… сэр.