— Бат? Все в порядке? — спросил Антон, посмотрев мне в глаза.

— Идем, — повторил я, пряча нож.

— Ты уверен, что все в порядке? — еще раз спросил Антон. Я только отмахнулся от них обоих. Как это объяснишь? Крысы. Бегущие крысы…

Ян уверенно вел нас по «дохлой трассе». Всего лишь раз он ошибся, перепутав повороты на одной из развилок, но понял свою ошибку, еще не дойдя до следующего перекрестка.

И все-таки, мы шли медленно. В основном из-за меня.

Я искал оставшиеся на трассе следы. Непонятное чувство неправильности, оставшееся после крыс, заставляло меня делать это вдвое тщательнее. Особенно меня интересовали коридоры, уходящие в сторону от трассы. Если верить меткам, Голландец, не мудрствуя лукаво, вел свою команду не отклоняясь от централки. Так в катакомбах называют основные, большие туннели, по которым, распиленный и погруженный в тележки, ракушечник вывозился наверх.

Катакомбы Одессы — это каменоломни. Строительный материал был проблемой для жителей Одессы с первых дней основания города. В голой черноморской степи подземные залежи ракушечника — желтого, пористого, легко обрабатываемого любыми инструментами, камня оказались единственным и почти незаменимым строительным материалом. Весь Старый город построен из камня добытого в катакомбах.

Ракушечник добывали закрытым способом. В тоннелях при свете тусклых самодельных коптилок, метр за метром удлиняя тоннель, из стен выпиливали «косяки» и «плахи» — большие прямоугольные каменные блоки. Их здесь же распиливали на меньшие куски, обтесывали и грузили на тележки, вывозившие камень наверх, для просушки. Эти тележки укатали длинные, порой тянущиеся до самого выхода централки. Часто можно даже найти колеи, которую оставили их колеса, скрипевшие в этих коридорах в течение многих десятков лет.

Если сравнить Систему с большим городом, то централки окажутся в нем главными транспортными магистралями, проспектами, центральными «улицами» катакомб. Такие «магистрали» обычно хорошо утоптаны, поскольку по их широким и гладким тоннелям очень удобно ходить.

Поиск следов на централках всегда напоминает мне чтение старой грунтовой дороги.

На центральной колее такой дороги невозможно разобраться, в месиве из сотен следов. Но, если нужная машина по какой-нибудь причине съезжала на обочину, ее следы сразу бросятся в глаза. Поэтому я даже не пытался искать следы на укатанной до гранитной монолитности, тропе, проходящей по центру галереи. Вместо этого я следил за почти не тронутыми «обочинами», у самых стен, надеясь найти следы уже знакомые мне по Пятому Пикету. И «обочины» не подвели.

Под нарисованными на стенах стрелками часто попадались один-два отпечатка Ботинок-С-Подковками. Явно — следы Голландца. Как самый опытный в группе, он наверняка маркировался сам, не доверяя это никому другому. Боковые ответвления от централки тоже были не особенно затоптаны и следы там читались легко. Иногда попадались следы кого-нибудь из ребят Тигры, но чаще всего это были следы двух пар кроссовок. Руслан и, скорее всего, Лера. Ребятам явно было интересно в новом для них районе и они постоянно лазили «туда и обратно» во все мало-мальски интересные щели, попадавшиеся по дороге.

На полпути от Пятого пикета, в одной из небольших, тупиковых ниш, пропавшая группа останавливалась на перекур. Мы нашли там обертки шоколадок и окурки. Как и на Пятом пикете — «L&M». Один из камней был испачкан каплями расплавленного парафина. В этой нише-тупичке я отыскал две недостающие пары следов, которые мне не удалось найти на Пятом пикете. Тяжелые армейские ботинки и еще одни женские туфли с резиновой подошвой. Теперь у меня был полный комплект следов. С большей или меньшей вероятностью я мог перечислить хозяев обуви.

Ботинки-с-Подковками это — Голландец. Кроссовки — Руслан и Лера. Одна пара туфель должна принадлежать леди по имени Ника, вторая — «новенькой», леди с неизвестным нам именем. «Катеры» и армейские ботинки — без сомнения дружки Голландца.

Чем дальше мы уходили от Пятого пикета, тем больше менялась Система. Вильнув на одном из перекрестков, «дохлая трасса» ушла в сторону от централки. Утоптанная крошка «магистрали» на полу сменилась слегка влажной, твердой смесью грязи и осколков ракушечника. Странное ощущение какой-то неправильности, слабое, но неприятное беспокойство, оставшееся после крыс, кралось следом за мной, прячась в густых тенях от моего фонаря. Оно нарастало по мере того, как «дохлая трасса» все глубже уходила в дебри Системы.

Крысы… Бегущие крысы. Красная лампочка. Сигнал тревоги. Там, где-то перед нами, в глубине Системы происходило что-то плохое. Что-то очень и очень нехорошее.

Крысы — полноправные хозяева подземелий. Это их территория. Заставить крысу покинуть облюбованные места трудно, почти невозможно. Крысы бегут из облюбованных мест, только когда им угрожает действительно серьезная опасность.

Это знает любой моряк. Бегство крыс всегда служило сигналом опасности. Я знаю это от отца, который был морским офицером. Очень плохо, когда крысы бегут с корабля. Что-то случилось. Крысы всегда чуют опасность первыми…

Прямые, чистые тоннели постепенно сменились завалами. Залы и галереи были через каждые несколько метров беспорядочно загромождены конусообразными грудами обвалившихся с потолка обломков. Приходилось через них карабкаться.

Эта часть Системы была намного старше, чем та, откуда мы пришли. Вряд ли здесь кто-нибудь был со времен «Поиска» 60-х годов. Здесь не было рисунков и надписей, густо покрывавших стены в более посещаемых районах Системы. Пустые желтые стены странно и непривычно, подчеркивали заброшенность района.

Залы, ходы, перекрестки, завалы. Завалы, ходы, перекрестки, залы. Невеселое предчувствие продолжало прятаться за моей спиной. Не давали мне покоя бегущие крысы.

Чушь. Ерунда. Я устал. Просто устал. Вот и все.

Крыс наверняка выгнало из привычных мест что-нибудь безобидное. Что-то прозаическое и тривиальное. Опять затопило какой-нибудь участок Системы. Хотя…

Какое к лешему затопление, если, по словам Скифа, крысы бегут из этого района уже не меньше недели?..

— Ну почему этих оболтусов понесло в такие буераки? — пожаловался Антон расколотому пополам куску ракушечника в два моих роста, пытаясь пролезть между ним и стеной.

— «Чайники», — лаконично отозвался я, продираясь следом, — «Чайники», которые ищут неприятностей на свою голову… и на другие интересные места.

— Я заметил, — мрачно пробормотал Антон, — Ходят без запасного света. Не умеют маркироваться. И уж точно наверху никто не знает, куда они ушли и когда должны вернуться. При всем этом они еще умудрились забраться вглубь самого заброшенного участка в Системе. Самоубийцы. Камикадзе…

Вздохнув, Антон полез дальше, сердито шурша ракушечником.

— Где обрывается трасса? — спросил я у Яна.

— У «Обвала». Мы уже почти на месте, — Ян показал на шляпу, которую кто-то повесил на торчащий из стены железный штырь. Насколько можно было угадать под толстым слоем плесени, когда-то эта шляпа была фетровой. Она явно помнила не только «Поиск» 60-х, но и контрабандистов, скрывавшихся здесь в дореволюционные времена.

За следующим поворотом мы действительно увидели «Обвал». Здесь коридор разветвлялся, образуя букву «Т» — один коридор сворачивал вправо под прямым углом к туннелю. В стене слева от нас, на уровне пола начиналась узкая горизонтальная щель, у которой было что-то общее с тесными подвальными окошками старых пятиэтажек. Над щелью жирными черными буквами кто-то написал: «Ресторан "Обвал".

Открыт с 14:00 до 24:00.» Юмор спелеологов. Черный юмор. За щелью начинались узкие ползуны с опасными, периодически обваливавшимися сводами, от одного вида которых начинали шевелиться волосы на голове.

— Последняя стрелка, которую мы нашли, — Ян показал на корявую белую метку, нацарапанную над словом «Работает» и указывавшую куда-то под потолок, — Дальше — ничего нет. Ни стрелок, ни следов. Но здесь они были точно, — Ян зло ткнул в корявую метку, — Тигра потерял след именно здесь. Мы искали их следы везде. Мы намотали добрый десяток километров по окрестностям. Мы угробили три с половиной часа на поиски… Мы могли бы просто сидеть на Пятом пикете — результат был бы тем же.