– Но, Федалия, не могла же я все записывать, – запротестовала Кик, ненавидя себя за то, что ей приходится оправдываться. – Он же знал, что я интервьюирую его. Я хочу сказать, что, когда мы получше узнали друг друга, он стал держаться свободнее и я узнала от него очень много.

– Представляю себе, – обронила Федалия, не скрывая иронии. – Довольно трудно управляться с диктофоном, когда обеими руками держишься за то, что составляет средоточие твоих интересов.

Кик, смутившись, опустила глаза.

– Послушай, Кик, я знаю, как это бывает, – несколько смягчившись, начала Федалия. – Наверняка он сказал тебе то, что ты включила в статью. Конечно же, люди спят друг с другом: секретарши – со своими боссами, старлетки – с продюсерами, в бассейнах мальчики-спасатели – с женами богатых клиентов. Но неужели тебе в самом деле было необходимо залезать в постель к Лионелю Малтби, чтобы вытянуть из него все это? Ты знала, что мы обязались показать Ирвингу материал. Ты должна была предвидеть, что он не пропустит подобных упоминаний о себе.

Кик поразилась.

– Но я думала, что Лионель сможет... – пролепетала она. – Разве не за ним последнее слово?

Навалившись на стол, Федалия хмыкнула:

– Очнись, Кик, и учти: Малтби видел текст и он ему не понравился. Это тебе о чем-то говорит?

Подавленная Кик съежилась в кресле.

– Федалия, – сказала она, еле сдерживая слезы. – Я думала, между нами произошло нечто необычайное. Я сходила с ума, все было так прекрасно и...

– И под тобой плыла земля, – закончила Федалия. – Избавь меня от удовольствия лицезреть твои слезы и сопли, Кик. Я бы поняла тебя, услышав, что ты переспала с ним, дабы сделать материал более убедительным. В конце концов в твоих занятиях есть элемент риска, но, даже потеряв голову, ты не должна была терять рассудок. Я не хочу даже слышать слова, начинающегося на „л". Лионель Малтби так влюблен, что обращается к юристу с просьбой защитить его от Клеветы! Ирвинг побывал тут, дабы сообщить Лионелю, что он виделся с тобой и зарезал материал.

Слова Федалии не могли бы ошеломить Кик больше, если бы даже каждое из них сопровождалось пощечиной.

– Лионель должен был сказать мне только одно: он не хочет, чтобы материал появился в печати в таком виде, – проговорила Кик. – И, прочитав его, он мог позвонить мне.

– Кик, просиди ты в конторе чуть дольше, ты поняла бы, что все это происходит иначе. Есть определенные правила: все, что сказано после того, как ты выключила диктофон, не принимается в расчет. Так вот: выключив его, ты подставилась этому старому сексуальному маньяку Лионелю Малтби. Он понял: до тебя еще не дошло, что ты играешь в высшей лиге. Он излагал тебе все эти смачные подробности, чтобы ты растаяла, отлично понимая, что позже сможет все вычеркнуть.

Кик встала и подошла к телефону.

– Я позвоню Лионелю и все выясню.

– Не утруждай себя. Он отключил телефон и не хочет говорить с тобой.

Кик застыла посреди комнаты.

– Откуда вы знаете?

– Потому что у меня с ним был продолжительный разговор.

– Лионель говорил с вами обо мне? Не могу поверить, что он способен на это. Он даже спрашивал у меня, не соглашусь ли я жить... – Кик остановилась на полуслове, поняв, как глупо это звучит.

– Присядь, Кик, – сказала Федалия. От военных действий в ее голосе появились нотки усталости и горечи. – Я хочу, чтобы ты кое-что пообещала мне. Я изложу тебе кое-какие печальные истины. Когда я закончу, спустись вниз и возьми мою машину. Она ждет меня, но я прошу тебя воспользоваться ею. Отправляйся домой. Никуда не заезжай, отключи телефон и ложись в постель. Проснувшись, ты увидишь все это в другом свете. Ну что, обещаешь?

Кик застыла в оцепенении. Ее пугало то, что ей предстояло услышать.

– Во-первых, – начала Федалия, загибая длинный указательный палец, – я тут кое-кому позвонила. Лионель Малтби – известный любитель дам, рядом с ним даже Уоррен Битти кажется пай-мальчиком. Лионель предполагал уделить моему репортеру не более часа. Но переменил намерение, едва увидев, как ты, длинноногая, с тугой маленькой попкой, вылезаешь из машины.

Во-вторых, Рэнди спокойно мог доставить тебя домой. Дороги были не так уж плохи. Малтби намекнул ему, чтобы он не слишком старался. Он же позаботился о том, чтобы Рэнди отвез тебя домой. Будь ты сообразительнее, ты не сидела бы в машине, повесив голову.

Кик прижала костяшки пальцев к вене на виске, которая болезненно пульсировала.

– Кик, – мягко сказала Федалия, – неужели этот дом тебя не насторожил?

– Этот дом? Вы там были? – спросила Кик. „Она была в нашем доме, потому так и завелась".

– Вчера Ирвинг возил меня для серьезного разговора с глазу на глаз.

Кик испытывала мучительное унижение. Мысль о троице, которая сидела в той самой гостиной, где она пережила экстаз, и „обсуждала" ее, как какого-нибудь воришку-подростка, попавшегося в супермаркете, была невыносима.

– О'кей, этот дом – не приют писателя-затворника. Это, черт возьми, объемный цветной разворот из „Архитектурного обозрения". Это дом, где чувствуется рука женщины. Как ты считаешь, почему у Малтби, который якобы не умеет ни хрена готовить, холодильник забит замороженными мясными продуктами от „Балдуччи"? Думаешь, есть у него время подбирать кувшинчики из яшмы и ставить в них сушеные гортензии? А как насчет косметики, а? – прибавила Федалия.

– Какой косметики, о чем вы?

– Кик, первым делом хороший репортер заглядывает в аптечку.

– Ну и я заглядывала каждое утро, доставая зубную щетку.

– Ты была не в той ванной. Если бы ты зашла в другую, в холле напротив спальни, то все поняла бы и уехала после первых его поползновений.

– Он сказал, что это ванная горничной. Я ничего не заподозрила.

– Ну, если бы ты все же зашла туда, ты бы увидела женское белье, лифчик 75 размера на полке справа за ночным кремом „Эсти Лаудер" и „Алказельтер". Белье было еще влажным. Не чистым, заметь, а влажным.

Кик, он женат. А 75 – это размер его жены. Ее зовут Басиха. Она художественный редактор рекламного агентства. За день до твоего визита она уехала на съемки в Чили.

От унижения Кик покраснела.

– Все несчастье в том, Кик, что, проводя время с мужчиной, ты не позаботилась защитить себя: эмоционально и профессионально. Вместо того, чтобы разобраться в его делах, ты подставилась. Вместо того, чтобы защитить самое ценное в себе – не то, что между ног, конечно, – а свою человеческую цельность, ты угодила в ловушку. Вместо того, чтобы контролировать ситуацию самой, ты доверила это ему.

Кик была в отчаянии, но все же не могла не признать, что Федалия права. Тем не менее она разразилась бранью.

– Да, я спала с ним! – кричала она. – Но какое это имеет значение, если я написала хороший материал? Все это правда. Лионель Малтби – блестящий и замкнутый человек. Он раскрылся передо мной, рассказал правду о себе, и я поверила ему.

– Послушай, Кик. Лионель Малтби не блестящий, он ловкий. Он из тех, кого я называю профессионалами, к тому же великий соблазнитель. Учуяв, что женщина благоговеет перед ним, он притворяется слабым, доверчивым и милым, чтобы скрыть свою ненадежность. Что касается замкнутости, так и это притворство. Он знает, что если он изливает душу, то верят каждому его слову. Ты приехала одна, ему было скучно, шел снег, жена на съемках. Он знал, что гнусная свора его покровителей не позволит тебе использовать этот материал.

– Мне кажется, что вы сами, Федалия, из этой гнусной своры, – вымолвила Кик, понимая, что ступает на опасный путь.

– Не совсем так. Я все еще хочу поместить правдивый материал о Лионеле Малтби. Но это будет не твой материал. Жаль, а мог бы быть и твоим. А теперь у меня нет затравки для следующего номера.

– Ах, вот как! – гневно воскликнула Кик, надеясь, что Федалия уже все сказала. Еще минута, и она разрыдается. – Вас интересует только журнал!

Федалия встала.

– Конечно, а ты как думала? Ты должна была написать хорошую статью. А оказывается, тебе нужно повзрослеть, Кик. Но у меня нет времени воспитывать тебя. Да здесь и не место для этого.