Рауль вдруг почувствовал сильное раздражение: «Он не жалеет, он всё продумал…Так почему же не смог додуматься до того как получше скрыть своё преступление?!» Блонди даже не задумался о том, что только что осуждал преступника за то, что его поймали, и он понесёт наказание. Эм понимал кому придётся выносить приговор, этот… человек сейчас находился в этой камере. И это был не Катце…

Дилер невольно покосился на орудия пыток.

— Если я скажу, ты мне не поверишь, а если — не скажу, то, по крайней мере, буду мучиться не слишком сильно. — Катце вздохнул, пытаясь избавиться от напряжения. Он мог бы рассказать Раулю обо всем, но душевной боли он боялся сильнее, чем физической. «Я люблю тебя» — такие правильные и простые слова, которые сейчас рвались из сердца на волю. Он бы сказал — а Рауль рассмеялся — громко, страшно, глядя на него ледяным взором. Катце словно наяву увидел эту сцену, и рука сама собой потянулась к горлу. Монгрел едва не задохнулся. Он не мог сказать Раулю правды. Нельзя было. — Раз уж у меня череда выборов, — слабо прошептал дилер, чуть прикрыв глаза, — то я предпочту второе…

— Выбор? — зло усмехнулся блонди, наконец, дав выход своему раздражению, хотя бы частично. — Выбора у тебя нет. Ты — предатель, Катце, — будто объясняя прописную истину, отрезал блонди, — у тебя теперь нет ничего, ни прав, ничего. Всё, что от тебя теперь требуется: отвечать на вопросы, причём отвечать искренне. И то, что ты ещё не на пыточном станке, вовсе не означает твоё привилегированное положение, это означает, что у меня пока ещё есть терпение, но оно заканчивается…

Рауль уже не скрывал своего презрения к тому, кого, не смотря на происхождение, по-своему ценил и считал приятной ошибкой своей расы. Выражение глаз стало откровенно злым, блонди понимал, что ещё немного такого разговора, и приговор приведёт в действие тот, кто его вынесет — даже не озвучивая.

— Что ты получил в обмен на документы? — интонация подсказывала, что лучше бы ответить.

Катце сейчас с трудом собирал остатки мужества. Он внутренне напрягся, понимая, что до боли осталось всего каких-то несколько мучительных секунд свободы.

— Я получил то, что хотел больше всего на свете. Может быть это даже больше, чем все твое состояние, но это моя тайна. Ты, конечно, можешь меня пытать. Теперь ты в своем праве, Рауль.

Катце медленно поднял глаза — в них читался страх и горечь, и что-то еще — какая-то странная тоска последних месяцев. Губы монгрела дрожали:

— Я… не должен… я не могу… не хочу и не буду говорить.

Точка внутреннего кипения блонди достигла максимальной отметки. Эм не мог вспомнить, чтобы кто-нибудь когда-нибудь доводил его до такого состояния. «Он прекрасно знал, что попадётся, — из последних сил сдерживая ярость думал Рауль. — Знал, но тем не менее пошёл на это ради чего-то… Но что это было говорить не хочет, не желает, будто у него есть на это право — делать то, что хочется!» Консул распалял свой гнев сильнее и сильнее, уже не замечая своих судорожно сжатых кулаков, наконец, оболочка, столь упорно создаваемая в течение стольких лет не выдержала. Блонди резко встал со стула так, что тот отлетел к противоположному концу камеры, за грудки поднял Катце и дёрнул к себе, отрывая от пола так, что они стали одного роста.

— Ты будешь говорить, — практически прошипел Рауль, с трудом сдерживаясь от порыва отшвырнуть монгрела как можно дальше от себя. — Сейчас. Здесь. Ты. Мне. Скажешь. То. Что. Ты. Получил. В обмен. На украденные. Тобой. Документы.

Глаза у блонди были дикие, казалось, ещё немного — и он начнёт метать ими молнии.

— Я понятно объяснил? — проговорил Эм прежним спокойным вежливым тоном, который только сильнее показал всю степень его ярости.

Катце испугался — всерьез, сильно, до тошноты. Он инстинктивно вцепился пальцами в запястья блонди — словно пытаясь удержать его, отстранить, успокоить.

— Рауль, — вырвалось на выдохе что-то до боли похожее на мольбу. Катце больше не мог произнести ни слова. На глазах проступили слезы.

«Он замучает меня до смерти, — пронеслась в голове страшная мысль. — И никогда не узнает, как сильно я любил его…»

Катце дрожал, едва касаясь пола носками ботинок. Он смотрел в глаза Рауля и не мог отвернуться — будто кролик, оцепеневший от взгляда хищника.

«Видимо, я объяснил непонятно…» — изрёк на удивление ехидный внутренний голос, который, в отличие от разума, явно забавлялся сложившейся ситуацией.

— Ты не понял вопроса? — почти участливым тоном, спросил Консул. — Повторить?!

«Идиот, до него так и не доходит, что он сотворил на самом деле. Монгрел!» — худшего оскорбления для блонди не существовало. Руки, удерживающие Катце над полом, начали дрожать, но далеко не из-за веса монгрела. Осознав это, Рауль отшвырнул его от себя как можно дальше, практически не контролируя собственную злость.

Тело Катце с глухим звуком ударилось о противоположную бетонную стену и стало медленно оседать на пол, в каменную пыль. Поняв, что он только что сделал, Эм несколько секунд стоял не двигаясь, пытаясь осознать свои чувства и только когда увидел, что спина Катце медленно, рвано, но всё же поднимается при вдохе, неторопливо подошёл к лежащему ничком монгрелу, боясь повторной вспышки гнева.

Рауль присел перед дилером и осторожно — почти по-идиотски бережно после последнего поступка — приподнял его голову над полом. Пальцы тут же окрасились красным.

— Катце, — почти беззвучно сказал Эм, не рассчитывая на то, что его услышат, — ты ни черта не понимаешь, так и не научился понимать…

На лице блонди появилась кривая, почти уродливая улыбка.

— Это ты… не понимаешь… — выдохнул монгрел, пребывая в полуобморочном состоянии. Он не успел толком сообразить, что произошло — только было больно и плохо. Мысли путались, лицо Рауля расплывалось перед глазами. Проваливаясь в пугающее забытье, Катце едва просипел: — Ты должен жить, — и потерял сознание.

«Должен жить… Так, значит?» Рауль медленно опустил голову Катце на пол и отошёл в противоположный угол камеры. «Зачем звать кого-то, если он и так умрёт? В конце концов, это даже великодушно — дать ему умереть в забытьи, а не как предателю…» — мысли текли как будто отдельно от сознания, заставляя воспринимать мир как нечто далёкое, почти чужое. «Прощай, Катце, — вдруг спокойно улыбнулся блонди, — может быть, тебе там будет лучше…»

— Где они? — из-за дверей послышался властный знакомый голос — в следующий момент дверь распахнулась — и бледный начальник полиции вбежал в камеру. Следом за ним следовал Первый Консул — в руках он держал маленький диск.

Ясон уже собирался учтиво поприветствовать Рауля, когда заметил, что белые перчатки Советника перепачканы кровью. На полу у стены лежал Катце — но стоило ему слабо застонать, и Минк мгновенно понял, что произошло.

Слегка нахмурившись, Первый Консул подошел к монгрелу и, склонившись над ним, осторожно осмотрел тело.

— Позовите врача, — сухо бросил он через плечо начальнику полиции, и тот тут же со всех ног кинулся выполнять приказ.

Ясон распрямился и обернулся, внимательно глядя на Эма — с ним определенно было что-то не в порядке.

— Нам нужно поговорить, Рауль.

Рауль словно со стороны наблюдал за происходящим в камере. Приход Ясона вызвал лишь одну связанную мысль: «Умереть спокойно не получилось… Что ж, как говорили когда-то на Терре: не судьба». Он спокойно смотрел на приближающегося к нему блонди, даже не пытаясь понять, что Минку от него понадобилось. «Диск? Какие-то новые обвинения?»

— Хорошо, — Эм едва заметно кивнул другу, — я тебя слушаю.

— Не здесь, — негромко произнес Ясон. — Это дело уже имеет статус государственной тайны. Идем.

Первый Консул вежливым жестом пригласил Рауля следовать за ним. У выхода из камеры им встретились два запыхавшихся медика.

— Сделайте все возможное и невозможное, — ледяной тон Ясона прозвучал почти угрожающе, — этот человек нужен мне живым.

Не дожидаясь ответа, блонди вышел вон и быстрыми шагами направился по коридору к выходу.