Но приглашение князей вовсе не говорило о бессилии или слабости города-республики. Временами Новгород обладал таким могуществом, что запросто менял на киевском престоле великих князей (Ярополка на Владимира в 980 г., Святополка на Ярослава в 1019 г.), успешно воевал с немцами, шведами, владимиро-суздальскими князьями (Липицкая битва 1216 г.), осваивал огромные территории от Белого моря до Урала. «Служебный» князь был нужен городу-республике не столько для внутреннего равновесия, сколько для защиты своих богатств от внешней угрозы. Со времен Ивана Калиты расчетливый город-купец принимал к себе не просто ищущих службы князей, а тех из них, кто на тот период был сильнейшим на Руси, а таковыми тогда все чаще становились князья московские, имевшие поддержку Золотой Орды. Лишь в период борьбы внуков Дмитрия Донского за великокняжеский стол Новгород занял откровенно антимосковскую позицию, укрыв у себя Дмитрия Шемяку с его свитой и оказав ему знаки внимания. Это обстоятельство Василий Темный посчитал для себя оскорбительным и воспользовался им, чтобы наказать мятежный город.

Зимой 1456 года московские полки расположились в 120 верстах от Новгорода — в Яжелбицах. Василий II, по обычаю того времени, разослал свои отряды для грабежа по земле Новгородской. Следует ли говорить, что поведение этих летучих отрядов мало чем отличалось от поведения литовских или татарских войск? Целью и тех и других была добыча, а здесь задача ставилась еще на устрашение и на провоцирование недовольства «меньших» людей действиями «лучших», навлекших на них такую напасть, как война с великим князем. Один из московских отрядов захватил город Русу и, взяв богатую добычу, как и положено разбойнику, поспешил унести ноги. Для прикрытия тылов осталось всего лишь двести воинов. Вот этому небольшому заслону и пришлось принять на себя основной удар высланного против них пятитысячного новгородского конного отряда, к несчастью не имевшего навыков ведения боевых действий в конном строю. И произошло неожиданное. Горстка московитов, обратив поражающую силу своих стрел не на закованных в латы и кольчуги всадников, а на их незащищенных коней, не только смешала наступающие порядки, но и обратила их в бегство. Победа была полной.

Договор, подписанный новгородцами в Яжелбицах после поражения, был не просто тяжелым, а кабальным. Согласно договору новгородцы обязались выплатить князю 10 тысяч рублей штрафа. Помимо этого, князь получил право собирать с некоторых новгородских пятин так называемый «черный бор», предназначенный для выплаты дани Орде, но фактически остающийся в распоряжении Москвы, а следовательно, и обогащающий ее. Кроме того, за поддержку «васильевых крамольников» Новгород впредь лишался древнего права давать убежище любому просящему его и самостоятельно вступать в какие-либо отношения с русскими князьями, не подвластными Москве. Не имея поддержки извне, новгородская вольница была вынуждена согласиться и на ограничение своего международного суверенитета. Отныне ни один договор не мог быть подписан, если его не одобрит великий князь и не скрепит своей печатью. Но самое страшное заключалось в норме договора, обеспечивающей его исполнение: великий князь оставлял за собой право все отступления от договора квалифицировать как «предательство» со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Это была «мина замедленного действия». Реально оценивая ситуацию, новгородцы стремились избавиться от постыдной московской зависимости. Выбор же нового покровителя оказался невелик, вернее, выбора не было вовсе — единственную альтернативу Москве составляла Литва. Однако сразу сдаваться Казимиру новгородцы не решались, боясь попасть в еще большую зависимость, в том числе и от католической церкви. Только через пятнадцать лет после Яжелбицкого договора Новгород осмелился пригласить к себе в качестве служебного князя двоюродного брата Ивана Московского — полулитовца-полурусского Михаила Олельковича (Александровича), родного брата киевского князя Симеона, высоко чтимого в Северо-Западной Руси за подвиги в борьбе против Золотой Орды и Крымского ханства.

Итак, новгородцы нарушили договор, создав повод для военных действий. Тем не менее Михаил предложение принял и с большой свитой 8 ноября 1470 года прибыл в Новгород. В числе его сопровождающих был и печально известный ученый книжник Схария, заложивший в Новгороде и в Московском княжестве основы «ереси жидовствующих». Вступление Михаила в Новгород совпало по времени со смертью местного архиепископа, с избранием его преемника и разразившимся спором по поводу того, где новоизбранному архипастырю следует получить благословение: у православного московского митрополита или у киевского униата, лишь недавно принявшего православие. Выбор места возведения в сан нового архиепископа не был простой формальностью, от этого зависела будущая конфессиональная ориентация всей Новгородской епархии: сохранит ли она верность древнерусскому православию (Москва) или пойдет на сближение с католицизмом (Киев). В отличие от бояр и житьих (лучших) людей, относительно терпимо относившихся к возможному сближению с римско-католической церковью ради своих коммерческих интересов, консервативное простонародье, живущее от своих трудов, стремилось к сохранению тесных связей с Москвой. Это было, видимо, первое разделение на «западников» и «славянофилов». Узнав, что один из претендентов на архиепископскую кафедру согласился принять благословение от киевского греко-униатского митрополита Григория, низшие сословия подняли бунт, но вскоре где силой, где уговорами, а где и подкупом были перетянуты на сторону пролитовской партии. На вече большинство новгородцев неожиданно проголосовало за заключение договора с королем Казимиром как с великим князем литовским. А это уже был прямой вызов Москве.

Надежды Михаила Олельковича и его брата Симеона, князя киевского, на усиление своих позиций за счет предполагавшегося союза Киева и Новгорода в противовес Москве, а еще в большей степени — Литве не оправдались. К тому же антилитовские настроения Олельковичей были хорошо известны Казимиру, что косвенно подтвердилось хотя бы тем, что после смерти Симеона король и литовские вельможи не допустили ни его брата, ни его сына на Киевский стол, а назначили туда католика-литовца в качестве наместника.

Итак, литовско-новгородский договор состоялся. Однако, вопреки устоявшемуся мнению, он не только не усугубил зависимое положение Новгорода, а, напротив, расширил его права и свободы. Полномочия Казимира, его нового покровителя, были значительно ограничены даже по сравнению с теми полномочиями, что имели московские князья — предшественники Василия II, не говоря уже о договоре 1456 года. Сверх того, Казимиру категорически запрещалось вмешиваться во внутрицерковные дела, строить римско-католические соборы, назначать своих представителей в Новгороде из числа неправославных христиан. Важнейшим для новгородцев было содержание военной части договора, где Казимир принимал на себя обязательство защищать Новгород от Москвы всеми силами литовской армии. Но Михаила Олельковича, находившегося во время заключения этого договора в Новгороде, не устраивала роль простого подручника литовского князя, и он, обидевшись на новгородцев, 15 марта 1471 года покинул город. На прощанье в отместку подверг ограблению Русу и несколько деревень по пути своего следования.

Договор Господина Великого Новгорода с великим князем литовским позволил Ивану III обвинить новгородцев в нарушении «старины» и предательстве (вот где пригодились статьи договора 1456 г.). В апреле — мае 1471 года он собирает в Москве сначала малый, а потом и большой совет — прототип будущих земских соборов. На совете принимается решение наказать отступников, и уже в июне московские войска, заручившись поддержкой Пскова, Твери и Вятки, при участии татарской кавалерии служилого царевича Даньяра с трех сторон вступают на Новгородскую землю. Один отряд во главе с воеводой Образцом великий князь отправляет воевать Двинскую землю, другой — под началом князя Даниила Холмского — выдвигает к Ильменю, а третий — под предводительством князя Василия Оболенского-Стриги — к реке Мсте. Нужно сказать, что это были жестокие и кровавые рейды, имевшие целью опустошение новгородских пятин, подрыв экономического и политического жизнеустройства республики, устрашение населения. И все это только из-за предполагаемого в будущем церковного отступничества новгородцев. Города и села подвергались огню, а их жители — мечу, невзирая на то, кто попадался под руку: старики, женщины, дети. А пока передовые отряды бесчинствовали по новгородским посадам, сам великий князь с царевичем Даньяром 29 июня подошел к Торжку, где к нему несколько дней спустя присоединились и тверские полки. Псков вступил в кампанию 10 июля.