Таким образом, Сталин признал наличие взаимосвязи и взаимозависимости между сельским хозяйством и промышленностью. Он явно осознавал потребность промышленного сектора в сырье, продовольствии и рабочей силе, что можно отнести в пользу теории эксплуатации. Тем не менее он также подчеркивал, что сельское хозяйство нуждается в критически важных и неуклонно растущих поставках продукции промышленного сектора. В противном случае сельское хозяйство не могло бы развиваться и задерживало бы рост промышленности. Другими словами, в создавшейся ситуации он разглядел потенциально порочный круг, подобный тому, что он наблюдал в 1917 году.

Эта концепция взаимосвязи и взаимозависимости сельского хозяйства и промышленности четко проявляется даже в многократно цитируемых высказываниях Сталина об обязанности крестьян по выплате «дани». Советские лидеры обсуждали эту тему годами, еще задолго до того как Преображенский выдвинул свою теорию «примитивного социалистического накопления». По словам Миллара, теория Преображенского представляет собой нечто большее, чем описание нэпа.[41] А более подробный и полный анализ заявлений Сталина по данному вопросу говорит о существовании несколько иной интерпретации, отличной от теории эксплуатации. На июльском пленуме ЦК в 1928 году Сталин говорил о необходимости полагаться на внутренние ресурсы для промышленности страны, назвав рабочих и крестьян равноценными вкладчиками в общее дело, пояснив взнос сельского хозяйства следующим образом:

«С крестьянством у нас обстоит дело в данном случае таким образом: оно платит государству не только обычные налоги, прямые и косвенные, но оно еще переплачивает на сравнительно высоких ценах на товары промышленности — это, во-первых, и более или менее недополучает на ценах на сельскохозяйственные продукты — это, во-вторых. Это есть добавочный налог на крестьянство в интересах подъема индустрии, обслуживающей всю страну, в том числе крестьянство. Это есть нечто вроде «дани», нечто вроде сверхналога, который мы вынуждены брать временно для того, чтобы сохранить и развить дальше нынешний темп развития индустрии, обеспечить индустрию для всей страны, поднять дальше благосостояние деревни и потом уничтожить вовсе этот добавочный налог, эти «ножницы» между городом и деревней. Дело это, что и говорить, неприятное. Но мы не были бы большевиками, если бы замазывали этот факт и закрывали глаза на то, что без этого добавочного налога на крестьянство, к сожалению, наша промышленность и наша страна пока что обойтись не могут».[42]

Позже на том же пленуме, в ответ на критические замечания Осинского и Томского, Сталин вновь вернулся к данному вопросу. Повторив приведенные выше аргументы, он добавил: «Конечно, слова «сверхналог», «добавочный налог» — неприятные слова, ибо они бьют в нос. Но, во-первых, дело не в словах. Во-вторых, слова вполне соответствуют действительности. В-третьих, они, эти неприятные слова, для того именно и предназначены, чтобы они били в нос и заставляли большевиков взяться серьезнейшим образом за работу по ликвидации этого «сверхналога», по ликвидации «ножниц». А как можно ликвидировать эти неприятные вещи? Путем систематической рационализации нашей промышленности и снижения цен на промтовары. Путем систематического подъема техники и урожайности сельского хозяйства и постепенного удешевления сельскохозяйственных продуктов. Путем систематической рационализации наших торговых и заготовительных аппаратов. И т. д. и т. п. Всего этого не сделаешь, конечно, в один-два года. Но сделать мы это должны обязательно в течение ряда лет, если мы хотим освободиться от всякого рода неприятных вещей и бьющих в нос явлений».[43]

Сталин использовал слово «дань» как один из нескольких терминов для передачи той идеи, которую взяло на вооружение правительство. Сталин несколько раз четко заявил, что эта политика нелицеприятна, но неизбежна, а советское правительство предпринимало и должно предпринимать в дальнейшем меры по ликвидации необходимости в политике чрезмерного обложения крестьян налогами. Он также подчеркнул, что первичной задачей сверхналога было стремление принести пользу сельскому хозяйству посредством развития промышленности. Разве мог произнести такие заявления лидер, стремящийся «сокрушить» крестьянство и подвергнуть его жесточайшей эксплуатации?

Тем не менее в литературе встречаются упоминания о том, что Бухарин критиковал Сталина по данному вопросу, называя его политику «военно-феодальной эксплуатацией крестьянства», а из этих слов напрашивается вывод — Бухарин выступал против такой политики. 9 февраля 1929 года Бухарин, Рыков и Томский написали заявление в адрес Политбюро, в котором Бухарин подверг Сталина резкой критике, в том числе и за использование термина «дань». Они писали следующее: «Ошибка товарища Сталина, как и ошибка товарища Преображенского, состоит вовсе не в голословном утверждении о том, что крестьянство «переплачивает» (эта ситуация, вероятно, сохранится длительное время, хотя нам следует напрячь все силы для скорейшей ликвидации подобной ситуации, следуя прямым указаниям Ленина). Данная ошибка состоит в некорректной, антиленинской, антимарксистской характеристике социальных отношений пролетариата и крестьянства, что неизбежно приводит к практике чрезмерного обложения налогами, подрывая устои союза рабочих и крестьян. Дань — это категория эксплуататорской экономики. Если крестьянин платит дань, это означает, что он данник, эксплуатируемый и угнетенный. Это означает, что, с точки зрения правительства, он не гражданин, а субъект. Можно ли называть участие крестьянства в строительстве промышленности данью? Это бездумно, безграмотно и политически опасно…».[44] Бухарин не выступает с опровержением политики, описанной Сталиным, а отвергает только использование Сталиным термина «дань», отражающего, по его мнению, эксплуататорское отношение к крестьянству (об этом он говорил на пленуме ЦК в ноябре 1928), предупреждая, что это может привести к «чрезмерному обложению налогами».[45]

В ответ на это заявление на заседании Политбюро, состоявшемся в тот же день, Сталин указал на то, что Бухарин и его коллеги не отрицают саму политику. Им лишь не нравится слово «дань». Сталин начал приводить многочисленные цитаты из трудов Ленина, в которых тот использовал данный термин неоднократно, описывая экономические отношения между правительством и рабочим классом. Сталин спросил у Политбюро — если Ленин мог использовать этот термин в отношении рабочих, почему же нельзя применять его в фигуральном смысле по отношению к крестьянам наряду с другими терминами, бытующими в народе, например «ножницы», «сверхналог» или «дополнительный налог»? В то же время Сталин признал, что критика Бухарина отражает его неприятие политики правительства и неспособность (по мнению Сталина) к пониманию этой политики. Сталин сказал: «Политика непонятна ему, и ему кажется, что мы эксплуатируем крестьян». Сталин сравнил критику со стороны Бухарина с высказываниями Милюкова перед революцией.[46]

Естественно, разногласия между группой Сталина и правой оппозицией нельзя сводить только к одному этому вопросу. Моя цель при работе над этой статьей — показать, что нападки Бухарина на Сталина по поводу «дани», упомянутые во многих научных работах, не говорят о различии во взглядах на политику. Таким образом, аргументы теории эксплуатации о том, что использование Сталиным фразы «нечто вроде дани» отражают только его личную точку зрения, а также пересмотр политики нэпа, равно как и то, что его переход якобы к новой политике был частью решения о коллективизации сельского хозяйства — полностью некорректны. Политика получения «чего-то вроде дани» в форме ценового неравноправия — это политика нэпа, а не новая политика 1928 года. Более того, она уже действовала полным ходом еще до того, как правительство занялось планами приватизации. Коллективизация подразумевала не укрепление или увековечивание этой политики, а напротив, совершенно противоположную цель.