Глава восьмая

Омертвение

Вещество разлагается, как бы умирая, и кажется, что оно уничтожено, что его жизненные силы иссякли, но в конце концов оно возвращается к жизни.

— Выпьешь с нами бокальчик лучшего рейнского? — Сэр Питер приподнял длинную зеленую бутылку таким обыденно-приветливым жестом, словно это не он бесследно исчез, покинув жену, — причем на двадцать лет. — Живое винцо, так и бежит по языку.

— Как ты?… Почему?… — Графиня неуверенно шагнула вперед. — Я думала, ты…

— Умер или в Америке? — Сэр Питер встал и обмахнул сиденье лучшего кресла, предлагая супруге сесть. — Что, в сущности, одно и то же. Эти американские поселенцы! Полные невежи — сиськи от соски не отличат. — Он с готовностью раскрыл жене широкие объятия. — Приди же к своему давно потерянному мужу, девочка моя.

На лице графини сквозь несколько слоев венецианских белил — наложенных в начале недели и подновляемых каждое утро, так что к настоящему моменту слоев насчитывалось четыре — проступил румянец.

— Питер! Ты вернулся. Я знала, что ты вернешься. — Со стыдливой улыбкой она приникла к мужу.

Элпью не верила своим глазам. Ее хозяйка вела себя как влюбленная юница, резвящаяся с деревенским парнем, с которым только что познакомилась. И это после всех тех ужасов, что она о нем рассказала!

Элпью смотрела на низенького человека в бирюзовом бархатном камзоле с кружевными манжетами. Он крутил кончики своих острых усов и бородки клинышком в стиле Ван Дейка[40] (он завел их еще во Франции, где в годы Республики пребывал в изгнании, пытаясь подражать «нашему усопшему мученику королю Карлу I») и ухмылялся, показывая несколько новых золотых зубов. Локоны блестящего, судя по всему, дорогого каштанового парика — хорошо уложенного и напудренного — ниспадали на плечи. Шляпа его — широкополая и с султаном из разноцветных перьев — лежала у ног.

— Значит, мистрис Элпью, индейцы сиу не сняли с вас скальп и английские поселенцы не сожгли на костре, приняв за ведьму? — Он уставился на нее глазами-бусинками.

— Я уже много лет в Лондоне, сэр Питер. — Элпью стиснула зубы — она была ничуть не рада, что приходится отчитываться перед этим мошенником. — И счастлива сообщить, что недавно мы с моей хозяйкой воссоединились — к моему несказанному удовольствию.

Сэр Питер ближе привлек к себе жену и говорил поверх ее плеча, нежно поглаживая графиню по спине. Элпью смотрела как завороженная. Она забыла, какого маленького роста этот человек, и была, пожалуй, даже заинтригована новой модной деталью в его облике — большой золотой серьгой в виде кольца.

— Глазам своим не поверил, когда сегодня днем Годфри ввалился в это плеточное заведение. — Сэр Питер загоготал. — Я, разумеется, сразу же спросил о тебе. Поскольку ты выехала из прежнего дома, дорогая женушка, я не мог тебя найти, когда вернулся из Нового Света. Но Годфри мне все рассказал…

Элпью было интересно, что же делал в Райском доме порки сэр Питер. Он поймал ее взгляд.

— Видите ли, хозяин этого местечка мой приятель. Старый армейский друг.

Элпью знала, что сэр Питер за всю свою жизнь и дня не служил в армии.

— И славный такой доход получает. Причем без особых хлопот. Я подумываю вступить с ним в долю. И благодаря этому случайному визиту я вновь обретаю жену, по обществу которой я так долго скучал.

Он отстранил от себя графиню, глядя ей в лицо: белила пошли трещинами, потускневшая пунцовая помада на губах размазалась, черная краска ручейками стекла по дряблым щекам, жалкий рыжий парик, как всегда, съехал набок.

— Силы небесные! Ты всегда была красавицей, любовь моя, и теперь Господь судил нам воссоединиться.

Опустив ресницы, графиня положила голову мужу на грудь, а он снова обнял ее.

У Элпью уже не было сил смотреть. Что нужно этому жуткому коротышке?

— Какое у тебя тут уютное гнездышко, моя дорогая. — Питер похлопал графиню по спине. Элпью заметила, как он подмигнул Годфри. — Думаю, живя здесь все вместе, мы здорово развернемся.

— Простите, миледи, — не вытерпела Элпью, — но у меня есть еще дела касательно нашего сегодняшнего расследования. Могу я вас оставить до завтра, мадам?

Графиня оторвала голову от мужниной груди.

— Но, Элпью, разве ты не останешься с нами отпраздновать? Мы снова будем как одна семья, совсем как в прежние времена.

Элпью направилась к двери.

— Уверена, для этого у нас еще будет достаточно времени. Но сегодня я должна…

Сэр Питер прищурился и поднял бровь.

— А что это у вас за дело?

Не дав графине ответить, Элпью почти закричала:

— Мы раскапываем что-нибудь порочащее Роберта Смита, этого поборника морали, скрывающего свои гнусные пристрастия.

— А, старина Боб Смит! — хмыкнул сэр Питер. — Вам следовало обратиться ко мне. У меня на него досье длиной с твою руку.

— Я бы хотела завтра на него взглянуть. — Элпью со злостью посмотрела через кухню на Годфри, который безмятежно улыбался, глядя в огонь. Как он мог нанести им такой удар? — Но сегодня, — сказала Элпью, — мне нужно сделать еще одно дело. — Она придерживала открытую дверь. — Я переночую у подруги и приду к вам утром, миледи.

Графиня даже не посмотрела в ее сторону. Она была в раю и не нуждалась ни в чьей компании. Сэр Питер с саркастической улыбкой махнул Элпью, отпуская ее. Он ясно дал ей понять, что рад ее уходу, чем едва не вызвал у нее искушение остаться.

Накинув плащ и обмотавшись шарфом, Элпью вышла из дома и побрела по Джермен-стрит, прокладывая путь сквозь непроницаемый туман. В это время ночи она могла подумать только об одном месте, где можно было найти убежище — о ла-бораториуме Бо Уилсона. По крайней мере, она была уверена, что Бетти не спит. Она даже могла бы помочь девушке в ее опытах. Но как бы ни обернулось дело, там было тепло, и ей наконец удалось бы немного поспать, свернувшись калачиком на одеяле.

Когда она миновала Лестер-Филдс, ее неожиданно скрутил приступ голода, поэтому она задержалась на площади Ковент-Гардена, где перекусила, купив еды у уличного торговца, прежде чем пускаться в путь по опасным переулкам «Эльзаса».

Пересекая Солсбери-Корт, Элпью сообразила, что, должно быть, уже значительно больше часа ночи. Она шагала, стараясь чувствовать себя смелой, потому что была уверена: как чувствуешь себя, так и выглядишь. Она была, как ни странно, даже рада туману, который этой ночью служил ей защитной оболочкой. В дверях вдоль узких улочек «Эльзаса» маячили все те же расплывчатые фигуры, она слышала те же выкрики и стоны, доносившиеся из треснутых окон и темных вонючих проулков, но их приглушал туман.

Она уже приближалась к переулку, где находился лабораториум Бо, когда увидела нечто, плывущее ей навстречу, как огромная сияющая бабочка. Вот только топот бегущих ног никак не вязался с представлением о порхающем мотылке. Светящиеся пятна разделились на две части, будто бабочка развела крылья. Элпью затаилась. Торопливые удары ног сотрясали каждый камень мостовой, на которой она стояла, затем на одно мгновение перед ней вынырнула темная тень человека — на каждой перчатке у него светилось по фосфорическому пятну. Он наткнулся на Элпью, и она, потеряв равновесие, упала навзничь, на гнусно воняющий порог какого-то дома.

Когда она поднялась, мужчина исчез. Туман приглушил звук, и человек словно растворился во мраке, оставив в воздухе отчетливый запах. И запах этот удивительно не вязался с таким простонародным, зловонным местом. Фиалка, ландыш и мускус. Как в театре «Линкольнз-Инн». Запах, щекотавший ей ноздри, живо напомнил Элпью о том дне, когда они сидели в театральной ложе.

От страха у Элпью перехватило дыхание, а сердце заколотилось. Она мгновение постояла, восстанавливая дыхание, прежде чем поспешить в лабораториум.

К ее удивлению, несмотря на холодный весенний туман, дверь в подвал была приоткрыта. Элпью толкнула ее и осторожно спустилась вниз. Комната была ярко освещена.