— Гражданин Слаломов! — воскликнул рыжеволосый Радий великолепным прокурорским баритоном. — Мы обвиняем вас в том, что минуту назад вы совершили тяжкое преступление, предусмотренное частью второй статьи сто сорок девятой уголовного кодекса: путем вымогательства получили с этого юноши взятку!

Слаломов выпучил глаза и от испуга лишился дара речи. Этим он лишь вывел из терпения разоблачителей.

— Где деньги?! — вскричали Колька и Нариман, дрожа от гнева.

— К-к-ка-ак-ки-ие де-еньги? — пролепетал Слаломов. Окончательно потерявшись, он стал шарить срывающимися пальцами в боковом кармане и, наконец, достал измятую пятидесятирублевку.

Грозный Радий улыбнулся сардонической улыбкой и приступил к обыску. Впопыхах начинающие хранители уголовного кодекса забыли о том, что им необходимо иметь ордер на обыск. Но, к счастью, об этом забыл и остолбеневший Слаломов. Они долго шарили по всем закуткам, перелистывали даже папки с делами — денег нигде не было.

— Так вы утверждаете, что не брали взятки? — спросил Слаломова Радий, несколько смешавшись.

— У-у-у! — замотал головой следователь. Радий сверкнул глазами на юношу.

— Как не брал? — сказал, в свою очередь, юноша, глядя на мир чистыми глазами. — Еще как взял!

Наступило тягостное молчание, нарушаемое лишь сопением взволнованных уличителей.

— Но ведь денег нигде нет! — удивился флегматичный Нариман. — Следовательно…

— Обыщите меня, — кротко согласился юноша.

Юношу также обшарили без всяких ордеров. Нашли трешницу, использованный билет в кино и фотографию молодой девицы. Юноша покраснел. Лица у практикантов поскучнели: дома их ждали родители, в горпрокуратуре — сейф…

— Вы утаили деньги, молодой человек! — воскликнул Радий плачущим голосом. — Не мог же товарищ Слаломов их проглотить.

Юноша побледнел до синевы.

— Не хотите ли вы сказать, — отвечал он без юмора, — что проглотил их я? Сверток нетрудно передать приятелю о форточку… она открыта.

Понаторевшие на сборе доказательств как уличающих, так и оправдывающих обвиняемого, практиканты не могли не принять к сведению этого довода. Еще с полчасика они судачили, высказывали удивление относительно таинственного исчезновения кровных денежек, из коих солидная сумма принадлежала уже однажды обокраденному командировочному. Следователь и юноша сочувственно вздыхали. Наконец закоперщик всей затеи Радий почесал затылок и сказал довольно неостроумно:

— Ну, что ж… Пойдемте по домам… Вы уж извините нас, товарищ Слаломов. Дураки мы… — и прибавил, ни к кому не обращаясь: — Может, все же найдутся деньги, а?

— Талант, талант сверкающий и блестящий! — воскликнул Сергей Владимирович, покатываясь со смеху. — Джо, мальчик мой, ты сущий клад! Учитесь, господа старики. Учитесь культурно вымогать. Нет, я, кажется, не напрасно приехал в этот солнечный край. Мой «свободный полет» дает реальные плоды.

Лев Яковлевич вдруг забеспокоился: на Джонни есть заявление соседки, он нахулиганил. Озлобленные практиканты и следователь засудят его.

Талантливый Джо снисходительно улыбался и пояснил, что его не станут судить даже за мелкое хулиганство. Практиканты вовсе не ждут огласки вчерашнего происшествия. Следователь — тоже.

— Как же вы все-таки утаили деньги, Джонни? — завистливо спросил Сопако.

— Ловкость рук, папаша. Приятель мой рыжий Билл — Борька Скворцов — стоял в коридоре, за дверью. Секунда — и сверток оказался у него. А свита моя плелась сзади, всего в пяти шагах… Класс? Все, вери гуд!

Джо широко распахнул рот, плотно набитый ровными белыми зубами, и расхохотался столь оглушительно, что со стены сорвалась литография в золотом багете. Затем талант широко расставил, скосолапив ноги, скособочился и, подергивая плечами, словно его одолевал припадок столбняка, завопил:

— Э-эй вэди-лэди-и а-ай лов ю-у-у… бду-бду-бду! Э-эй…

Винокуров поспешно схватил фаворита за плечи.

— О великосветских манерах придется на время забыть, дитя мое, — увещевал «Викинг». — Мы не должны привлекать внимания. Потерпи. Придет время — и я лично представлю тебя таким стильным малым… Сейчас же нас призывают дела. Есть у меня один симпатичный списочек. Кавалергард-одиночка, гражданин Златовратский, расскажите, как пройти на киностудию, и шагайте себе в народ. Последний слух, распушенный вами, просто великолепен. Магазины за два дня выполнили годовую программу по товарообороту. Не пользовались спросом лишь рапиры для фехтования и боксерские перчатки. Вы прирожденный провокатор, Эфиальтыч… в хорошем смысле этого слова, конечно.

Лев Яковлевич был подхалимом по убеждению. Он боялся своего огненного шефа, тяготился незавидной ролью казначея и начальника штаба, страшился ответственности. Но подавленный, уничтоженный как личность Сопако постепенно привык к Сергею Владимировичу и даже начал ревновать к молодому и явно способному «стиляге» Джонни. Ему хотелось отличиться, проявить эрудицию, заслужить похвалу шефа. Лев Яковлевич лез из кожи, пытаясь совершить нечто выдающееся, и в итоге добился кое-чего, держа пока все в строгой тайне. На базаре он познакомился во фруктовом ряду с председателем сельсовета Сатыбалдыевом, усиленно приглашавшим его в гости. А недавно в одной очереди фортуна взяла Льва Яковлевича за потную талию и подвела к сравнительно молодому, желтому от бессонных ночей человеку в белой панаме, покупавшему сушки.

Этот человек (пришлось очень тонко и хитроумно вести расспросы) оказался не кем иным, как крупным изобретателем. Ротозей в панаме даже оставил новому знакомому адрес: Малая Ширабадская, 64.

И вот сейчас Лев Яковлевич раскрыл уже рот, чтобы рассказать обо всем Винокурову и направиться с ним в увеселительную прогулку на киностудию, как вдруг Сергей Владимирович заявил:

— Со мной пойдет Джо. Занимайтесь хозяйством, казначей. Это вам способнее. Только чур без растрат. Высшую меру дам. Я строгий.

«Ладно, — размышлял обиженный казначей, — ты еще не знаешь Льва Яковлевича. Сварю обед и пойду к изобретателю. Рты поразеваете от удивления». Зачем ему, собственно, идти к изобретателю, Сопако не имел ни малейшего представления. Его одолевала жажда деятельности и неизведанное до сих пор сладкое щемящее чувство неудовлетворенных страстей.

Улицы за ночь преобразились. В ярком солнечном небе колыхались разноцветные знамена, бумажные елочные цепи и флажки, устанавливались транспаранты, яркие цветистые киоски и огромные, в два человеческих роста, фанерные бутылки — в них, очевидно, предполагалась торговля безалкогольными напитками. Улицы, казалось, смеялись молодым беззаботным смехом, свежими весенними улыбками встречали прохожих.

— Фестиваль скоро, — пояснил Джо. — Республиканский фестиваль. А что нам делать на киностудии?

— Там работает трудящийся по фамилии Женщинов. Кроме того, на студии существует очаровательный секретарь-машинистка Юнона Вихревская, она моя невеста.

— Как у нее со стилем, Фрэнк? — деловито осведомился Джо.

— Не знаю. Я еще не видел своей невесты — свято блюду реакционные обычаи старины. Я обещал Златовратскому остепениться, обзавестись семьей, а я человек слова. К тому же женитьба введет меня в общество, так сказать легализует.

Они шли по городу, ловко выпархивая из-под колес молчаливо несущихся автомобилей. Неожиданно Винокуров остановился и взял молодого спутника за локоть.

— Ах, как нехорошо получилось, мой мальчик! — огорченно промолвил «Викинг». — Почему я до сих пор не знаком с твоими родителями? Это свинство с моей стороны. Они ведь будут рады познакомиться с писателем-маринистом?

— Конечно, что за вопрос? — засуетился Джо.

— А чем вообще занимается твой отец? Джо беззаботно пожал плечами:

— Все копошится со своими электронами. Изобретает какую-то новую атомную зубочистку в мирных целях.

— Довольно остроумный академик, — похвалил Винокуров. — Сейчас на студии все равно обеденный перерыв. Посидим у тебя, потолкуем.