— Не знаю, — сказал он после затянувшейся паузы.

Антон отошёл от него и медленно брёл по двору, размышляя: альбинос несомненно что-то знал, но таился. Бирс увидел в стороне машину сопровождения, дверцы были распахнуты, на переднем сидении сидел Першин и разговаривал по радиотелефону. Антон вдруг подумал, что надо позвонить домой.

Впоследствии он пытался найти причину, но не мог: не было ему ни голоса, ни знамения, просто подумалось, что надо позвонить домой. И все же это не была случайность; вероятно, в пространстве возник сигнал, и Антон его получил.

Першин, как правило, не разрешал никому пользоваться служебным радиотелефоном для частных разговоров — в любой момент могло поступить сообщение, да и вообще нельзя засорять эфир, а кроме того, командир опасался утечки информации.

Бирс побрёл со двора в надежде отыскать автомат, однако, что-то, видимо, ощутил и Першин, потому что неожиданно окликнул его и молча протянул трубку радиотелефона.

Замирая, Антон набрал номер и вдруг почувствовал, как у него ослабли ноги: Джуди была дома. Вначале ему показалось, что он ослышался, но нет, это была она — она!

— Джуди… — растерянно пробормотал он.

Услышав его голос, она заплакала:

— Тони, где ты?! Приезжай скорее!

Она сказала, что её отпустил охранник.

— Как отпустил?! — не понял Антон. — Кто?!

Это было немыслимо, верилось с трудом. Антон решил, что он чего-то не понял или она что-то путает, но было не до расспросов: Джуди вся тряслась от страха.

— Тони, это ужасно, ужасно! Они могут вернуться! Я боюсь, приезжай скорей! — твердила она, не переставая, видно, натерпелась, бедняжка, ему стоило большого труда убедить её, что ничего не случится.

— Поезжай, — сказал Першин, и это было похоже на приказ, но Бирс не уехал, прежде чем не известил Хартмана:

— Стэн, вы слышите меня? Стэн!.. Джуди нашлась!

Хартман открыл глаза, взгляд его блуждал, как бы не в силах остановиться на чём-то определённом. Наконец, он зацепился за лицо Бирса, но оставался мутным и замороченным, а потом стал яснеть, и Хартман очнулся.

— Джуди нашлась! — повторил Бирс.

— Неужели?! — обрадовался американец. — Она здесь?! Вы видели её?!

— Нет. Я говорил с ней по телефону. Она дома.

— Как дома? — не понял Хартман. — Где?! Как она туда попала?

— Она говорит, что её отпустили. Охранник отпустил.

— Вот видите, я был прав, — улыбнулся Хартман. — Если человеку дать шанс, он одумается. Джуди смогла убедить охранника.

— По-английски? — спросил Бирс. — Или она под землёй выучила русский?

«Что-то здесь не так», — думал он, но спорить не стал. Антон обратил внимание, как сосредоточенно прислушивается лежащий рядом альбинос: разговор шёл по-английски, но юноша явно прислушивался, Бирс отметил.

Разумеется, Антон не поверил, что Джуди кого-то убедила. Да и разве можно было кого-то убедить там, внизу?

И все же, все же — никуда от этого не деться — внизу нашёлся кто-то, кто нарушил грозящий смертью приказ. Да, кто-то не пошёл там за лживыми поводырями, а поступил по своей воле.

Бирс подумал, что в толпе, орущей в тысячи глоток — «Распни его!» — всегда найдётся человек, способный промолчать или сказать «нет!».

Молодой альбинос спас Хартмана, внизу нашёлся кто-то, кто не повиновался слепо. Оба решились на поступок, и это внушало надежду на здравый смысл людей.

— Командир, я могу остаться? — спросил Ключников, подойдя к машине, в которой сидел Першин.

— Где? — не понял капитан.

— Здесь, рядом, — Ключников мотнул головой в сторону, за деревья, где поодаль виднелись дома.

— Куда ты пойдёшь? Посмотри, на кого ты похож.

Ключников и впрямь мог напугать любого: разрисованное камуфляжной краской, закопчённое пороховой гарью лицо напоминало африканскую маску; повстречайся прохожий, страха не оберётся.

— Ничего, командир, — успокоил он Першина, — я быстро.

— Оружие сдай, — напомнил он.

Ключников сдал автомат, запасные рожки к нему, пистолет, штык-нож, газовые баллончики и неиспользованные гранаты, снял бронежилет и шлем и медленно побрёл со двора; в спину молча смотрели сидящие на траве люди.

Аня была дома, спала. Ключников поднялся на лифте и открыл дверь своими ключами, которые она дала ему, когда он поселился у неё. Он зашёл в комнату, устало опустился на пол и смотрел на неё, спящую напротив. Она привыкла спать голой, так и спала, одеяло сползло, и он разглядывал её, стыдясь откровенности, с какой она лежала перед ним.

Вот она, твоя любовь, в нескольких шагах, спит невинно, не подозревая, что ты здесь, рядом. А ты не можешь без неё, впрочем, это понятно, но ты не можешьи с ней, потому что её жизнь — это её жизнь, тебе в ней отведено мало места. И как тут быть, где выход?

Он смотрел на неё, разметавшуюся во сне, и даже во сне она была свободна и своенравна и спешила куда-то, неподвластная никому.

Аня пошевелилась, видно, почувствовала взгляд и потянулась томно и женственно; несмотря на усталость, он почувствовал желание. Она замороченно разлепила глаза и смотрела непонимающе, как бы не веря себе.

— Это ты? — спросила она сонно.

— А ты кого ждала? — поинтересовался он бесстрастно, хотя вопрос резанул его.

— Никого, — ответила она, не мудрствуя лукаво, и он снова отметил про себя обиду в её словах.

— Значит, я зря пришёл? — спросил он, откинувшись затылком к стене.

Аня улыбнулась, зевнула и гибко, как кошка, потянулась, закинула руки за голову, не смущаясь своей наготы. Его всегда поражала свобода, с какой она открывала тело, словно ей неведом был стыд.

— Какой ты чумазый, — улыбнулась она, зевая и обольстительно потягиваясь. — Иди в душ.

— Нет, — отказался Ключников.

В её глазах на мгновение мелькнуло удивление, но она промолчала и ждала продолжения.

— Я не грязнее, чем любой из твоих знакомых, — сказал Ключников.

— А-а… — понимающе кивнула она. — Вот как…

— Да, так, — подтвердил он. — Не нравлюсь?

— Уходи, — Аня натянула на себя одеяло, а он, напротив, принялся раздеваться.

— Нет, — сказала Аня, когда он, раздевшись, приблизился к ней. — Не хочу.

Не обращая внимания, он наклонился к ней, она закуталась в одеяло и отвернулась к стене.

— От тебя дерьмом несёт, — поморщилась Аня с отвращением.

— Вот и хорошо, — кивнул он удовлетворённо. — Как раз то, что нужно.

Ключников потянул с неё одеяло, она не отдала, и какое-то время они сражались, словно это было не одеяло, а воинское знамя. В конце концов он одержал победу — стянул с неё одеяло и отбросил в сторону.

— Не смей! Пошёл вон! — её просто трясло от ненависти и отвращения.

Она яростно отбивалась, он и не подозревал в ней столько силы и злости, вероятно, злости было больше, и она давала ей силу. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы сломить сопротивление, они долго отчаянно боролись, прежде чем он одолел её. Но стоило ему добиться своего, она вдруг застонала, её лицо исказилось, глаза закатились от вожделения, и она с той же силой и яростью стала ему помогать; можно было подумать, что они сражаются не на жизнь, а на смерть.

Он думал отомстить ей, унизить, но ничего не удалось; он испытывал странную досаду и опустошение, словно это она сделала с ним что-то против его воли.

Беззвучно и неподвижно Аня лежала рядом, лицо у неё было спокойным, словно она, наконец, получила то, что давно ждала.

— Черт знает что! — огорчённо произнёс Ключников. — Предупреждали меня: не имей дело с евреями! Не послушался, дурак, связался. Теперь расхлёбываю.

— Что?! — встрепенулась Аня. — Что ты сказал?!

Она даже села, чтобы получше услышать его — услышать и разглядеть — и неожиданно расхохоталась.

— Ну наконец-то, наконец! — проговорила она сквозь смех. — А я все ждала, когда же, когда!.. Все думала: когда ты прорежешься? Наконец-то!

Она продолжала смеяться и вдруг сдержала смех и глянула пытливо:

— А ты знаешь, дружок, меня тут убить обещали…