578

…известный своими прекрасными и обстоятельными статьями с поля битвы, из нашего лагеря, англичанин Форбес… — Характеристика английского корреспондента (в русской транскрипции его имя передавалось по-разному: Форбес, или Форбс, или Форбз) повторяет то, что о нем писали в русских газетах по поводу той статьи, которую имеет в виду Достоевский: «Русские, турки и болгары…», и которая была напечатана в издании: «Девятнадцатый век». 1877. Ноябрь («Nineteenth century». I877. Nov.). «В настоящее время, — говорилось в передовой статье „Петербургской газеты“, — они (недоброжелатели России. — Ред.) стараются поселить рознь между славянскими племенами и уверить нас, что болгары не стоят, чтобы за них проливали кровь. Недавно на это поприще вступил, к сожалению, г-н Форбз, талантливый корреспондент газеты „Daily news“. Воздавая должную справедливость русским войскам и порицая турок, он отзывается крайне неодобрительно о болгарах. Они, по его мнению, не способны к самоуправлению, не имеют ни энергии, ни храбрости; эксплуатируют русских, совершают жестокости над турками <…> и занимаются ремеслом двойного шпиона и двойного изменника. Далее г-н Форбз говорит, что дурное управление турок не препятствовало благосостоянию Болгарии в материальном отношении» и т. д. Факт, упоминаемый Достоевским в этой статье, передан так: «турки, по мнению г-на Форбза, поступили крайне непоследовательно, не перебив всех болгар до перехода русских через Дунай» (Петерб. газета. 1877. 10 ноября. № 205).

579

…это не граф Биконсфильд говорит: тот может выразить такие же разбойничьи и зверские убеждения, принужденный к тому политикой, «английскими интересами»… — О Биконсфилде и его отношении к России не переставали сообщать русские и западные газеты. «В своих речах в Айлесбери и в Гильдголле, — писалось в русской печати, — лорд Биконсфильд обращался с едва скрытыми угрозами к России, а по отношению к Турции употреблял язык, который мог вполне внушить правительству султана уверенность, что рано или поздно Англия придет на помощь Порте» (Рус. мир. 1877. № 355). Русская печать внимательно следила за всеми выступлениями Биконсфилда, открытое недоброжелательство которого к России было действительно продиктовано «английскими интересами». Эти же «интересы» руководили деятельностью и других английских политиков, в том числе тех, кто, как Гладстон, выступал против враждебной по отношению к России политики Биконсфилда. «Англичане твердят о своих интересах, — говорилось в ноябре в одной из передовых статей «Санкт-Петербургских ведомостей», — которым будто бы угрожают русские победы, как будто в самом деле британские интересы должны исключительно служить нормою международной политики. Это уже болезненная мания измерять мировые события английским аршином, определять требования культуры фунтами стерлингов, смотреть на международные дела исключительно с точки зрения промышленности и торговли Англии — это явление в высшей степени странное, достойное психологического анализа» (С.-Петерб. ведомости. 1877. 19 ноября (1 дек.). № 320).

580

Но тут Россия — тут показалось уже знамя будущего ~ гигант и сила, не признать которую невозможно — Именно тут инстинкт, тут предчувствие будущего… — Слова о России как о «гиганте и силе» повторяют настойчивый для «Дневника писателя» 1876–1877 гг. мотив «колосса». В рецензии на 21-й выпуск «Новочешской библиотеки» (статья «Славянские литературные известия», подпись П. Д. <П. П. Дубровский>) приводится характерная в этой связи выписка из сочинения известного чешского филолога и поэта Ф. В. Челаковского «Чтения о началах образованности и литературы славянских народов»: «Причина <…> по которой славянский народ в это время привлекает к себе большее внимание и приобретает важность, заключается в северном колоссе „на глиняных ногах“, как недавно еще трубили его завистники и принимали за действительность то, чего искренно желали. Но в то время, когда вдруг все рушилось и распадалось, великан стоял неподвижно, и Европа еще более, чем когда-либо, обращает на него взор» (Моск. ведомости. 1877. 1 авг. № 191).

581

…заговорили вдруг у нас все о скорой возможности мира… — Толки о мире и условиях мирных соглашений особенно горячо стали обсуждаться в русской печати после статьи кн. Васильчикова «По поводу слухов о посредничестве», которая начиналась словами: «В настоящую минуту, когда уже носятся смутные слухи о каких-то предложениях мира и посредничества иностранных держав, не мешало бы русскому общественному мнению высказаться насчет тех условий мира, которые нам кажутся желательными или, по крайней мере, возможными…» (Сев. вестн. 1877. 31 окт. (12 ноября). № 183).

582

…под покровительством и надзором «европейского концерта держав»… — Достоевский употребляет обычную формулу тогдашней печати для обозначения соглашений «великих держав» — Англии, Австро-Венгрии, Германии, Франции, Италии и России. Ср., например, еще до объявления войны: «По мнению московской газеты, Россия должна была отвергнуть всякие обманчивые надежды на силу европейского соглашения, весь мираж европейского концерта…» (Голос. 1877. 10 (22) апр. № 98).

583

Разумеется, трудно предречь, в какой именно форме ~ все это невозможно решить заранее в точности, и я не берусь разрешать. — Все перечисленные Достоевским возможности исхода военного конфликта между славянами и Турцией, отраженные в разных дипломатических документах «великих держав», обсуждались и в русской, и в зарубежной печати до начала русско-турецкой войны и по ходу этой войны. Основным при выработке программы политических преобразований на Балканах был вопрос о том, что следовало принять за ее основу: принцип „автономии“ или „независимости“. Оба принципа обсуждались в русских правительственных сферах уже в 50-60-е годы XIX в. <…> А. М. Горчаков (русский канцлер и министр иностранных дел. — Ред.) 18 мая 1877 г. писал русскому послу в Лондоне П. А. Шувалову: «Вы знакомы с нашими конвенциями с Австро-Венгрией. Они имеют две альтернативы: или политическое status quo, улучшенное местными реформами <…> или радикальное решение, влекущее за собой территориальное переустройство Турции”. Первая альтернатива <…> предусматривала в качестве максимума введение административной автономии для Болгарии, Румелии, Боснии и Герцеговины при сохранении прежней автономии Сербии и фактической независимости Черногории, получавшей небольшое территориальное приращение. Подобные преобразования не вносили существенных изменений <…> и сохраняли господство Турции на Балканах <…> Вторая альтернатива <…> предполагала осуществление более широких реформ <…> В случае „полного крушения Оттоманской империи в Европе“ вследствие победы Сербии и Черногории <…> царское правительство предусматривало образование независимых Болгарии и Румелии „в их естественных границах“, австро-венгерское — автономных Боснии, Румелии и Албании. В Будапеште обе державы договорились о создании независимых Болгарии, Албании и „остальной Румелии“. Таким образом, уже с середины 1876 г. принцип „независимости“ начинает занимать большее место в системе русской политики, становится — по инициативе петербургского кабинета — специальным предметом международных переговоров…» Руководствуясь этим принципом «независимости», Россия и подготовила в конце 1877 г. проект мирного договора, который «с незначительными исправлениями 19 февраля (3 марта) 1878 г. в Сан-Стефано был подписан русскими <…> и турецкими уполномоченными» (Чернов С. Л. Основные этапы развития русской официальной программы решения Восточного вопроса в 1877–1878 гг. // Балканские исследования. Русско-турецкая война 1877–1878 гг. и Балканы. М., 1978. Вып. 4. С. 26–27, 37–38).