Этот потрясающий смертный принадлежал в ту пору счастливой госпоже д'Орвиль — молодой, красивой, пользовавшейся всеобщим вниманием, созданной для взаимной любви, но творившей всяческие безумства, чтобы покорить, удержать при себе ветреного любовника. Он был рядом с ней всего несколько месяцев — да и то только благодаря тому, что госпожа д'Орвиль преподнесла ему десять тысяч экю, и в ожидании, пока семья простит шевалье расточительность и мотовство, удовлетворяла все его капризы. Эта женщина была утонченной, умной и проницательной, она в мгновение ока поняла, что пылкий д'Эглемон не остался равнодушным к моим юным прелестям, что мне он тоже понравился, а Сильвина, то и дело бросавшая на шевалье страстные взгляды; тоже была не прочь сделать его своей добычей. Уязвленная в самое сердце, госпожа д'Орвиль решила немедленно отомстить, завладев монсеньором. Шевалье не обращал на любовницу ни малейшего внимания, Сильвину вовсе не интересовал наш прелат, и у госпожи д'Орвиль не возникло проблем с осуществлением ее плана. Новизна всегда имела над монсеньором власть, и он поспешил ответить на сделанные ему авансы со всей страстью, надеясь быть вскоре осчастливленным.

Глава XVIII. Глава, в которой повествуется о том, что не случилось. Сон

К каким только тяжелым последствиям могла бы привести создавшаяся ситуация, будь мы подвержены исступлению и вспышкам гнева! К счастью, у светских людей подобные эмоции находятся под надежным собственным каблуком! Как часто месть, предательство и несчастья становятся результатом взаимного столкновения страстей! Преданная женщина, кипящая гневом на неблагодарного любовника, могла бы осыпать его кровавыми упреками, отомстить с помощью железа или яда, а потом заколоть себя кинжалом! Оскорбленный прелат, которому изменила духовная дочь, забывшая, как добр он к ней был, которого обидел наглый племянник, от которого ускользнула девушка, уже бывшая в его власти, мог унизить первую, заточить в долговую тюрьму второго и найти тысячу способов завладеть третьей — тем более, что подобным искусством люди его ремесла владеют в совершенстве! Моя тетя, возмущенная отданным мне предпочтением, могла отослать меня прочь, укорив в измене монсеньора. Наконец, д'Эглемон, потерявший надежду овладеть мною, преследуемый дядей, терпящий навязчивость Сильвины, был способен на любые безумства… К счастью, ничего не случилось: монсеньор, расставаясь со своей новой добычей, знал, как станет вести себя на следующий день; Сильвина, которой шевалье пообещал исполнить какое-то ее поручение, попросила его помнить о данном слове, дав таким образом возможность вернуться в скором времени в наш дом. Меня создавшаяся ситуация более чем устраивала: я не сомневалась, что любезный дворянин, вернувшись, найдет способ поговорить со мной или передать: любовное послание. Я была готова облегчить шевалье его задачу и устранить все препятствия с нашего пути.

Ночью мне приснился странный сон: я видела прекрасный сад, а в нем — улей, украшенный цветами, вокруг него жужжал рой очень необычных пчел. Больше всего они напоминали некий предмет, который продемонстрировал мне в порыве страсти монсеньор (он даже вложил его мне в руки на несколько мгновений, прежде чем употребить с большей для себя пользой!)… Эти маленькие животные, чьей странной структурой я восхищалась во сне, внезапно выросли до размеров модели, которой я только что упомянула, и, толкаясь возле узкого входа в улье, напрасно пытались попасть внутрь. Но вот одна пчела с лиловыми крыльями совсем было проникла туда, когда другая, с сине-красными крыльями, воспользовавшись секундным замешательством подруги, подлетела под нее, опрокинула улей, влетела и тотчас вылетела назад, позволив возбужденному рою овладеть сокровищем.

Глава XIX. Глава, в которой прекрасный шевалье проявляет себя в самом выгодном свете

Точность очаровательного д'Эглемона превзошла все наши надежды. Он появился в нашем доме на следующий день, после полудня. Сильвина еще не вставала, я брала в своей комнате урок игры на клавесине.

Я занималась давно и в тот день играла хорошо знакомую сонату, однако присутствие шевалье сильно смутило меня, я не могла сосредоточиться, сбилась, и учитель рассердился. Ему хотелось блеснуть талантом ученицы, выставив себя в выгодном свете перед шевалье, слывшим великолепным знатоком музыки. Мой учитель играл партию скрипки, и д'Эглемон сказал:

— Позвольте я сменю вас, месье, а вы поможете мадемуазель справиться с волнением!

Стоило д'Эглемону взять в руки скрипку, как инструмент, визжавший под пальцами моего учителя, начал издавать чарующие звуки. Внезапно легкая дрожь, которую чистая мелодия возбуждает в чувствительных душах, овладела моими органами чувств, и я отдалась музыке. Мы начали сонату с самого начала — никогда прежде я не играла так вдохновенно; д'Эглемон аккомпанировал выразительно и бережно, и я чувствовала непередаваемый восторг. Если бы я уже не была безумно влюблена в него, этот момент обязательно наполнил бы мою душу страстью. Моя игра производила на шевалье точно такое же впечатление; я слышала, как он глубоко вздыхает, наполняя игру новыми красками, лицо его становилось все прекраснее.

Сильвина, предупрежденная о визите шевалье, скоро встала и пришла в мою комнату. Одежда ее была в том кокетливом беспорядке, который будто специально должен был возбуждать желание. Несколько прядей прекрасных белокурых волос Сильвины, выбившихся из пучка, ласкали ее алебастровую шею. Льняной воротник глубоко открывал грудь, более красивую, чем у шестнадцатилетней, на полных белых руках не было перчаток, простая юбка, короткая и облегающая, ласкала тело, бедра самых соблазнительных пропорций, открывала изящные ноги. Следовало обладать моей красотой и иметь преимущество молодости, чтобы отважиться оспаривать в тот момент у Сильвины предмет наших общих вожделений. Д'Эглемон рассыпался в комплиментах, которых тетя безусловно заслуживала, однако глаза шевалье, казалось, говорили: «Все мои любезности, дорогая Фелисия, адресованы вам! С вашей тетей я упражняю ум, но сердце мое принадлежит вам!»

Д'Эглемон отчитался тете о выполненном поручении, его очень хвалили и немедленно поручили другое дело. Мой учитель восторгался музыкальным талантом шевалье, уверял, что нам довелось услышать игру одного из лучших мастеров. Нам не понадобилось других предлогов, чтобы просить нашего нового друга бывать в доме как можно чаще. Тетя хвалила нашу игру, а наши души стремились слиться, как сливались аккорды сонаты.

Д'Эглемона оставили обедать, и он заметил, что тетя относится к нему не менее благосклонно, чем я, а потому, то ли из кокетства, то ли благодаря врожденной ловкости, выказывал ей предпочтение. Не знаю, как бы я справилась со своими чувствами, если бы кавалер время от времени не бросал на меня красноречивые взгляды, словно говоря: «Я льщу вашей сопернице, чтобы заставить ее потерять бдительность!» Но главное — в кармане у меня лежала некая записка, в которой я надеялась найти желанное признание.