Глава VI. Конец царствования Сильвины. Я на вершине блаженства

Я не люблю пользоваться в повествовании черными красками, однако не могу не описать печальных последствий смерти Сильвино. Его вдова опасно заболела и была на волосок от смерти. Лихорадка и кровопускания так истощили организм Сильвины, что она вскоре впала в жесточайшую меланхолию, из которой ничто не могло ее вывести. В ней ожили былые предрассудки, и некоторое время спустя милорд Кинстон, совершенно ею заброшенный, перенес свое внимание (я деньги!) на другую любовницу. С нами толстяк остался в самых дружеских отношениях. Некоторое время спустя новоявленная Артемизия[25] несколько воспряла телом и духом, к ней вернулась красота, но она совершенно неожиданно решила расстаться со мной, кинулась переустраивать свою жизнь с пылом и страстью, уготовив себе новые несчастья. Сильвина похоронила себя в монастыре, надев строгую одежду послушницы. Она вступила в общину женщин, ухаживавших за больными, заразилась оспой, едва не потеряла глаз… На ее лице остались глубокие следы несчастной болезни.

Расставшись, мы очень редко виделись с Сильвиной, чувствуя усталость друг от друга. Отношения наши были очень холодными, когда Сильвина заболела. Узнав, что ее жизнь в опасности, я забыла обо всех обидах и кинулась на помощь, чем наверняка спасла жизнь старого друга. Глупцы, окружавшие Сильвину, считали ее болезнь проявлением гнева Господня, не испытывали к ней жалости и дурно ухаживали за ней в то время, как я проклинала жестокую болезнь, предвидя ее последствия. Бездушные зеваки приводили меня в бешенство разговорами о счастливом исходе, уготованном несчастной Сильвине. Как ужасна была моя жизнь в тот момент! Я покидала подругу поздно вечером, возвращалась к ней рано утром и проводила целые дни, дыша отравленным воздухом кельи в обществе невежественных врачей, лицемерных и жадных священников, сварливых и глупых привратниц. Вся эта камарилья игнорировала меня, хотя я, не желая выводить их из себя светским лоском, приезжала только в наемном экипаже, не надевала бриллиантов и не румянила лицо.

Именно так клика противников светских увеселений исподтишка мстит своим недругам. Человек, лишенный дара нравиться, непривлекательный, обделенный талантом и удачей, получивший плохое образование, но жаждущий иметь вес в обществе, вынужден становиться под знамена реформы; эти недовольные, маскирующие дурной нрав и злобу интересами религии, объявляют вечную войну счастливчикам века. Если несчастный случай забрасывает одного из подобных людей в стан врагов, участь его бывает печальной. (Так случилось с ханжой Беатеном!) Меня не оскорбляли открыто, но проявляли столько пренебрежения, что я тысячу раз могла затеять серьезную ссору, однако, вооружившись терпением и презрением к противнику, взяла в свои руки (несмотря на хитрость моих обидчиков) всю власть в деле спасения Сильвины. Очень скоро она осознала свою глупость и цену моей привязанности и дружбы и попросила забыть все обиды и несправедливости. В душе я заранее все простила, стараясь постепенно вернуть ей рассудок, высказываясь сдержанно, по-дружески, заставляя краснеть за былые глупости. Сильвина раскаялась и желала снова отказаться от роковой набожности, и тут с ней произошло ужасное несчастье — она очень подурнела. Мне все-таки удалось вытащить бедняжку из этого мерзкого монастыря, отблагодарив за всю предыдущую заботу и ласку. Десять раз Сильвина готова была погрузиться в пропасть отчаяния, но природа и моя настойчивость одержали верх. После того, как я увезла Сильвину к себе, мы снова зажили очень дружно. Здоровье ее восстановилось, меланхолия постепенно рассеялась. Я поместила рядом с выздоравливающей несчастного графа — умирающего, печального, но очень милого, и он ни на минуту не оставлял ее одну. Сама же я вернулась к привычной жизни. Милорд Сидни любил меня, часто писал восторженные письма из Англии и содержал мой дом на широкую ногу. Иногда я виделась с лордом Кинстоном и лордом Бентли, много выезжала, одним словом, была счастлива и известна в обществе в той мере, в какой это позволяло мое положение. Только счастливая судьба и богатство способны обеспечить женщинам надежную репутацию. Как много несчастных канули в безвестность, потому что обладали только талантами и очарованием, но не имели денег!..

Глава VII. Глава, в которой я возвращаюсь немного назад

Мне хотелось скрыть от читателей одно приключение, в свое время очень меня унизившее, именно по этой причине я постаралась отвлечь их внимание рассказом о бедной Сильвине. К несчастью, я слишком добросовестна и не могу долго обманывать свою публику, предвидя неприятные вопросы о пробеле, который нетрудно было заметить.

Я уже говорила вам, что милорд Кинстон в пору своего господства требовал, чтобы мы как можно больше развлекались. Природная склонность к удовольствиям входила в соответствие с этим пожеланием, и мы в полном блеске выезжали на карнавалы, балы и праздники.

Однажды ночью я присутствовала на костюмированном балу в Опере, одетая в костюм султанши, сверкающая бриллиантами. Сняв маску, я прогуливалась под руку с милордом Кинстоном, а Сильвина оставалась в ложе с несчастным графом, решившимся пожертвовать нам эту ночь, хотя доктор строго-настрого наказал ему спать. Маски, столпившиеся вокруг, произносили самые галантные и лестные для моего тщеславия комплименты, я наслаждалась словами, хоть и не показывала этого.

Одной из масок в черном домино — самой настойчивой — удалось меня заинтриговать. Этот господин говорил с большим воодушевлением, выказывая не только ум и светскость, но и много страсти. Он сообщил мне, что питал большие надежды, но потерял их, часто видел меня, но я его не замечала, думал обо мне день и ночь, я же целую вечность не обращала на него внимания. Я слушала, пытаясь угадать, кем мог быть этот кавалер, так много знавший обо мне. Милорда Кинстона наша беседа очень забавляла, он даже отослал прочь нескольких дам, жаждавших пощебетать с богатым англичанином, но потом его заинтересовала изысканно одетая женщина, он попросил дозволения сопровождать ее и оставил меня под охраной влюбленной маски в домино, выразившей по этому поводу полный восторг.

Я изнывала от любопытства. Пыл моего любезного собеседника воспламенил и мои чувства, тем более, что прекрасный д'Эглемон был в последнее время не слишком внимателен, а никакой достойной замены ему я пока не нашла и проявляла — совершенно ненамеренно — много рассудительности. Почувствовав искушение, я приписала своему таинственному избраннику тысячу достоинств, потеряв контроль над своим воображением. Я даже досадовала на себя, чувствуя, что выражение лица выдает малейшие движения моей души, тогда как маска давала моему собеседнику неоспоримые преимущества. Толпа обтекала нас со всех сторон, мы отошли в сторону, и разговор стал еще более напряженным и интересным. Я не видела лица кавалера, он упорно отказывался снять маску, извиняя свое нежелание уродством, хотя я не преминула обратить внимание на стройные ноги и руки хорошей формы (на безымянном пальце правой руки сверкал крупный бриллиант).

Лицо мое горело лихорадочным румянцем, речь стала отрывистой, рассеянный вид свидетельствовал о нараставшем желании, так что кавалер в домино легко мог понять, что понравился мне и его ждет счастье. Он поспешил сделать предложение.

— Чем я рискую под этой маской? — спросил он, понижая голос. — Чем? Если вы меня отвергаете, я испытаю стыд, но вы не узнаете, кого оскорбили… но если мне повезет… Ах! Прекрасная Фелисия!.. Покинем этот зал!.. Рискните.

— Вы не можете просить об этом серьезно! Уехать? Но с кем?! Жестокий человек! Вы требуете снисходительности, но отказываетесь… Я не могу… Но куда вы хотите… Да вы меня просто тащите силой… Это верх экстравагантности!..