– Ты очень изменился со времен нашей последней встречи, Овадия бен Муниш, – заметил Ипатий. – Ранее ты был беспечным щеголем, который ни о чем не думал, кроме утех. Теперь ты стал государственным мужем, которого заботит судьба своей страны. Я помолюсь о тебе. Но ты достаточно силен и разумен, чтобы вынести груз свалившихся на тебя интриг и возможностей. Ты справишься. Да и не все так плохо у тебя, как я слышал. Мне уже донесли, что ты женился на удивительно пригожей деве со странным и благозвучным именем – Медовая.

Овадия из-под полуопущенных ресниц покосился на византийца. Испытывает? Разведывает? Что ему известно? И не оттого ли он столь холодно отнесся к его просьбе, что узнал, что упомянутая им Медовая и есть та славянская княжна, к которой сам Ипатий некогда безуспешно сватался?

Но последующая фраза херсонесского стратига успокоила Овадию. Ибо этот напыщенный ромей неожиданно упомянул Светораду, сказав, что если Овадия и нашел себе супругу по сердцу, то сам Ипатий до сих пор не может забыть златокудрую деву с берегов Днепра, какая и поныне приходит ему во снах как несбывшаяся мечта. Овадия едва смог сдержать улыбку при этих словах. И подумал, что он правильно сделал, не взяв жену в Саркел. Тогда бы и гостеприимный намек, что он может при неудаче скрыться за стенами Херсонеса, вряд ли прозвучал бы из уст византийца.

После ухода стратига Овадия долго размышлял о сложившейся ситуации. В Хазарии сейчас была подходящая обстановка, чтобы совершить переворот, и загвоздка заключалась в том, чтобы вынудить основное войско аларсиев выступить в поход, заставить бека Вениамина покинуть Итиль. Тогда бы внутри страны не осталось сил, которые смогли бы противостоять мятежникам до того, как они упрочат свое положение. И Овадия серьезно надеялся на столкновение бека Вениамина с Византией, ждал, что византийские войска послужат приманкой, которая заставит войска аларсиев воевать на стороне. Другие соперники Хазарии, такие как покоренные гузы, булгары или буртасы, или те, что вошли с ней в союз – хорезмийцы, багдадцы, даже разбойные печенеги, – сейчас не представляют для Итиля реальной опасности. Поэтому… остается только Русь. На нее Овадия возлагал свою последнюю надежду. И он уже кое-что предпринял, чтобы молодое варварское государство не оставалось в стороне, а пошло в наступление. Недаром ведь его брат Габо так жестко и упорно нападал и грабил земли, находившиеся под рукой Вещего Олега. А еще – и это главное – шпионы Овадии уже стали распускать на Руси слухи, что смоленская княжна, с которой Игорь был обручен, находится у хазар, причем Овадия похитил ее, дабы сделать своей женой, опозорив тем самым Игоря.

Как оказалось, задумка Овадии была небезуспешной. Об этом ему сообщил вскоре после ухода Ипатия Малеила его верный Гаведдай, нынешний тудун Саркела.

Горбун вошел в покои, низко кланяясь, так что его непомерно широкие рукава с нашитыми каменьями стукнули, коснувшись плиточного пола. На татуированном лице горбуна расплылась угодливая улыбка, глаза лукаво поблескивали.

– Если мой шад изволит…

– Мне тяжело, Гаведдай, – произнес Овадия, не поднимая глаз на слугу и не видя, как тот оживлен и порывается что-то сказать. – Мне тяжело, как человеку, который тянет на гору огромный воз. Я совсем один. И если моих сил не хватит, этот тяжелый воз сползет вниз и заодно увлечет в пропасть и меня…

Гаведдай деловито кашлянул, привлекая внимание шада. И сообщил такое, отчего у Овадии вмиг загорелись глаза.

Оказывается, совсем недавно в Саркел приехал гонец от царевича Габо, который сообщил, что русские войска вышли немалым числом из Киева, стали теснить на кочевьях Габо, и тот предпочел отступить и уже спешно разворачивает возы и движется под укрытие несокрушимых стен Саркела. Русы же наступают ему на пятки, разят его воинов, угоняют скот и людей.

– Кто идет во главе воинства? – оживленно спросил Овадия, в пылу хватая горбуна за полы его богатого халата. – Игорь княжич?

Шад был немало удивлен, когда услышал, что, хотя княжич Игорь и едет в войске со значительными силами, главой воинства все называют Хельгу.[138] Овадия было решил, что это искаженное имя князя Олега, которого варяжские наемники называли Хельгом. И он едва не рассмеялся, когда Гаведдай сообщил, что это имя другого предводителя, вернее другой. Ибо сам Олег Вещий поставил над войсками женщину – воительницу, свою названную дочь Ольгу. Русский князь считает, что даже если Игорь прекрасный воин, все равно за управлением такого количества людей, снабжением войска и обоза должен следить кто-то более разумный, чем молодой князь, слишком горячий и не раз вступавший в споры с воеводами и витязями. Ольга же долгое время княжила в торговом Вышгороде на Днепре, проявив себя разумной и хозяйственной правительницей, поэтому Олег отдал под ее руку войска.

– Это ли не повод, чтобы выслать против них аларсиев во главе с Вениамином? – вкрадчиво произнес Гаведдай. – Вряд ли мы возрадуемся, если русы дойдут до Саркела и его окрестностей.

Но у Овадии было иное на уме. Нет, бек Вениамин слишком умен, чтобы уводить силы ал-арсиев из Итиля, пока война будет идти где-то на отдаленных окраинах каганата. И, прознав о далеких стычках в степях с воинственными русами, он захочет, чтобы их встретили силы тех же черных ишханов или печенегов, обязавшихся по договору нести службу на границах Хазарии. А вот если войско русов подойдет к самой столице, тогда у него не будет иного выбора, как выступить против них с основными силами своих непобедимых наемников. Поэтому им не следует пока посылать весть в столицу. Они с Габо встретят русов, совершат несколько наскоков на них, даже подразнят Игоря, что их шад похитил у него невесту, а потом отступят, уводя их от Саркела в сторону хазарской столицы. И пусть Олег предусмотрительно поставил над ратью Ольгу-Хельгу, однако даже она не сможет удержать своих воинов, если перед ними будет уходящее войско хазар и заманчивая перспектива победы. Уж кто-кто, а горячий воитель Игорь принудит ее двигаться на Итиль. Вот тогда-то отступающие силы кара-хазар на своем хвосте подведут русов к столице, а бек Вениамин возглавит аларсиев и покинет Итиль. В результате столица сама падет в руки тарханов и Овадии. А уж у тарханов будет повод восстать против рахдонитов, сам каган Муниш даст им его, ибо у них с Овадией давно все сговорено.

И шад громко расхохотался.

– Клянусь небом, сам Йол-Тенгри[139] ворожил для меня, когда ты нашел Светлую Радость, из-за которой Игорь задумал этот поход! И теперь у нас все сладится.

Светорада ничего не знала о планах Овадии. Она просто злилась, что ее никуда не выпускают из становища, что рядом большой город, а ее вынуждают сидеть среди юрт и скота. В довершение ко всему налетел такой вихрь, что ее юрта ходила ходуном, и порывы ветра наметали песок прямо в постель Светорады, так что по утрам у нее хрустело на зубах. Да и жара стояла просто чудовищная. А эти наглые охранники только скалили зубы, когда она ругала и толкала их, пытаясь покинуть становище, чтобы сходить к реке и искупаться. С досады княжна даже поколотила больно подрезавшую ей ноготь служанку и выгнала взашей присланную певунью.

О матерь Макошь, какие же долгие и скучные песни у этих степнячек! И где, спрашивается, пропадает Овадия, словно забывший о своей шадё, едва впереди показались эти громадные стены крепости Саркел?

Овадия привез княжну в Саркел только после того, как ладьи стратига Херсонеса, пережидавшего этот невесть откуда налетевший песчаный буран, наконец-то смогли отбыть, растворившись в дымке за поворотом Дона. Шад сразу же послал за Светорадой пышные носилки, а сопровождавшие их люди пали ниц перед ее юртой, угодливо предлагая отправиться с ними в город. Однако княжна проигнорировала посланцев и предпочла ехать верхом, ибо среди них неожиданно оказался бывший ростовский тиун Усмар, которого она считала своим личным врагом.