По вечерам она садилась за большой стол, оставшийся от прежних хозяев, просматривала переданные ей посадником дела, раскладывала ярлыки, отмечая на куске выделанной кожи особыми знаками, с каких селений он недополучил дани в прошлом году, кто чист перед посадником, кто отдал вместо положенного детей в уплату и куда теперь тех детей пристроить. Мальчишки все больше оставались при дружинных избах в детинце, а там и воинами могли стать, поэтому окрестные меряне охотно отдавали их. А вот с девочками приходилось морочить голову: мерянок было значительно больше в краю, и их дочерей чаще всего продавали на торгах, если кто-либо не брал их в свою челядь. Светорада жалела девчонок, потому в свой новый дом привела их сколько смогла, и теперь Кулина ворчала, донимая хозяйку жалобами, что эти малолетки и стряпать толком не умеют, и работают с ленцой, а то и вовсе норовят убежать на посиделки с парнями. Когда же нагулявшиеся до полуночи молоденькие мерянки возвращались в терем, Кулина самолично секла их розгами, чтобы трудились, а не отлынивали от работы.

Как-то раз, когда Светорада возилась со счетами, к ней без стука – на правах близкой подруги – вошла Верена. Тут же обниматься полезла, однако застыла, увидев, как Медовая спешно промокает концом головного покрывала следы на щеках.

– А ну-ка признавайся, не таись. Что за кручина у тебя?

Ответила Светорада не сразу. Стыдно было. Но Верена унималась, пока все не вызнала. Сказала задумчиво:

– Да, с такой бедой и реки слез пролить можно. Однако и Руслана почти три лета детей не приносила Аудуну, а потом вон каким богатырем разродилась.

– Но Руслана же почти дитя была, когда Путята ее за Аудуна отдал. Вот ярл и жалел ее, долго не трогал. Я же… Мы порой так любились со Стемой, что я почти чувствовала: вот, на этот раз…

– Да знаю я, – махнула рукой Верена, – слышала поди.

Сидела, подперев рукой щеку, смотрела на всхлипывающую Медовую. Личико у резвушки Верены сейчас было непривычно серьезное, сосредоточенное. Она переняла у Светорады обычай носить вместо повоя светлое головное покрывало, и оно очень шло ей, оттеняя румяные щечки и ясные голубые глаза. Носик у Верены был слегка вздернутый, но милый, а легкая россыпь веснушек только красила ее. Да и сложена она была на диво – длинноногая, ладная, даже после двойняшек не раздалась вширь, а нынешняя ее беременность пока еще не угадывалась под длинной одеждой.

– Вот что, – подалась Верена к подруге, – сидеть тут да слезы лить не великое умение. Я тебе так скажу: Руслана ведь и впрямь опасалась, что пустой будет. Потом отправилась на лесное капище Матери Макоши, а там и святилище Рода доброго посетила, требы богатые принесла. Вот и забеременела. Может, и тебе так же поступить? Боги ведь добры, когда их просят.

Светорада так и встрепенулась. Ну, конечно же! Как она ранее о богах и их воле не подумала! Совсем одичала среди вечно снующих тут шаманов мерянских.

– Когда пойдем? – спросила она, хватая Верену за руки.

– А чего ждать? Вот завтра поутру и отправимся. Но учти, далековато это. Мы с тобой на лодке до прибрежной кумирни шамана Чики доплывем, а там он нам лосей в волокуши запряжет. И дня не минет, как управимся.

Сказано – сделано. И уже на другой день молодые женщины взяли челн и отправились по водам озера к дальнему берегу.

День неожиданно выдался жаркий, парило нещадно.

– К грозе, должно быть, – заметила Верена и, повернувшись к Светораде, сказала: – Ты теперь греби. Мне тяжко.

Светорада стала налегать на весло изо всех сил. Стоя на носу лодки-долбленки, упираясь коленями в брошенную на днище овчину, она правила, загребая веслом то справа, то слева – так зачастую правили лодочники на Днепре. К полудню взопрела вся, скинула верхнее платье и головное покрывало, позволив ветру играть завитками непокорных волос. Глядя на нее, и Верена разделась. Порой предлагала подруге помочь грести, но Светорада только отмахивалась. Пусть о ребятенке в своей утробе позаботится и отлежится на дне лодке, не мешает. Верена и лежала.

Уже миновал полдень, когда Верена велела пристать к берегу Светорада послушно направила челн, а Верена, привстав, вглядывалась в селение на берегу. Ни женских голосов, ни детского смеха, даже собаки не лаяли.

– Мор у них тут, что ли?

Женщины пристали у деревянного причала, осторожно двинулись к первому большому дому. Тихо так было, только где-то в лесу беспечно щебетали птицы. Все выглядело мирным, но и каким-то тревожным.

– Эгей, есть кто? – крикнула Верена, но Светорада взволнованно схватила ее за руку. Ей не нравилась эта тишина, пугала.

– Ну чего ты, – пыталась храбриться Верена. – Слышишь, коровы в хлеву мычат. Если есть живность, то и люди найдутся.

Женщины обошли первую избу, так никого и не встретив. А потом наткнулись на убитую собаку. В стороне лежала еще одна, вокруг нее роились мухи. И еще кое-где земля была покрыта непонятными темными пятнами. Верена присела и провела рукой по одному из них, принюхалась, и глаза ее широко раскрылись.

– Это кровь!

Они обе замерли. Страх подступал, хотелось бежать, но вместо этого подруги пошли в сторону кумирни – большого деревянного строения с шатровой кровлей из жердей, над которой миролюбиво и спокойно вился дымок. А когда возле кумирни вдруг заскрипело дерево, обе вздрогнули, вцепившись друг в друга. Смотрели.

Видимо, из-за сквозняка или по какой-то иной причине плетеная дверь в кумирню медленно отворилась. И стало ясно, что ее потянуло под тяжестью тела: на двери висел прибитый к деревянной раме Чика. Его голова низко свесилась, кожаная длинная рубаха была в крови. От него несло паленым мясом и кровью. Но он был еще жив. Медленно подняв голову, шаман посмотрел на них уцелевшим глазом – на месте другого зияла страшная рана.

– Предупредите… – успел сказать, и его голова бессильно свесилась.

Обе женщины в страхе кинулись к берегу, запрыгнули в челн, Светорада гребла что есть силы, а Верена помогала ей рукой. Только когда силы иссякли и они оказались далеко от берега, подруги, наконец, перевели дыхание.

– Что же это, во имя всех богов? – задыхаясь, спросила Верена.

Ее растрепавшиеся русые волосы падали на лицо, веснушки на побледневшем лице потемнели.

– Нам ли о том гадать, – ответила Светорада. – Шаман нам дал подсказку – сообщить о случившемся. Значит, медлить нельзя.

Она гребла, пока не выдохлась совсем, пока не стерла в кровь ладони. Тогда за весло взялась Верена, и княжна больше не тревожилась о ее беременности. Ибо рядом было нечто похуже выкидыша, рядом стряслась беда, о которой в городе не знал никто, кроме них.

Они гребли по очереди, стараясь не подплывать к берегу, но все время вглядывались в него.

– Ничего не понимаю, – говорила Верена. – Вон коровы в воду зашли, вон сети на шестах у воды сушатся. Если бы это был набег муромы или черемисы, то, прежде всего, угнали бы скот, сети бы утащили. Кто же еще мог сюда пробраться, если речные пути так хорошо охраняются от набежчиков? И людей нет, будто сам Змей Треглав пронесся по нашему побережью и заглотил всех.

Светорада молилась:

– Матерь Макошь, Перун Защитник, отведите беду, оберегите от всякого зла.

Было невыносимо жарко, солнце скрылось, и им навстречу плыла тяжелая темная туча. Налетал порывистый ветер, опасно раскачивая долбленку и мешая грести. Все это казалось наваждением – и темное небо, и внезапно исчезнувшее солнце, и препятствующие их челну высокие волны.

– А в Ростове как раз мало людей! – сокрушалась Верена. – Посадник почти всех забрал, чтоб его поклажу с данью охранять в пути. У Нечая в детинце едва ли два десятка кметей осталось, а ярл Аудун с ратью на торгах на Итиле, берега охраняет. Надо будет сказать Асольву, чтобы не мешкая послал вестового в Медвежий Угол за подмогой.

Но когда они, наконец, увидели знакомые постройки Ростова – отдаленные сторожевые вышки в детинце, частоколы скученных усадеб вокруг него, хижины на берегу, снующих людей, неспешно гарцевавшего на высоком коне всадника, в котором они узнали Асольва, обе женщины ощутили заметное облегчение.