— Да, сэр, — сказал Шарп.

Ребек прокашлялся.

— Полковник Шарп уже выразил мне свое сожаление по поводу неудовольствия Вашего Высочества. Он также заверил меня в своей преданности к Вашему Высочеству. Правда ведь, Шарп? — почти прошипел он стрелку.

— Да, сэр. — Шарп вспомнил себя сержантом, когда он стоял навытяжку перед офицером и говорил лишь то, что те ожидали от него услышать. Самодовольным офицерам достаточно было говорить «да», «нет» и «так точно», и они были счастливы.

Принц, возможно поняв, что добился чего хотел, улыбнулся.

— Я рад, что мы поладили, Шарп.

— Да, сэр.

Принц отошел назад и так медленно и задумчиво сел в кресло, будто все проблемы Европы лежали на его плечах.

— Я хочу, чтобы завтра вы были на правом фланге, Шарп. Вы будете моими глазами. Как только заметите, что французы обходят нас с фланга, сразу сообщайте мне.

— Да, сэр.

— Отлично. Отлично. — Принц улыбнулся, показывая, что все обиды позади и взглянул на Ребека. — У вас имеется запасной голландский мундир, Ребек?

— Разумеется, Ваше Высочество.

— Одолжите его полковнику Шарпу, если можете? А вы, Шарп, завтра будьте в голландском мундире, вы меня поняли?

— Абсолютно, сэр.

— Тогда встретимся утром. — Принк кивком пожелал им спокойной ночи. — И вот еще что, Ребек. Пришлите мне швею, пожалуйста.

Ребек проводил Паулету в комнату Принца, затем отвел Шарп вниз в свою собственную маленькую спаленку, где предложил ему выбрать один из своих мундиров.

— Оставьте их себе, — сказал Шарп.

— Мой дорогой Шарп…

— Я десять лет сражался с чертовыми французами в этой куртке, Ребек, — прервал его Шарп. — Я, черт побери, не изучал военное дело в гребаном Итоне, я убивал ублюдков. Я убивал лягушатников еще тогда, когда ваш маленький ублюдок еще мочил пеленки, — говоря это, Шарп в гневе колотил кулаком по стене, от которой отваливались куски штукатурки, — какого черта он меня держит в своем штабе? У него что, мало людей?

Ребек вздохнул.

— У вас есть репутация, Шарп, и Принцу нужна она. Он знает, что допустил ошибку. Вся армия знает. Вы думаете, что Холкотт не рассказал все герцогу? Поэтому Принцу нужно, чтобы люди видели, что вы на его стороне, что вы поддерживаете его, даже уважаете! И поэтому же он хочет, чтобы вы одели голландский мундир. В конце концов вас не просто придали ему из какого-нибудь британского полка, как Гарри или Саймона, вы — его персональный выбор! Просто возьмите мундир и оденьте его завтра!

— Я сражался с французами в зеленой куртке стрелков, или же не сражался вовсе! И что, черт возьми, мне делать на правом фланге?

— Держаться подальше от него, Шарп. Будучи там вы не доставите ему хлопот. Или вам больше понравится все время битвы таскаться за Его Высочеством по пятам?

Шарп улыбнулся.

— Нет, сэр.

— Ну, хоть в чем-то вы со мной согласны. Принц завтра не сможет принести много вреда. Герцог разделил корпус, так что Его Высочество не имеет реальной власти, хотя я предполагаю, он придумает, что делать. Обычно он придумывает, — задумчиво проговорил Ребек, но затем улыбнулся. — Вы поели?

— Нет, сэр.

— У вас крайне усталый вид, — Ребек, очевидно поняв, что англичанин не станет одевать голландскую форму, закрыл свой баул. — Пойдемте со мной, отыщем вам что-нибудь поесть.

Часы в холле пробили одиннадцать часов. Шарп, зная что должен быть на холме еще до рассвета, приказал разбудить его в полтретьего утра, взял хлеб и кусок вареной баранины, предложенные ему Ребеком, и пошел в конюшню, где Харпер раздобыл немного относительно сухой соломы и соорудил постель.

— Ну, что сказал его Высочество? — спросил он Шарпа.

— Ааа, кусок дерьма.

Харпер засмеялся.

— А что завтра?

— Бог знает, Патрик. Полагаю, завтра мы увидим Императора. Но ты держись подальше от неприятностей, Патрик.

— Непременно! — сказал Харпер.

— Но вчера ты не очень то прятался.

— Вчера! Вчера ни один ублюдок и не приблизился ко мне! Но завтра я буду прятаться от неприятностей, уверяю вас.

Они замолчали. Шарп повесил сушиться влажный мундир и прислушался к звуку дождя. Он подумал о страхах Питера д`Аламбора, вспомнил свой собственный страх в Тулузе и удивился, почему эта битва не вызывает у него такого же страха. Эта мысль все же вызвала у него страх, ведь отсутствие страха перед лицом опасности само по себе является предвестником катастрофы, но сейчас, лежа в темноте и слушая, как позади его постели шевелятся лошади, Шарп никак не мог обнаружить у себя признаков страха перед завтрашним днем. Ему было интересно сразиться с Императором и он испытывал тревогу как и любой человек, но вот такого страха, как у д`Аламбора не было и в помине.

Он прислушивался к дождю, размышляя, чем завершится следующий день.

Завтрашней ночью, думал Шарп, он будет отступать к побережью вместе с армией, или станет пленником, а может быть двинется на юг, преследуя побежденного врага. Он вспомнил победу при Виттории, когда было нанесено окончательное поражение французам в Испании, и как они с Харпером после сражения обшаривали поле боя в поисках золота и драгоценностей. То был ответ на все солдатские молитвы: Боже, пошли нам богатого врага, и избавь от ножей хирурга.

Люсиль, наверное, беспокоиться из-за отсутствия новостей. Шарп закрыл глаза, пытаясь заснуть, но сон не приходил. Плечо и нога ужасно ныли. Харпер уже спал, громко похрапывая, лежа возле двери. Снаружи раздавался стук шагов часового. Дым от его трубки проникал в конюшню и в какой-то степени заглушал запах навоза, сваленного в углу. Наверху, в комнате Принца, догорела свеча, и дом погрузился во тьму. Изредка в небе мелькало молнии, а дождь монотонно стучал по крыше.

В трех милях к югу на двух холмах-близнецах под ливнем пытались уснуть две армии. Люди закутались в плащи в надежде хоть немного согреться, но и это не получалось из-за дождя, промочившего насквозь всю одежду. Почти все костры погасли, дров едва хватало, чтобы хоть немного согреть воду для утреннего чая.

Всего лишь немногие смогли по-настоящему уснуть, остальные только пытались это сделать. Некоторые сидели, обхватив себя руками. На склонах первого холма дрожали пикеты, а на холме напротив люди лежали в превратившейся в болото вытоптанной ржи. Некоторые совсем отказались от сна и сидя на своих сумках тихонько разговаривали. Несколько британских лошадей выдернули колышки, к которым были привязаны и, напуганные вспышками молний, понеслись через биваки. Люди матерились и бросались прочь от копыт, затем лошади вырвались в широкую долину.

В трех фермах перед британскими позициями гарнизон спал под прочными крышами. Часовые смотрели в окна. Несколько человек вспомнили традицию, согласно которой перед британскими победами всегда были сильные шторма. В Азенкуре горстка британцев, представшая перед сильно превосходящими силами французов, также ночью пережила сильный шторм, и вот сейчас новое поколение старых врагов прислушивалось к раскатам грома в ночном небе.

Британские пикеты дрожали от холода. Французская армия разбила лагерь на южном склоне, их костры давно погасли и единственными огоньками на вражеской линии являлись два тусклых пятнышка в окне таверны. И даже эти огоньки часто скрывались под пеленой дождя. Пикетам казалось, что дождь никогда не прекратится. Это был просто какой-то библейский потоп; дождь превратил поля в раскисшие болота, затопил рвы, канавы, прибил к земле зерновые. Это было какое-то безумие дождя и ветра. А завтра наступит еще большее безумие, хотя дождь и ветер не будут иметь к нему никакого отношения.