Так скоро?

Да, прошло

Лишь два часа с тех пор, как мы расстались,

Лишь два часа — по солнцу.

Я вблизи

Смотрел на это солнце, созерцал

Миры, что озарялись им когда-то,

Но никогда не озарятся больше,

И те миры, что солнечного света

Не ведали от века: мне казалось,

Что протекли года.

Едва часы.

Так, значит, дух наш время измеряет

Тем, что он видит: радость или скорбь,

Величье иль ничтожество; я видел

Деяния бессмертных, созерцал

Угасшие светила и, взирая

На вечное, участвовал, казалось,

И сам в его величии; теперь

Я снова — прах и снова понимаю,

Что я — ничто: дух истину сказал мне.

Нет, дух сказал неправду. Сам Иегóва

Не говорил нам этого.

Но создал

Ничтожеством; он поманил нас раем,

Бессмертием, но сотворил из праха

И в прах вернет — скажи, за что?

Ты знаешь,

За грех отца.

А мы — в чем мы виновны?

Он согрешил, пусть он и умирает.

Нехорошо сказал ты; это мысли

Того, кто был с тобой, а не твои.

Я умереть готова — лишь бы жили

Отец и мать.

Да, — если б можно было

Насытить этой жертвой Ненасытность

И если б этот мирно спящий крошка

И те, что от него произойдут,

Не испытали смерти и страданий.

Как знать, не будет ли когда-нибудь

Такою искупительною жертвой

Спасен весь род Адама?

Искупленье!

Но в чем мы виноваты? Почему

Я должен пасть за грех, не мной свершенный,

Иль от другого жертвы ждать за этот

Таинственный и безыменный грех,

Весь состоявший только в жажде знанья?

Увы! Ты говоришь, что ты не грешен,

А сам грешишь: твои слова — кощунство.

Тогда оставь меня.

О, никогда,

Хотя бы сам творец тебя оставил!

А это что такое?

Алтари.

Воздвигнутые Авелем. Он хочет

Свершить с тобою жертву.

Алтари!

А кто ему сказал, что я согласен

Делить его корыстные молитвы,

В которых вовсе нет благоговенья,

А есть лишь страх? Мне алтаря не нужно,

Мне нечего сжигать на нем.

Но богу

Всяк дар угоден, если этот дар

Приносится с душевным сокрушеньем

И кротостью: сожги цветы, плоды…

Я сеял, рыл, я был в поту, согласно

Проклятию; но что еще мне делать?

Смиренным быть — среди борьбы с стихией

За мой насущный хлеб? Быть благодарным

За то, что я во прахе пресмыкаюсь,

Зане я прах и возвращусь во прах?

Что я? Ничто. И я за это должен

Ханжою быть и делать вид, что очень

Доволен мукой? Каяться — но в чем?

В грехе отца? Но этот грех давно уж

Искуплен тем, что претерпели мы,

И выше всякой меры искупится

Веками мук, предсказанных в проклятье.

Он сладко спит, мой мальчик, и не знает,

Что в нем одном — зачатки вечной скорби

Для мириад сынов его! О, лучше б

Схватить его и раздробить о камни,

Чем дать ему…

Мой бог! Не тронь дитя —

Мое дитя! Твое дитя! О Каин!

Не бойся! За небесные светила,

За власть над ними я не потревожу

Ничем малютку, кроме поцелуя.

Но речь твоя ужасна!

Я сказал,

Что лучше умереть, чем жить в мученьях

И завещать их детям! Если ж это

Тебя пугает, скажем мягче: лучше б

Ему совсем на свет не появляться.

О нет, не говори так! А блаженство

Быть матерью — кормить, любить, лелеять?

Но чу! Он просыпается. Мой милый!

О, посмотри, как полон жизни он,

Сил, красоты, здоровья! Как похож

Он на меня — и на тебя, но только

Когда ты кроток: мы ведь все тогда

Похожи друг на друга; правда, Каин?

Люби же нас — и самого себя,

Хоть ради нас, — ты нам обоим дорог!

Смотри, он засмеялся, протянул

К тебе ручонки, смотрит ясным взором

В твои глаза… Не говори о муках!

Тебе могли бы сами херувимы

Завидовать, — они детей не знают.

Благослови его.