А вот они, — скажи, они не могут

На землю возвратиться?

Их земля

Прошла навеки: бурные стихии

Лицо земли так резко изменили,

Что на ее поверхности теперь

Едва ль найдется атом, им знакомый.

А это был прекрасный, — о, какой

Прекрасный мир!

Он и теперь прекрасен.

Я не с землей, хотя на ней тружусь я,

Веду вражду, а с тем, что я беру

Все, что она прекрасного приносит

Ценой труда, что, жаждая познанья,

Не в силах этой жажды утолить,

Что на земле меня приводит в трепет

И жизнь и смерть.

Чем стал твой мир, ты видишь,

Но чем он был — не можешь и постигнуть.

А это кто? Вот эти исполины,

Которые, мне кажется, похожи

На диких обитателей дремучих

Земных лесов, но только в десять раз

Громадней и страшнее тех, громадней,

Чем стены рая, — эти привиденья,

Чьи очи пламенеют, как мечи

В десницах херувимов, стерегущих

Эдемский сад, и чьи клыки торчат

Как голые деревья?

Это то же,

Что мамонты земные. Мириады

Таких существ лежат в земле.

И больше

Уж нет таких?

Нет; если б вам пришлось

Вступить в борьбу с такими существами,

То вы могли бы сделать бесполезным

Проклятие, висящее над вами:

Так скоро вы погибли бы.

Но разве

Борьба необходима?

Ты забыл

Завет того, кто вас изгнал из рая:

«Борьба со всем, что дышит, смерть всему,

И всем болезни, скорби и мученья» —

Плод древа запрещенного.

Но звери —

Они ведь не касались древа знанья?

Ваш бог сказал, что создал их для смертных,

А смертных — для создавшего. Вы разве

Хотели бы, чтоб участь их была

Счастливее, чем ваша? Грех Адама

Всех погубил.

Несчастные! Им тоже,

Как и сынам Адама, суждено

Страдать за грех, не ими совершенный,

За райский плод, который не дал знанья,

А дал лишь смерть. Он оказался лживым,

Мы ничего не знаем. Он сулил

Нам знание — ужасною ценою,

Но знание; а что же знаем мы?

Быть может, смерть даст высшее познанье;

Ведь только смерть для смертных несомненна

И, значит, к несомненному приводит.

Нет, ты не прав, — запретный плод не лжив,

Хотя и смертоносен.

Непонятный,

Угрюмый мир!

Твой час еще не пробил.

Материя не может в совершенстве

Постигнуть духа. Все же ты узнал,

Что есть миры такие.

Я и прежде

О смерти знал.

Но не о царстве смерти.

Оно мне непонятно.

Будет день,

Когда оно тебе понятней станет.

А это безграничное пространство

Текучей ослепительной лазури,

Которое сравнил бы я с водой,

С рекою, проходящей из Эдема

Близ нашего жилища, если б только

Не эта безграничность, беспредельность,

Не этот цвет небесный, — это что?

И этому лазурному пространству

Есть слабое подобье на земле,

И на его прибрежьях поселятся

Твои потомки: призрак океана.

Оно горит, как солнце, — целый мир

Лазурных вод! Но в этом ярком блеске

Я различил играющих чудовищ:

Что это?

Призраки левиафанов.

А этот непомерно длинный змей

С струящеюся гривой, что воздвигнул

Чудовищную голову из бездны

И в десять раз превысил высочайший

Эдемский кедр, — вот этот змей, что мог бы

Обвиться вкруг небесных тел, — похож ли

Он на того, что нежился когда-то

Под деревом в Эдеме?

Еве лучше

Известен змий, ее прельстивший.

Этот

Ужасен слишком. Верно, искуситель

Красивей был.