Изменить стиль страницы

25

Сквозь дрему, еще не открывая глаз, я услышал странный свистящий звук, будто кто-то усиленно втягивал в себя воздух. Приподняв голову, увидел за столом при тусклом свете лампочки мужчину, хлебавшего звучно из миски.

Как в неприятном сне, возник знакомый профиль Петьки-придурка. При полной военной форме, в грязно-зеленом бушлате, подпоясанном ремнем.

Он даже форменную армейскую фуражку за столом не снял. Но он никогда ее не снимал, чтобы казаться значительней. Только боевая винтовка, с которой он не расставался, на этот раз была отставлена в угол.

Петька сразу засек мой вопрошающий взгляд из-за спинки кровати. Но от хлебова не отрывался, лишь самодовольно ухмыльнулся, блеснули стальные зубы. Доскреб миску до дна, старательно облизал деревянную ложку.

– Ну вот… И мы тут! – произнес так, будто мы с вечера только и делали, что вели душевные беседы. – Кричат: “Сбегли, сбегли!” У меня-то не сбежишь! Так? – Развернулся в мою сторону, уставился не мигая. Ждал, что я что-то отвечу.

Я же, пришибленный нежданной встречей, немо таращился на визитера из-за спинки кровати. Все представлялось, как продолжение дурного сна.

Только сейчас я заметил, что зрачки у Петьки не просто рыжие, но со звериным огоньком изнутри. Неподвижные и зловещие. Как в зоологическом музее стеклянные глаза у рыси. Как там описывал наш лесной друг… Прыжок со спины… И стальными когтями скальп на глаза!

А он привстал, чтобы лучше нас увидеть. Заглянул Зое в лицо, проверяя, вправду ли она спит. Вернулся к столу, удовлетворенный осмотром, налил из кринки в жестяную кружку молока, отхлебнул.

Оборачиваясь к нам, повторил почти добродушно:

– “Сбегли, сбегли”… Их по кустам ищут, район на ноги поставили…

У немчуры, грят, скрываются… Под шконками даже шарили… Ван-Ваныча привезли, хоть был под замком. Фашист со своим вражьим отродьем завсегда общий язык найдут, не то что энти охломоны из района. Ну и шиш! Нашли? – И сам себе с удовольствием ответил: – А ни шиша не нашли! Клизму им в задницу! За такую службу!

Оглянулся, чтобы убедиться, что я его слышу.

– А вот Петька-то умней оказался! – Это он о себе так. – Живет себе на деревне, на полном, как вишь, довольствии. И удовольствии.

Капканчики расставил. И – ждет. Солдат спит, а служба идет. Поел, значит, поспал… Ж-ж-ждет. Снова поел-поспал… Нет. Тут меня разбудили. Потому что – р-раз! – Он звучно прицокнул языком. -

По-па-ались! Вставай, грят, Петр, пора ваших беглецов брать!

Высказался Петька-недоносок. И отвернулся к окну. Выпустил весь набор слов. Да и то правда. Никогда не видел я его таким красноречивым.

Осторожно, чтобы не потревожить Зою, я приподнялся на кровати, но вдруг понял: она давно не спит. Затаилась, чтобы не видеть противную рожу придурка, как она потом созналась. Не видеть и не слышать.

Лучше бы, говорит, умерла в тот вечер, чем пережить все, что произошло.

– Мне на двор… выйти, – глядя на Петькину спину, попросил я. И, так как он продолжал молчать, добавил: – По надобности…

– Ну и ступай, – подал голос мой страж. – Только со мной пойдешь. Но сразу предупреждаю: без фокусов. Буду стрелять!

Он взял из угла винтовку и сопроводил меня за дом.

Когда проходили по двору, я как бы невзначай поинтересовался:

– А дальше-то нас куда?

– Дальше… Доставай свой шланг, поливай огород! – Придурок был в хорошем настроении. Но уже другим тоном, не терпящим возражений, добавил: – Велено ждать. До утра.

Я уже не стал выспрашивать, кого мы будем ждать. Сопровождение ли, охрану какую или этих… Из вагончика. Да и вообще в темноте нельзя было разобрать, который час на дворе… Вечер, а может, заполночь. Но потому, что слышалось еще пение баб из соседней избы, хоть не так энергично, я решил, что время не позднее.

И Зоя к нашему возвращению поднялась. Не произнося ни слова, направилась к выходу. Думаю, она это сделала намеренно. Назло

Придурку. Тот бросился наперерез.

– Стой! – крикнул. – Без меня ни шагу!

– А если мне нужно? – спросила Зоя, не оборачиваясь. Она стояла уже у дверей.

– Я сказал: со мной!

– Будешь помогать? – спросила с издевкой.

– Не твое дело! – отрезал зло придурок. – Сторожить буду.

– Ну сторожи, сторожи.

Как потом рассказала Зоя, стоял страж недалеко, но смотрел как бы в сторону. А возвращаясь, кликнул хозяйку, которая, оказывается, пряталась в сенцах.

– Дай им похлебки, – приказал. – А мне стопаря. Только не из железной кружки. Я из стакана люблю. Но чтобы до краев!

– Опосля молока-то? – удивилась хозяйка. На нас она старалась не смотреть.

– У мене с водярой что хошь совмещается! – похвалился Придурок.

Мы поели. Все опять молча. Сели на деревянную лавку у стены. Стали ждать. На Петьку-придурка старались не смотреть. А он, повернувшись спиной, праздновал, надо так понимать, свою победу. Требовал от послушной хозяйки по новой и, прежде чем опрокинуть, косил в нашу сторону.

К стопарю ему подали миску кислой капусты. Он брал ее двумя пальцами и, задирая голову, посылал в рот. Иногда запивал рассолом через край. Казалось, сивуха его не прошибает. Но когда вместо очередного стакана он потребовал подать бутыль – нечего, мол, по капле-то цедить! – мы поняли, что он основательно надрался. И не обязательно его рыло видеть, спина, которая маячила перед глазами, стала грузно оседать.

Хозяйка, видать, сбегала к соседям, притащила полную бутыль самогона, заткнутую бумажной пробкой. На нас, сколько раз промелькивала перед глазами, не взглянула не разу, будто нас нет. А как бутыль встала на столе, Придурок, не оборачиваясь, приказал ей убираться вон.

– Ты вот что! – крикнул вдогонку. – Как за этими придут, позови. А до них не появляйся… Вали отсюда, не мозоль людям глаза!

Раскупорил бутыль, вынимая затычку стальными зубами, нацедил до краев стакан и медленно, стараясь не оступиться, направился к нам.

Видимо, праздник, который Придурок сам себе придумал, не приносил радости без нашего участия.

С минуту он рассматривал нас исподлобья и вдруг сунул стакан мне прямо в лицо, я едва отклонился.

– Со свиданьицем, цуцик! В вагончике тебя заждались! Скоро у майора потанцуешь! – И уже Зое: – А ты че физию воротишь? Здря! Седня вместе веселиться будем! Я тут на днях с бабами ох как распелся!

Хошь, щас спою?

Опрокинул в себя стакан, не закусывая, и запел, замычал, зарычал песню. Именно зарычал, проборматывая взахлеб слова. Я их запомнил. В них тоже было что-то утробное. Первобытное, что ли.

Что ты смотришь на меня в упор,

Я твоих не испугаюсь глаз, за-ра-за,

Лучше кончим этот разговор,

Он у нас с тобой не первый раз!

Ну что ж, иди, иди, жалеть не ста-ну,

Я таких, как ты, мильон до-ста-ну…

И после паузы, протяжно, чуть подвывая, завершил песню так:

Ты же ра-но или по-здно,

Все равно придешь ко мне! Са-ма!

Я видел, как Зою передернуло от такого звериного исполнения. Было ясно, что он напился до дуриков.

– Ну что, девица? – спросил, обращаясь к Зое. – Не ндравится? Щас пондравится! Мы вот что сделаем… Посторонних… Энтих… – Кивок в мою сторону. – Отправим к вдове… На сеновал! Хе-хе! Она на передок слабовата, бедолага, изждалась мужичка-то! Хоть какого, хоть плюгавенького. – И, прихохатывая, закончил: – А ему утешительная премия – полстакана!

– Он никуда не уйдет! – сказала Зоя, вцепляясь в мою руку. – Он мой муж!

– Му-уж? Объелся груш! – передразнил Петька, оскалившись. Сверкнули стальные зубы. – Раз поимел, стало быть, муж? Так давеча в штабнухе тебя столько поимели! Они что? Они все мужья?

Зоя, не произнося ни слова, еще сильней вцепилась в мою руку. Но она не только держалась за меня, она меня держала, чтобы не сорвался.

– Дык я тоже хочу стать мужем. Раз-зе не имею права? Все имеют, а я не имею?

Он стоял перед нами, раскачиваясь взад-вперед. Но его стеклянные, со звериным огоньком изнутри, глаза рыси были совершенно трезвы.