Может быть, у них уже есть ордер на арест, но по крайней мере нас отсюда выведут.

– А задняя дверь! – воскликнул Ртищев.

– Уверен, что там стоят добровольцы из очереди, чтобы мы не унесли деньги и ценности.

– Будь проклят тот день и час, когда я согласился работать в этой лавочке! – сказал АТ.

За дверью кабинета в небольшом холле томились наши кассирши. Им, впрочем, решительно ничего не грозило. Более того, вчера утром я авансом выдал им зарплату за месяц вперед.

– Темный народ,- заговорил Ртищев,- отказавшийся от предложенной ему дороги к свету. Хлеба и зрелищ алчет плебс, рыгающий и побивающий камнями своих пророков. Мы полагали, Алексей, что наше искусство, наш подвиг не нужны советской власти. Нет, они не нужны никому. Искусство бессильно против жизни. А жизнь заключается в том, что мы оставлены Господом навсегда. Дай мне еще водки.

Выпив поданные ему полстакана, красноречивый аэд вышел из кабинета и, кокетливо помахав кассиршам, скрылся в сортире. К нам в кабинет зашел тяжело дышащий, покрасневший охранник.

– Генрих Петрович, ребята собираются уходить с поста. Вызывайте милицию.

– Почему?

– Задавят. Мы охрана, а не ОМОН.

– Но вы понимаете, что они ворвутся сюда и разгромят магазин?

– Звереют, Генрих Петрович. Их тысячи две, а нас четверо. И так ворвутся, и так разгромят. Мы можем все зайти сюда, а потом будем прорываться через задний ход. Вас возьмем тоже.

– Вернитесь на пост. Дайте нам десять минут посовещаться.

АТ опустил штору на стеклянной двери и раскрыл свой объемистый портфель, подаренный ему еще лет десять назад Жозефиной для экзотерического инвентаря.

– Вы сошли с ума! – крикнул я, увидав, как он облачается в шутовской наряд: холщовый хитон, венок, деревянные сандалии. Нас сейчас убить могут, вы понимаете?

– Не тронут, не убьют.- Он достал из специального отделения свою походную лиру и щипнул сначала одну струну, потом другую.- Яко Даниил прошел пещь огненную, и Давид победил Голиафа, и море расступилось перед Моисеем. Ртищев не прав. Вам Пешкин ничего не просил мне передать?

– Все творчество в мире воровано у Господа, и стесняться этого смертным не к лицу,- сказал я оторопев.- И еще: прощаются тебе, чадо, грехи твои.

– Хорошо.

Он пересек операционный зал и приблизился к дубовым дверям магазина, за которым толпа уже скандировала "ГДЕ-НА-ШИ-ДЕНЬ-ГИ?". Охранники ухитрялись не подпускать никого к двери, и открылась она на удивление легко. Я вышел вслед за АТ и встал с ним рядом. Было страшно. Никогда ни до, ни после я не видел столько ненависти. В глазах толпы мы олицетворяли тех, кто растратил, присвоил, похитил их деньги, даже не только деньги, а как бы надежду на бесплатное светлое будущее.

– Отойдите на три метра! – сказал АТ властно, тем самым окрепшим голосом, которым говорил с публикой на самых удачных своих концертах.

Его недоуменно послушались. Охранники, удивленные ничуть не меньше, мгновенно воспользовались образовавшимся проходом и исчезли в толпе.

– Где наши деньги?! – выкрикнул кто-то.

– Эллон "К радости". Одна из самых трудных для исполнения вещей великого Басилевкоса.

Мне было так жутко, что я даже перестал удивляться дикости происходящего. АТ прижал лиру левой рукой к груди, а правой начал играть вступление, после чего запел по-гречески.

– Что за театр?! – закричала какая-то толстуха из первого ряда. Уже шесть часов ждем. И всю ночь простояли.

– Ты что нам голову морочишь?! – заорал кто-то еще.

– Бандиты! Обокрали и еще издеваются!

Далеко, метров за двадцать, притормозила милицейская машина, и четверо в форме со щитами и дубинками стали протискиваться к нам. Сердце мое забилось. Мне показалось, что спасение совсем рядом. Но милицейские не успели пройти даже половины пути, когда кто-то с самого края толпы, ухнув, кинул в Алексея порядочным обломком кирпича, видимо, подобранным у строящегося нового помещения магазина. От звона разбитой витрины АТ вздрогнул, но продолжал петь. Следующая половинка кирпича угодила ему в голову. Увидев, как АТ беззвучно валится с ног, я закричал, но в следующую же секунду ощутил в груди такую боль от удара, что потерял сознание.

Как давно все это было, словно и не было вовсе.

Мою выездную визу сгоряча аннулировали, но она и не пригодилась бы мне на первых порах, потому что я очнулся в больнице только на третий день, и первое, что увидел в своей двухместной палате,- пустую, аккуратно застеленную соседнюю койку…

Лучше бы я вовсе не приходил в сознание. Страшно болела голова, ныла сломанная левая рука, время от времени я проваливался в беспамятство, а просыпаясь – то днем, то ночью – не мог унять слез.

Ртищев (который так и проспал все, запершись в туалете) принес мне пачку газетных вырезок. Общественное негодование против "Аурума" было неописуемо. Журналисты смаковали потерянные (украденные?) миллионы, опрашивали рыдающих вкладчиков, на чем свет поносили Верлина и Безуглова. Зеленов немедленно открестился от фирмы, заявив, что занимался только кредитованием, и то на первых порах, а как только почуял неладное – немедленно вышел из СП. Но в некрологах Алексею офирме не говорилось почти ничего. Только однажды мелькнуло рассуждение о "трагической ошибке, за которую выдающийся аэд заплатил своей жизнью". По ходатайству, подписанному Ястребом Нагорным и Таисией Светлой, мэр Москвы выделил Алексею место на Ваганьковском кладбище, рядом с могилами Ксенофонта Степного (прах которого был перенесен в Москву года два назад), Высоцкого и какого-то знаменитого мафиози.

– Половина культурных атташе пришла на похороны,- сообщил мне Дональд. Странно было видеть его, грустного, обросшего негритянской – жесткой и редкой – щетиной, в застиранном больничном халате для посетителей.- И несколько сотен местных. Я не подозревал, что он так известен. Вы были очень дружны?

– Нет,- сказал я честно.- Обыкновенная дружба.

– Дружба – понятие растяжимое.- Он вздохнул.- Но у меня есть и хорошие новости. По делу ты проходишь свидетелем. Обвиняются только ваши киты.

– Зеленов тоже?

– Нет.- Он замялся.- Анри, у меня есть и плохие новости. Мне больно тебе это говорить, но мы сможем увидеться нескоро, только за границей. Я и сейчас, строго говоря, нарушаю приказ нашей службы безопасности.

– Я понимаю.

– Тогда до свидания? Я принес тебе сок, фрукты, йогурт. Все в холодильнике. Кормят здесь, должно быть, прескверно, как во всех больницах.

Дональд склонился к моему изголовью, уже чужой, уже уходящий, как я понимал, навсегда. От его осторожного поцелуя я охнул -кожа была рассажена на обеих щеках. В дверь уже стучался следующий посетитель – следователь с Петровки.

– Очень прошу вас не волноваться, Генрих Петрович. Мы вам от души сочувствуем. Следствие приняло во внимание то, что вы с Татариновым явились на работу, как обычно, и, очевидно, не знали о том, что предприятие прогорело, как ему и суждено было с самого начала. Мы полагаем, что оба вы оказались обманутыми в той же мере, что и вкладчики. Судя по сохранившимся документам, многое от вас утаивалось. По данным пограничного контроля, обвиняемый

Безуглов вылетел в США. Местонахождение Верлина неизвестно. Вы способны отвечать на вопросы?..

Через два дня у меня вдруг отказало сердце, но советские врачи оказались на высоте и спасли мою мало кому нужную жизнь.

Три дня в городе шел дождь со снегом. Деревья, крыши, электропровода покрылись ледяной коркою в два пальца толщиной. Целую неделю мы прожили без электричества. В моей квартире все закапано парафином, а на подоконнике до сих пор стоит пивная бутылка с воткнутой оплывшей свечой. Но все кончилось. Бригады рабочих с обмерзшими усами отпиливают обломавшиеся ветки кленов, расчищают полуметровый слой слежавшегося снега, восстанавливают обрушившиеся линии электропередач и заново вкапывают повалившиеся столбы. Правда, деревья оправятся не скоро, а многим суждено весной погибнуть. Электричество кажется чудом, и я постоянно боюсь, что его снова выключат, что снова замолкнет журчащий жесткий диск "Макинтоша". Жозефина напрасно беспокоилась за свою репутацию. Текстов на компьютере не оказалось -только повести да еще кое-какие эллоны, но уже год с лишним, как при первых же звуках лиры у меня начинается истерика, так что судить об их качестве я не могу.