— Напрасно вы себя оскорбляете, — тихо сказал Егорышев. — Издеваетесь тоже напрасно. Вы сейчас все, все правильно сказали. Именно так и будет. Но никому от этого не легче! — вдруг прибавил он и опустил отяжелевшую голову.

Он снова потянулся к графину, но Таня удержала его руку:

— Хватит. Вот теперь хватит. Вы мне поверьте, я уж знаю… У вас есть деньги? Дайте мне рублей восемь, я рассчитаюсь с официантом, а то он вас обязательно обманет…

Через несколько минут они встали из-за стола. Пол вдруг качнулся под ногами Егорышева, и ему пришлось опереться на плечо Тани, чтобы не упасть.

— Где вы живете? — спросила она на улице.

— Я поеду на дачу, — ответил он.

— Как вас сразу развезло, — с жалостью посмотрела на него девушка. — Ну, так и быть, провожу вас до метро. Пройдемся пешком. Довольно далеко, но вам полезно.

На свежем воздухе Егорышев быстро пришел в себя. Голова прояснилась. Он чувствовал себя почти нормально, только сильно хотелось пить. Заметив, что походка его стала твердой, Таня одобрительно сказала:

— Ну вот, совсем молодцом!

Они проходили мимо белых ворот Парка культуры и отдыха. Из ворот вышли несколько парней и преградили им дорогу. Парни были в хороших модных костюмах и узких полуботинках. Егорышев посмотрел на них с недоумением. Они как будто его не заметили. Они насмешливо, с улыбками смотрели на Таню.

— Привет! — сказал один из них, бледный брюнет с прилизанным пробором. — Брось своего типа и пойдем с нами, а то нам скучно.

Егорышев ничего не понял и посмотрел на Таню. Она не удивилась.

— Не надо, мальчики, — ответила она спокойно и оттерла Егорышева плечом. — Пропустите-ка нас, слышите?

— Смотри, Танька, допрыгаешься! — угрожающе сказал брюнет.

Таня схватила Егорышева за руку:

— Пойдем, они просто дурака валяют! Но он освободил руку и спросил:

— Почему они так обращаются с вами, Таня? Молодые люди захохотали, кто-то из них сказал:

— Пижон заступается за честь своей дамы! Парни плотным кольцом окружили Егорышева.

— Какие вы негодяи! — сказал он, не двигаясь с места. Ему пришлось слегка оттолкнуть одного из них. Тот с воплем отлетел в сторону и, поскользнувшись в луже, упал на тротуар. Его товарищи с руганью накинулись на Егорышева. Кто-то ударил его по лицу, кто-то подставил ногу. В этот момент раздался милицейский свисток.

Оставив Егорышева, парни метнулись к воротам, но резкий голос произнес:

— Спокойно.

Из ворот вышли два милиционера. Молодой румяный лейтенант спросил:

— Скандалим? Сводим счеты? Ну что ж, прошу вас сесть в машину. Придется прокатиться.

Тут только Егорышев заметил поодаль синюю милицейскую «Победу».

Их привезли в отделение милиции. Дежурный лейтенант составил протокол и предложил Егорышеву расписаться. В протоколе было написано, что Егорышев, Потапенко, Молодечный и Синицын, а также гражданка Андреева нарушали правила внутреннего распорядка, установленные Моссоветом, и устроили драку и дебош в общественном месте. Все они при этом находились в состоянии опьянения и оказали сопротивление работникам милиции.

Егорышев не устраивал дебош и не оказывал сопротивления, но все же подписал протокол, так как хотел поскорей увести Таню из этого места.

Дежурный лейтенант спросил у него, где он работает, и разрешил ему и Тане уйти. На прощанье он сказал Тане:

— Студентка, комсомолка, в парк, понимаете, на танцы ходите… Не стыдно?

— Разве нельзя ходить на танцы? — спросила Таня.

— Танцевать можно по-разному. Эх, девушка, девушка! — покачал головой лейтенант.

На улице моросил дождь. Таня накрыла голову носовым платком и расстроенно сказала:

— Пропала прическа!

На Октябрьской площади они распрощались.

— Ужасно глупо получилось, — сказала Таня, серьезно глядя на Егорышева умными, грустными глазами. — Но вы не огорчайтесь. Они не сообщат на работу. Вы случайно к ним попали, они в этом тоже разбираются.

— Ничего, — ответил Егорышев. — Все-таки интересно было познакомиться с «современными молодыми людьми». Значит, через сто лет все будет примерно так?

— На ребят вы не обижайтесь, — улыбнулась Таня. — Они неплохие… Только ужасные дураки!

Спустившись в метро, Егорышев тут же забыл о Тане, о бледнолицем брюнете и о лейтенанте милиции. Перед глазами у него возникла Наташа, он удивился, как мог в тяжелую для нее минуту уйти и оставить ее одну? И почему ему пришло в голову, что виноват в чем-то Матвей? Нет, ничего не отнимал у Егорышева Матвей Строганов. Матвей был брат ему, а не враг. И все они были люди, люди, а не волки, бегущие наперегонки к вожделенной кости, рыча и огрызаясь друг на друга…

До дачи Егорышев добрался во втором часу ночи. Еще с час он бродил по участку, похлопывая по шершавым стволам сосен, а они шептали ему что-то ласковое и обнадеживающее. Затем он умылся ледяной водой из колодца, сел за стол и принялся сочинять заявление на имя Лебедянского.

«Ввиду того, что я, — писал он разборчивым детским почерком, — должен выехать по семейным обстоятельствам в Красноярский край…»

На середине строки его рука упала на бумагу, голова склонилась над столом, и он уснул мертвым сном хорошо поработавшего, смертельно уставшего человека.

7

Утром на работе случилась неприятность. Зоя Александровна вручила Егорышеву конверт, на котором его рукой был написан адрес Бийского лесничества. Оказалось, что Егорышев все перепутал и важную деловую бумагу, которую нужно было послать в Омск, адресовал почему-то в Бийск. Бдительная Зоя Александровна вовремя обнаружила ошибку, и ужасное недоразумение, которое могло произойти по вине Егорышева, было предотвращено.

Он пристыженно поблагодарил ее и попросил доложить о нем Лебедянскому.

— Опять? — спросила Зоя Александровна. — Хорошо, я доложу. — Она скрылась в кабинете, через минуту торопливо вышла оттуда и каким-то странным тоном сказала Егорышеву:

— Прошу.

Егорышев вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.

— В чем дело? — строго спросил Евгений Борисович. Его коричневые скулы были еще острее, чем обычно.

— Заявление, — коротко ответил Егорышев. Лебедянский прочел заявление, небрежно смахнул его рукой в ящик стола и сказал:

— Сегодня после работы у нас будет общее собрание. Там мы и поговорим о вашем заявлении, а кстати, еще кое о чем…

— Хорошо, — согласился Егорышев.

Он был немного удивлен тем, что его заявление об отпуске подлежало обсуждению на общем собрании, но, в конце концов, это не имело никакого значения…

После звонка, возвестившего об окончании рабочего дня, Зоя Александровна выдвинула на середину комнаты стол, накрыла его красной скатертью и поставила на середину графин с водой и стакан.

За этот стол уселись Лебедянский, секретарь партийной организации Федоров, комсорг Степанов и профорг Абрамцева, полная добродушная женщина, мать пятерых детей.

Зоя Александровна заточила карандаш и положила перед собой чистый лист бумаги. Сотрудники удивленно переглядывались. Никто не понимал, по какому поводу созвано собрание.

— Товарищи, — встав, негромко сказал Лебедянский. — Мы с вами приближаемся к двадцать второму съезду партии, съезду строителей коммунизма. Мы здесь, в нашем управлении, тоже делаем свое маленькое, незаметное, но нужное для страны дело. Наше управление занимается охраной и выращиванием лесов, зеленого богатства нашей Родины. Леса — это будущее страны, и, значит, мы с вами работаем непосредственно для будущего. И мы увидим это будущее, увидим своими глазами! Мы доживем до коммунизма. Но какими мы придем в коммунизм? Вот об этом мне и хотелось бы сегодня поговорить! — Евгений Борисович отпил из стакана воду и оглядел притихших сотрудников. — В коммунистическом обществе не будет места тунеядцам, лодырям и распущенным, аморальным людям, которые позорят своим поведением звание советского человека. Нет, таких людей мы с собой не возьмем! Товарищи! Сегодня утром я получил письмо от начальника двадцать девятого отделения милиции города Москвы. В этом письме сообщается, что член нашего коллектива товарищ Егорышев вчера вечером, напившись пьяным, учинил драку и дебош в общественном месте и был задержан вместе с подозрительными юношами и девицами.