«Это что, недоверие к нам?»

Ленин, усмехаясь, сказал:

«Отнюдь нет. Просто правительство рабочих и крестьян хочет знать, как действуют его военные власти».

На второй день произошел инцидент посложнее. Не согласившись с конкретным указанием Ленина, Подвойский потребовал освободить его от командования. Тогда Ленин крепко рассердился и сказал:

«Я вас предам партийному суду. Приказываю продолжать работу и не мешать работать мне!»

Потом Подвойский понял, что именно присутствие Ленина в штабе, его организаторская работа и его военный талант помогли красногвардейцам и революционным солдатам разгромить контрреволюцию в самом зародыше. И Подвойскому было неловко перед Владимиром Ильичей, потому он и смущался при каждой встрече. А тут еще иностранец! Элегантный, как жених.

Пожимая руку Платтену, Подвойский робко возразил Ленину:

— Что вы, Владимир Ильич. Какой я генерал! С генералов мы сорвали погоны.

— Мы создадим рабоче-крестьянскую армию. И мы должны будем создать свой генералитет. Суть не в том, как мы назовем высших командиров. — И тут же не без гордости: — Вот какие люди совершили революцию! — Охарактеризовал наркома: — Товарищ Подвойский — наш Домбровский. — Тех, кого любил, Владимир Ильич часто сравнивал с героями Парижской коммуны. — Под его командованием был взят штурмом Зимний. Приняв командование Петроградским военным округом в первый же день революции, товарищ Подвойский провел блестящую операцию по ликвидации контрреволюционного мятежа Керенского — Краснова. А теперь… пока наш Главковерх Крыленко делает все, чтобы предотвратить окончательный распад старой армии, и держит фронт перед немцами, Подвойский возглавляет работу по созданию новой армии. Мы назовем ее Красной Армией. Это будет армия нового типа. В истории революции только Парижская коммуна приближалась к принципам такой армии. Но у коммунаров было очень мало времени, чтобы организоваться. Нам нельзя повторять ошибки Коммуны. Дорогой Платтен, вы не обидитесь, если я скажу, что многие западные социалисты — даже они!.. да и некоторые наши большевики — не понимают… не представляют сущности армии социалистической революции. Мне хочется, чтобы вы, Платтен, это поняли. Вам проще, вы увидите революцию своими глазами. Мы вам поможем. Я расскажу вам один случай. Несколько дней назад я ехал в вагоне Финляндской железной дороги. Разговаривали финны с одной пожилой женщиной. Живая такая вагонная беседа. И вдруг мой товарищ финн говорит мне: «Знаете, какую оригинальную мысль высказала эта старушка? Она сказала: «Теперь не надо бояться человека с ружьем». Это значит, что массы, рабочие, крестьяне, поняли: не надо бояться человека с ружьем, потому что он защищает трудящихся. Но он, человек с ружьем, будет безжалостен… должен быть безжалостным к эксплуататорам, ко всем тем, кто хочет вернуть старый строй, старые порядки. Нам говорили: большевики обречены, они не в состоянии воевать, защищаться, — у них нет офицеров. Но когда буржуазные офицеры увидели, как рабочие били Керенского, бьют Каледина, они сказали: красногвардейцы тактически безграмотны — это верно, но если их обучить, у них будет непобедимая армия. Вот так, дорогой Платтен, — и Владимир Ильич повернулся от гостя к Подвойскому, сказал с шутливым упреком: — А вы, Николай Ильич, говорите, что нам не нужны генералы. Ох как нужны!

— Я никогда не говорил, что нам не нужны военспецы.

— Режет мне ухо это слово. Как мы с вами будем называть людей, окончивших нашу советскую академию Генерального штаба? Военспец! Ах, как звучно! — Ленин иронически прижмурился, увидев, что поставил Подвойского в затруднительное положение. Но тут же вспомнил о госте и сказал по-французски: — Простите, товарищ Платтен. Тут у нас тонкости, достаточно сложные для понимания. Но я вам позже объясню.

— Пожалуйста, не обращайте на меня внимания. Занимайтесь своими делами. Я понимаю, как много их у вас, неотложных дел! Мне, социалисту, интересно посмотреть, как руководят первым социалистическим государством. Я буду учиться.

— Можете поучиться. Вы знаете русский язык. Трудно учиться без языка. У прекрасного русского писателя Короленко есть рассказ о том, как русский эмигрант, неграмотный, из крестьян-духоборов, отстал от своих и заблудился в Нью-Йорке. Представьте: я читал, и мне было страшно. Это хуже, чем заблудиться в тайге.

Подвойский неплохо когда-то изучил французский, но, давно будучи лишен практики, вступать в разговор стеснялся. А может, считал, что иностранцу, хотя он и социалист, необязательно знать все детали военной организации. Дело другое — принципы, которые объясняет гостю Владимир Ильич. Они должны быть известны всему свету: рабочие, солдаты других стран, когда восстанут, будут учиться у русской революции.

— Создание новой армии идет полным ходом, Владимир Ильич, — сказал Подвойский. — Сегодня мы провожаем на фронт первый сводный отряд Красной Армии. Напоминаю: вы приглашены красноармейцами на проводы отряда.

Ленин достал из кармашка жилета часы.

— Так пора уже ехать.

Платтен поднялся, поняв, что Председатель Совнаркома и нарком торопятся. Владимир Ильич гостеприимно положил ему руку на плечо, принуждая сесть обратно в кресло.

— Да, дорогой Платтен, мы торопимся. Но вы должны поехать с нами. Я и советский генерал Подвойский, — снова пошутил Ленин, — приглашаем вас. Вам обязательно нужно это увидеть — людей, добровольно идущих на фронт. Первый отряд той армии, о которой я вам только что рассказал. Это необычные люди, Платтен! Встреча с ними лично мне всегда дает огромный заряд энергии.

— Я с радостью поеду, товарищ Ленин. Я действительно хочу увидеть все, чтобы рассказать своим соотечественникам о русской революции.

Ленин обратился к Подвойскому:

— О проводах отряда должны широко дать газеты. Попросите, пожалуйста, товарища Горбунова, чтобы позвонили в «Правду». И подали нам автомобиль.

Подвойский вышел.

Ленин снова сел напротив Платтена и вернулся к его последним словам:

— Вашим соотечественникам, пьющим по утрам кофе со сливками и теплой булочкой, возможно, будет нелегко понять энтузиазм людей, получающих на день полфунта черного, с мякиной хлеба. А вот рабочие Германии, Франции, хлебнувшие горького и соленого, — они поймут. Расскажите им. Обязательно расскажите. Рабочим нужно знать. Буржуазная пресса одурманивает людей несусветной ложью.

Платтен засмеялся, удивив Ленина: почему вдруг смех?

— Простите, товарищ Ленин. Вспомнилось. Даже моя мать боялась моей поездки в Россию. Так ее напугали наши газеты.

— Боялась? — Ленин тоже засмеялся. — В нейтральной Швейцарии, где многие десятилетия, со времен Герцена, жило столько русских эмигрантов! Нужно ли удивляться убеждению саксонского бюргера, что мы — людоеды, поджариваем высокотитулованных вельмож на сковородке и едим без приправы. Без горчицы. Или с горчицей. Какая разница. До этого не дописались господа буржуазные брехуны?

— Почти дописались.

— Вот вам и «демократическая пресса»!

Вернулся Подвойский.

— Автомобиль готов. — И, воспользовавшись паузой, сказал о том, что его волновало и о чем он уже дважды говорил на Совнаркоме: — Владимир Ильич, вы так говорили товарищу Платтену о новой армии, что мне показалось: вы готовы подписать декрет или манифест о создании Красной Армии. Кстати, позавчера постановление о необходимости создать «могучую, крепко спаянную социалистическую армию» принял Петроградский Совет.

— Совет принял правильное постановление. И я готов подписать такой декрет. Но не готова ситуация, Николай Ильич. Во-первых, декрет совсем развалит старую армию, и фронт окажется оголенным. А мир мы еще не подписали. Во-вторых, это явно насторожит немцев на переговорах. В-третьих, создаст иллюзии у наших «левых». Бухарин станет кричать еще громче, что с революционной армией необходимо тут же начинать «революционную войну». А это чепуха. Антимарксистская. Революцию нельзя экспортировать.

Вскоре пришла Мария Ильинична Ульянова. Она, секретарь «Правды», не могла поручить поездку с Лениным кому-либо другому. Она была помощником брату и надежной охраной. Во всяком случае, так они считали — сестра и жена, как, наверное, считают все жены и сестры: их присутствие как бы отводит беду от родного человека.