Столь же ошибочно было бы опасаться, что критическое осмысление тех путей, которыми шла до сих пор русская революция, серьезно подорвет авторитет и привлекательность примера российских пролетариев, единственно способного преодолеть фатальную инертность немецких масс. Все обстоит совсем иначе. Пробуждение революционной активности рабочего класса Германии никогда не может быть достигнуто посредством чудодейственных опекунских методов блаженной памяти германской социал-демократии, каким-либо массовым гипнозом, слепой верой в незапятнанный авторитет собственных ли «инстанций» или же «русского примера». Историческая дееспособность германского пролетариата может родиться не путем создания революционного «ура»-настроения, а напротив, только путем осознания всей страшной серьезности, всей сложности задач, исходя из политической зрелости и духовной самостоятельности, из критической способности принимать решения, которую германская социал-демократия систематически убивала в течение десятилетий под самыми разными предлогами. Критическое осмысление русской революции во всех ее исторических взаимосвязях есть лучшая школа для германского и международного пролетариата в решении тех задач, которые вырастают перед ними из современной ситуации.

Первый период русской революции — от ее взрыва в марте до Октябрьского переворота — в общем точно соответствует схеме развития как Великой английской, так и Великой французской революций. Это типичный ход развития всякого первого крупного генерального столкновения революционных сил, возникших в недрах буржуазного общества, с крепостями старого общества.

Это развитие идет, естественно, по восходящей линии: от первоначальной умеренности ко все большей радикализации целей и параллельно этому — от коалиции классов и партий к единовластию самой радикальной партии.

В первый момент, в марте 1917 г., во главе революции стояли «кадеты», т. е. либеральная буржуазия. Первый всеобщий подъем революционной волны увлек всех и вся: IV Дума, самый реакционный продукт реакционнейшего четырехклассного избирательного права, созданного государственным переворотом, вдруг превратилась в орган революции. Все буржуазные партии, включая правых националистов, вдруг образовали фалангу против абсолютизма. Он пал под первым натиском почти без борьбы, как отмерший орган, который надо было лишь тронуть, чтобы он отвалился. Краткая попытка либеральной буржуазии спасти хотя бы династию и трон тоже провалилась через несколько часов. Стремительный ход развития преодолел за дни и часы расстояния, для которых Франции некогда потребовались десятилетия. Это показало, что Россия реализовала результаты европейского развития за целое столетие и прежде всего то, что революция 1917 г. была прямым продолжением революции 1905–1907 гг., а не подарком германских «освободителей». Движение в марте 1917 г. непосредственно продолжило то дело, которое было прервано десять лет назад. Демократическая республика была готовым, внутренне созревшим плодом уже самого первого натиска революции.

Однако теперь встала вторая, более трудная задача. Движущей силой революции были с самого начала городские пролетарские массы. Их требования не ограничивались, однако, политической демократией, а были направлены на решение самого жгучего вопроса международной политики — достижение немедленного мира. Одновременно революция опиралась на солдатские массы, также выдвинувшие требование немедленного мира, и на крестьянские массы, которые выдвинули на первый план аграрный вопрос, эту узловую проблему революции еще с 1905 г. Немедленный мир и земля — обе эти цели обусловили внутренний раскол революционной фаланги. Требование немедленного мира пришло в острейшее противоречие с империалистическими устремлениями либеральной буржуазии, глашатаем которой был Милюков; вопрос о земле был жупелом сначала для другого крыла буржуазии — помещиков, но затем стал им же для всех буржуазных классов, так как это было покушением вообще на священную частную собственность, их больное место.

Так на следующий день после первой победы революции началась внутренняя борьба в ее лоне вокруг двух центральных проблем: вопроса о мире и вопроса о земле. Либеральная буржуазия начала тактику затяжек и проволочек. Рабочие массы, армия, крестьянство все настойчивее торопили. Нет никакого сомнения, что с вопросами о мире и о земле были связаны и судьбы самой политической демократии и республики. Буржуазные классы, захваченные первой волной революции и позволившие увлечь себя до признания республиканской формы государства, вскоре начали искать пути для отступления и тайно организовывать контрреволюцию. Поход казаков Каледина на Петербург ясно выявил эту тенденцию. Если бы эта атака увенчалась успехом, была бы решена судьба не только вопросов о мире и земле, но и демократии, и самой республики. Неизбежным следствием стали бы военная диктатура с террором против пролетариата, а потом и возврат к монархии.

На этом примере можно оценить утопизм и, по сути дела, реакционность тактики, которой руководствовались меньшевики — русские социалисты каутскианского направления.

(К проблеме демократии. Демократия и диктатура К. К[аутского].)

С искренним удивлением можно наблюдать, как этот усердный муж в течение четырех лет мировой войны своей неутомимой писательской деятельностью спокойно и методично прорывает в социализме одну теоретическую дыру за другой. После такой его работы социализм выглядит как сито, без единого здорового места. Некритическое равнодушие, с каким его свита наблюдает за этим усердным трудом своего официального теоретика и, не моргнув глазом, глотает все новые его открытия, сравнимо лишь с тем, как свита Шейдемана и K° наблюдает за тем, как эти последние на практике шаг за шагом дырявят социализм. В действительности обе группировки вполне дополняют одна другую, и Каутский, официальный страж марксистского храма, с начала войны делает теоретически то же самое, что шейдемановцы практически. Он проповедует: 1) Интернационал — инструмент мира; 2) Разоружение и Лига Наций, национализм; наконец, 3) Демократия, а не социализм.

Ухватившись за фикцию о буржуазном характере русской революции — поскольку-де Россия еще не созрела для социальной революции — они [меньшевики] отчаянно цеплялись за коалицию с буржуазными либералами, т. е. за насильственное соединение тех элементов, которые, будучи расколоты естественным внутренним ходом революционного развития, оказались в острейшем противоречии друг с другом. Аксельрод и Дан хотели любой ценой сотрудничать с теми классами и партиями, со стороны которых революции и ее первому завоеванию — демократии угрожали величайшие опасности.

В этой ситуации именно большевистскому направлению принадлежит историческая заслуга, что оно с самого начала провозгласило и проводило с железной последовательностью ту тактику, которая одна лишь могла спасти демократию и толкать революцию вперед. «Вся власть исключительно в руки рабочих и крестьянских масс, в руки Советов» — таков был действительно единственный выход из трудного положения, в каком оказалась революция; то был удар мечом, который разрубил гордиев узел, вывел революцию из теснины и раскрыл перед ней широкий простор для ее беспрепятственного дальнейшего развития.

Итак, партия Ленина была единственной в России, понявшей в этот первый период революции ее истинные интересы; она была ее движущей силой и в этом смысле единственной партией, которая осуществляла истинно социалистическую политику.

Этим объясняется и то, почему большевики — в начале революции травимое со всех сторон, оклеветанное и гонимое меньшинство — в кратчайший срок смогли стать во главе революции и собрать под свои знамена все подлинно народные массы: городской пролетариат, армию, крестьянство, а также революционные элементы демократии, левое крыло социалистов-революционеров. Реальная ситуация русской революции привела через несколько месяцев к альтернативе: победа контрреволюции или диктатура пролетариата, Каледин или Ленин. Таково было объективное положение, которое складывается очень скоро в любой революции когда проходит первое опьянение, и которое в России выросло из конкретных жгучих вопросов о мире и земле, не находивших решения в рамках «буржуазной» революции.