Повернув медную ручку, она толкнула дверь и закрыла за собой с такой же осторожностью, с какой это проделывала в Виндмере, когда убегала на ночные свидания с местными молодыми красавцами. Но это утро она предполагала посвятить кое-чему большему, чем просто поцелуи.
Ее глаза привыкли к темноте, и она увидела Найджела. Он лежал на спине и легко дышал. Его тело было далеко не столь атлетическое, как у Патрика, и ростом он был ниже – где-то метр семьдесят два. Ну и что? Она знала, что рядом они выглядели бы потрясающе. Особенно во время танца. Когда же он наконец встанет на ноги?
Шарлотта пересекла комнату, положила ему на плечо руку и легонько встряхнула. Его глаза мгновенно раскрылись.
– Кто это? – спросил он.
– Мне показалось, что вы закричали. Я пришла посмотреть, все ли у вас в порядке. Вам, наверное, приснился дурной сон?
– О да, – ответил Найджел, – ужасный сон. Мне снилось, что Рио отрезал мне ногу. Я так рад, что вы здесь. Пожалуйста, не оставляйте меня одного. – Он потянулся и коснулся руки Шарлотты. – Вы холодная как лед. Я никогда не прощу себе, если из-за меня возобновится ваша болезнь.
Дело в том, что, когда Шарлотта скользнула в его комнату, он уже давно не спал. Ее появление вначале его испугало, потом привело в восторг. Найджел все гадал, когда же она сделает, и сделает ли вообще, свой первый шаг.
«L'audace,[34] – подумал он. – Toujours l'audace[35]». Девиз, который подходил Шарлотте так же, как и ее платья от Ворта.
В другом месте и в другие времена одного поцелуя такой женщины, как Шарлотта Прайд, было бы достаточно, чтобы к ее ногам пала империя, одного царственного изгиба брови хватило бы, чтобы повелевать армией, ей бы повиновались тысячи кораблей, как Елене из Трои. Она обладала ясным и стройным макиавеллиевским умом, хотя, кажется, почти его не применяла. А ее таланту перевоплощения позавидовали бы актрисы.
Найджелу нравилась эта женщина, умеющая использовать данный ей Богом талант в достижении цели, любой цели. И благодарение Богу, она хотела его.
– Сюда. Полезайте сюда, а то простудитесь, – прошептал он.
Шарлотта приняла вид оскорбленной невинности.
– Что вы себе позволяете, Найджел?.. Но кажется, вы правы, здесь действительно слишком холодно. Я возвращаюсь к себе.
Ну кто она, спрашивается, если не провокаторша?
– Уходите, но учтите, что другого шанса у нас не будет.
– Я не понимаю, о чем вы говорите? – надменно проговорила она, и ее грудь всколыхнуло глубокое дыхание.
Он улыбнулся в темноте.
– Вы прекрасно знаете, о чем я говорю. Если я правильно вас расшифровал, мой ангел, то момент сей планировался, возможно неосознанно, еще в то утро, когда во время бритья вы выставили напоказ свои груди. Можно было бы добавить: примерно так, как сейчас. Если вы, моя дорогая, пытаетесь меня возбудить, то поздравляю, цели вы достигли.
– Как вы осмеливаетесь так говорить со мной? – взорвалась Шарлотта.
– Осмеливаюсь, дорогая, и все тут.
– Лорд Гленхевен, вы бесстыдник.
– Мы с вами друг друга стоим.
К его бесконечному удовольствию, Шарлотта разразилась своим знаменитым музыкальным смехом, который был, как это теперь уже совершенно ясно, ее фирменным знаком.
– Господи, мы с вами действительно похожи. Найджел поднял одеяло.
– В моем теперешнем состоянии я могу доставить вам удовольствие только с вашей помощью. Ложитесь, и вместе мы решим, как быть дальше.
Она позволила халату упасть с плеч на пол, на мгновение приняла позу, оставшись в полупрозрачной рубашке, чтобы подвергнуть его пытке видом своих грудей, живота и бедер, и только потом прыгнула в его огромную постель.
Шарлотта подходила ему прекрасно, как если бы была специально создана для того, чтобы лежать в его объятиях. Почувствовав ее ледяную кожу, он прижал ее еще ближе.
– Вот так-то лучше, не правда ли, ангел?
– О да, – проворковала она и повернулась так, что груди прижались к его ребрам. – Но разве ты не чувствуешь себя немного виноватым?
– Я чувствую себя самым счастливым мужчиной на свете. Последние несколько недель я внимательно наблюдал за тобой и Патриком и ни разу не заметил между вами ни малейшего признака нежности, который бы указывал на любовь. А ведь ты, мой ангел, создана для любви. Позволь же мне подарить ее тебе.
Ему доводилось спать с замужними женщинами и прежде. Он вообще считал, что девственность – это слишком переоцененный товар, и ему было наплевать, что другие мужчины прошли впереди него.
А в случае с Шарлоттой Патрик сам пристроил себе на голову рога тем, что предал забвению свою молодую жену с такой горячей кровью.
Найджел свободной рукой прошелся по изгибам зрелого, податливого тела Шарлотты, не спеша, как бы растягивая удовольствие, погладил грудь, пока не задерживаясь, чтобы скользнуть к животу и дальше к нежному теплу между бедрами. И только потом наклонил голову и жадно припал к ее возбужденным соскам.
Она вознаградила его хриплым стоном.
– Сильней. Сделай это сильней.
Найджела не надо было просить дважды. Его ангелоподобная Шарлотта любит жесткую любовь, и он тоже. Ее следовало брать немедленно, сейчас, и он знал, что может это сделать, несмотря на шину, все еще охватывающую его правую ногу. Но к своему удивлению, он вдруг понял, что ему хочется чего-то большего, чем просто заняться с ней любовью. Найджел желал эту женщину, похожую на мчащийся метеор, эту страстную искусительницу! Обладание ее прелестями могло сравниться с самыми диковинными его приключениями и скомпенсировать отсутствие их в будущем. Он желал обладать ею один.
– Я хочу тебя, хочу, – шептала Шарлотта. – Я хотела тебя уже тогда, в то самое первое утро.
Найджел почувствовал, что с его сердцем творится что-то неладное – тепло, исходящее от него, оказалось более мощным, чем жар, испепеляющий плоть, – и с ужасом осознал, что любовью с ней он заниматься сейчас не может, и вообще, по-видимому, не сможет никогда. Внезапно Шарлотта стала для него слишком дорогой, и он не может принимать участие в ее падении.
«Что это, черт бы меня побрал? Неужели это наконец-то любовь?» – возбужденно размышлял граф, целуя ее влажный лоб. Но если это так, тогда он окончательно влип.
Кабриолет, управляемый Патриком, приближался к Фредериксбургу. Несмотря на все усилия, и его, и Эльке, разговор не клеился.
Погруженная в свои мысли, она не поняла вначале, что они подъехали к месту гибели Отто. Тихо вскрикнув и прижав руку ко рту, она инстинктивно спрятала лицо на плече Патрика.
– Что с тобой? – спросил Патрик, перекладывая вожжи в одну руку, а другой обнимая ее.
– Вот здесь, в этом месте погиб Отто! – простонала она.
– Если бы я знал, то выбрал бы другой путь, чтобы не проезжать это место.
– Бедный Отто! Он называл себя трусом, но в этот день вел себя очень мужественно. Я не заслуживала его любви.
Патрик щелкнул вожжами, понукая лошадь быстрее проехать это злополучное место.
– Не говори так. Даже не думай.
– Я не могу так не думать. Я не всегда обходилась с ним по-доброму. Иногда бранила его за то, что он не так говорил, не так одевался.
– Не думаю, чтобы он когда-нибудь это замечал. Одно твое присутствие делало его счастливым. Он очень гордился своей schöne Mädchen.[36] Мне бы очень хотелось видеть его лицо, когда он узнал, что будет отцом. Могу поспорить, он танцевал от радости.
– Мы оба танцевали. Этот ребенок должен был укрепить нашу семью. – Она перестала бороться со слезами. – Мне очень не хватает Отто.
Патрик натянул поводья, чтобы остановить лошадь.
– Мне тоже. С ним единственным я получал настоящее удовольствие от беседы, если не считать… тебя. Может быть, это будет хоть каким-то утешением, если я скажу, что уверен – Отто умер счастливым человеком. Я даже могу представить его прямо сейчас где-то на Небесах, с ребенком в одной руке и подносом с булочками в другой. Эти булочки он предлагает отведать Святому Петру.