Механик нашел командира в ресторане аэропорта. Они вылетели из Москвы на рассвете, и Капрэлян так и не успел позавтракать.

В Красноярске их уже ждал транспортный самолет, но Капрэлян выпросил полчаса, чтобы перекусить.

— Собачку привезли, — сказал механик, — можно взглянуть….

— Какую собачку? — не понял Капрэлян.

— Ту самую, из Туры. Забавная. А главное — жива… — Механик был возбужден. — Представляете?

— Ну и что?

— Нет, но очень интересно… — Механик не почувствовал иронии. — К ней никого не пускают, но я уговорил. Вам дадут взглянуть.

— Я много дворняжек видел. Спасибо за приглашение. А вот такой шашлык, — Капрэлян показал на тарелку, — давно не ел. Сибирский шашлык. Не хочешь?

— Эх вы, — огорчился механик, — такой исторический момент пропустите… Потом пожалеете!

Долго потом вспоминали Капрэляну этот разговор в ресторане. Он опоздал, так и не увидел собачку. Ее отправили в Москву. А история о шашлыке расползлась, причем много лет спустя, даже уйдя на пенсию, однажды Капрэлян услышал: «Больше всего Рафаил Иванович любит сибирские шашлыки, он даже ради них на Нижнюю Тунгуску летал». Капрэлян ценил юмор, сам был не прочь пошутить, но за леность себя ругал: жаль, что так и не взглянул тогда на собачку. Уж больно популярность у дворняжек оказалась большая.

В Туре Капрэлян понял, что операция по спасению «шарика» продумана до мелочей. И площадка есть, и просеку прорубили.

Машина тоже была в порядке. Козлов прогревал мотор.

Вот только Капрэлян сплоховал. Он это почувствовал, как только выбрался из самолета. Сигарета примерзла к губе, а по спине поползли мурашки. Мороз изрядный.

Ветров, командовавший на аэродроме, понял все сразу и приказал одному из своих сотрудников раздеваться. А сам вновь развернул карту.

— Хочу посоветоваться, товарищ Капрэлян, — сказал он. — Если вы вывезете объект сюда, мы его все равно не сможем отправить в Туруханск. Полоса здесь крохотная, транспортная машина не сможет сесть. Козлов, командир вертолета, предложил дойти по реке до Туруханска. Сможете?

Капрэлян удивился:

— Это же полторы тысячи! Без дозаправки нельзя.

— В тайге сидит один человек. Он подтолкнул к этой идее — приказал гнать сюда еще вертолеты, и мы решили две промежуточные базы с горючим создать. Оленьи упряжки уже вышли из Туруханска. Вертолеты новые, наверное, будут не нужны?

— Мне хватит этого.

— Я тоже так думаю, — охотно согласился Ветров. — Так, может, через недельку и махнуть в Туруханск? Вдоль реки лететь, конечно, трудновато, но если впереди пустить Ан-2, чтобы тащил на хвосте? Как?

— Сначала вывезем «шарик» сюда, — сказал Капрэлян, — а потом и решайте.

— Хорошо, — вновь согласился Ветров. Капрэлян понял, что свою задумку тот будет отстаивать до конца. — Теперь еще один вопрос: Козлов требует, чтобы вы его взяли с собой. Не возражаете?

— Я с ним сам поговорю. Мне он не нужен…

— Конечно, но опыт Козлову пригодится, — настаивал Ветров, — в данном случае вам никто приказывать не может. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Да, несу полную ответственность, — улыбнулся Капрэлян. — Так и передайте по начальству: «Капрэлян сам принял решение».

— Вы уж извините, — Ветров смутился, — но в данном случае ни мы, ни Красноярск не можем дать разрешения на вылет…

— Я работал с таким грузом, — успокоил Ветрова Капрэлян, — опасность, конечно, есть, но не так уж велика, как кажется. А Козлова я должен предупредить… Будем считать этот вылет испытательным.

Разговор обоим был неприятен. Рафаил Иванович подумал, что будь воля самого Ветрова, наверное, тот, не раздумывая, сам поднял бы вертолет. Но как человек, получивший приказ еще раз напомнить Капрэляну об ответственности, которая ляжет на него в случае неудачи, он обязан был говорить на эту тему, которую, летчики обычно не затрагивают. Особенно перед вылетом.

Козлов ждал Капрэляна в кабине.

Они поняли друг друга с полуслова, и Рафаил Иванович не стал говорить о риске, об ответственности и обо всем остальном, что к их профессии, по сути, не имело отношения. А Козлов, хоть и немало был наслышан о знаменитом испытателе вертолетов, сразу почувствовал в Капрэляне товарища: громкие звания не имели никакого значения.

Эвакуация «шарика», как это и бывает в подобных случаях, заняла всего два часа и прошла гладко, без осложнений. Капрэлян легко поднял аппарат, завис над просекой, словно проверяя трос на прочность, а потом повел вертолет в Туру напрямик. Встретился на пути холмик, но машина послушно взяла вверх. «Шарик» висел неподвижно, не раскачиваясь.

Пожалуй, лишь Козлов по достоинству оценил мастерство испытателя. Остальным, в том числе и Палло, подумалось, что напрасно, наверное, вызывали из Москвы Капрэляна, — справились бы и сами.

На аэродроме летчик разъединил замок рановато, и «шарик» приземлился не мягко, а с глухим ударом, который привел в бешенство Палло, хотя с аппаратом ничего не случилось.

Произошла ссора, о которой позже Палло горько сожалел.

— Вам не изделия возить, а… — Палло подыскивал слова, — …а чугунные болванки. Бракодел!

Капрэлян обиделся на «бракодела», словечко-то не часто встречается в авиации. Вспылил:

— С этой обгорелой штуковиной ничего не будет! А вы, гражданин самозваный начальник, действительно правы: у меня дела поважнее, чем возить ваши железки!

Через два часа Рафаил Иванович улетел в Красноярск. Задание он выполнил, в Москве его ждала новая машина. Ее испытания надо было закончить к Новому году — график работы никто отменять не собирался.

Палло не провожал Капрэляна. Он попросил начальника аэропорта истопить баньку и, захватив с собой Ветрова и Комарова, отправился туда «поговорить о будущем».

Ветров сначала сопротивлялся: мол, не по-людски получилось с известным человеком. Но Палло резко оборвал его:

— То, что было, — позабыто. Нам работать надо, а не сантименты разводить. Ясно?

Спорить с ним было бесполезно, да и опасаться начал Ветров этого «эстонца» — лучше уж уступить ему.

В бане уже парился кто-то. На лавке лежала оленья шуба, галифе и гимнастерка без погон.

Палло недовольно поморщился, но смолчал. Дверь парной приоткрылась, и в щели показалось улыбающееся бородатое лицо. Палло узнал того мужичка, который прилетал вместе с Козловым в тайгу. «Метеоролог», — вспомнил он. Да, это был Мангулов.

— Что, прилипчивый я, как первый гнус? Да не дергайся, вижу, нос в сторону воротишь, — Мангулов говорил громко. Лицо раскраснелось, раздалось от пара и теперь казалось совсем круглым. — А разве без Мангулова настоящую баню сделаешь? На всей Тунгуске не сыщешь лучше, так что придется тебе мириться со мной… Зря косишься, эстонец, думал, с тобой кто из физиков или грамотных в нашем деле людей будет, но ошибка вышла. Раз так, значит, не вы мне, а я вам сгожусь. Ну, а если навяз сильно, то и в наше положение войди: сидим в тайге, на небо смотрим, за день двумя словами с женой перебросишься — и молчок. От людей отвыкать начинаешь, а тут ракета, вертолет, народу набилось в Туре столько, что на съезд больше не соберешь. Разве могу я у себя сидеть? Иди-ка лучше погрейся в баньку, эстонец. Она как раз созрела в пору, Мангулов свое дело знает, раз его просят.

Палло почувствовал себя виноватым перед этим человеком.

— Кажется, вы что-то необычное видели, — начал он.

— Успеется… — Мангулов подмигнул Ветрову. — Прогреться вам надо, а о своем я расскажу. Обязательно. За этим дело не станет.

Банька была истоплена и впрямь хорошо. Она напомнила Палло ту, теперь такую далекую, в его родном Тарту. Далекую — нет, не из-за расстояний, — что по нынешним временам полдня лету? Вот уже три года не мог он вырваться в отпуск, съездить к своим, порыбачить на озерах, попариться в баньке с отцом, потолковать с ним за бутылкой пива. На весь вечер уходили они в баню, там и о завтрашнем дне поговорить можно, и о видах на урожай, и о московской жизни сына. И душевный идет разговор, откровенный, мужской… Да, давно не видел отца, скучал по нему.